Приговор

кресла. Замерла.
Люди в немом и бессильном сострадании наблюдали за кошачьими перемещениями. И вот, когда Федор дернулся было к животному, - взять на руки и положить в любимое кресло, - Кошка подобрала под себя лапы и неуверенно прыгнула.
Повисла, зацепившись за матерчатый подлокотник кресла когтями передних лап. Вот-вот сорвется! Через секунду, помогая себе задними лапами, забралась в кресло и улеглась…

Судорожный припадок, так ужаснувший хозяев, Кошка выдавала в тот день еще дважды. И каждый раз казалось, что именно он, вот этот раз, – последний…
На следующий день повторилось то же. Кошка вела себя, как оглушенный человек. После припадка подолгу смотрела в одну точку и не реагировала на собственное имя. Только очень громкий звук выводил ее из оцепенения.
Временами голова ее бессильно клонилась к земле. Все ниже и ниже, иногда застывая в какой-то промежуточной фазе. Тогда казалось, что еще мгновение, и Кошка сможет поднять свою ушастую голову. Но движение неумолимо продолжалось вниз до тех пор, пока морда не упиралась в пол. Проходила пара минут, прежде чем животное меняло свое положение.
У Федора практически не осталось сомнений, что болезнь поразила мозг. И тут уж действительно дело пошло если и не на минуты, то на дни – это уж точно!
И проходили они в самом тягостном ожидании, эти самые дни…

Но прошел месяц. За ним второй, третий… Закончился дачный сезон. Острота переживаний как-то притупилась. Кошка теперь снова ковыляла по городской квартире.
И Федор не мог понять. Что это? Приговор отсрочен? Или это он так исполняется? Затянуто, изуверски… Но за что, за какие такие кошачьи грехи?
Впрочем, рассуждать так – значит верить, что существует некая Высшая Сила, осознающая себя и снисходящая до возни с ничтожными пылинками у своих ног.
Нет! Федор был уверен, что если Бог и есть, то ему нет никакого дела даже до людей, не то что до кошек. Сколько раз Федору доводилось убеждать в этом своих отчаявшихся больных!
Нет никакого приговора!
Живое, и только оно, может быть смертно.
Кому что достанется - это приговор? Нет! Это лотерея. Рандом. Судьба…
Утешение для умирающего, конечно, слабое. Но избавление от мысли, что их конец есть не что иное, как плата за какие-то чаще всего надуманные грехи, все больные воспринимали, как освобождение от тягостной ноши. Распрямляли плечи и открыто смотрели в лицо надвигающейся смерти.
Судьба…
Так почему же так навязчиво крутится в мозгу это слово? Приговор.
Кто кого приговорил?
Бог приговорил Кошку? Чушь!
Врач приговорил больного? Еще большая чушь.
А может быть, это мы сами себя приговариваем? Как там у одного французского летчика? Мы в ответе за тех, кого приручили?…
Мы в ответе за тех, кого полюбили. Мы взваливаем на себя груз этой ответственности совершенно добровольно. И тащим его, и тащим, и тащим, пока приговор не исполнится. Наш собственный приговор самим себе…

Кошка умерла ровно через год в конце мая на даче.
До этого осенью и зимой она претерпела удивительные и мало чем объяснимые метаморфозы.
Вернувшись после дачного сезона домой, она набрала вес.
Выгрызла все колтуны и отрастила замечательную густую шерсть.
Узлы, оттягивавшие книзу ее живот, чудесным образом куда-то пропали. Регулярности ее естественных отправлений могли бы позавидовать и многие из людей.
Кошка с аппетитом съедала все, что ей насыпалось в миску, и с постоянством, достойным лучшего применения, присутствовала на кухне при каждой разделке мяса, неизменно выпрашивая себе лакомый кусочек.
Она снова была сильна и ловка. Легко запрыгивала на спинку дивана в метре от земли. И даже играла с опрометчиво оставленными на журнальном столике мелкими предметами, чего не делала уже много лет.
Угасание ее было неожиданным, стремительным и безболезненным.
Кошка просто перестала есть…