"Нашла медаль сваво героя!" (рассказ)

Алексей Курганов.

«Нашла медаль сваво героя!» (рассказ)


Пятого, за четыре дня до Победы, Тихону Степановичу Кузнецову позвонили из военкомата.
- Здравствуйте, уважаемый Тихон Степанович! – услышал он из телефонной трубки торжественный властный голос. – Как вы себя чувствуете?
- Да ничего, - осторожно ответил Кузнецов. – Не мальчик. В этом годе -  уже семьдесят восемь. А вы кто?
- Подполковник Нечаев! Заместитель военного комиссара! – представился говоривший. - Значит, всё хорошо?  – и на секунду смешался. – То есть, конечно, ничего… Извините, Тихон Степанович, чего-то я не совсем то…
И вот от этого, совершенно неказённого признания вся начавшаяся было нарастать настороженность как-то сразу исчезла. Действительно, если человек извиняется – значит, каверзы от него можно не ожидать. Хотя бы в ближайшее время.
- В общем, такое, Тихон Степанович, дело. Вы к нам завтра подъехать сможете?
- А чего случилось-то? – опять забеспокоился Кузнецов.
На том конце телефона засмеялись.
- Сюрприз! Мы вас специально не хотим ставить в известность заранее, чтобы был самый настоящий сюрприз. И не волнуйтесь – очень приятный! Сможете? Машину, самой собой, вышлем!
- А чего же? – пожал Тихон Степанович плечами. – Смогу. Чего не смочь.
Я весь день дома.
- Ну вот и ладушки! – весело-жизнерадостно, и – главное -  совсем не по уставному, чем расположил к себе старика ещё больше, жизнерадостно ответил подполковник. – Значит, машина за вами заедет в половине третьего. Устроит? Одна просьба – одеться понаряднее. Само собой -  с боевыми наградами. И если родственники смогут с вами приехать – милости просим. Договорились, Тихон Степанович?
- Договорились, - кивнул старик. – Очень рад познакомиться.
- И я! – опять рявкнул в трубку военкоматский. Этой самой жизнерадостности в нём было хоть отбавляй. – До завтра!

-Чего? – спросила Зина, младшая дочь. Она в это время как раз была у него, принесла поесть. Тихон Степанович жил один, в их старом, ещё родителями построенном доме, и наотрез отказывался переезжать ни к ней, Зине, ни к старшей, Марусе, ни к сыну. Дочери молчали (они привыкли слушать отца всегда и во всём), а Витька ругался, причём с каждым разом всё энергичнее, всё продолжительнее и откровеннее.
- Ты, бать, объясни – почему? – задавал он каждый раз один и тот же вопрос. – Ладно бы от тебя отказывались, друг на дружку спихнуть хотели, был бы для нас обузой – так нет! Живи хоть у меня, хоть у Зинки, хоть с Манькой – все согласны!
- Не хочу, - следовал совершенно конкретный и совершенно непонятный, но единодушно расцениваемый всеми троими как самая настоящая стариковская блажь, ответ.
- Вот помрёшь здесь, и будешь один вот на этом своём диване валяться! – уже привычно начинал пугать его Витька.
- А вы чего же, рази ходить не хочите? – делал удивлённую физиономию Тихон Степанович.
- «Рази»! – передразнивал его Витька. – Ты, наверно, забываешь, что у нас у каждого свои, между прочим, семьи есть! И поэтому мотаться к тебе каждый день нам тоже совсем не с руки!
- Значит, не хочите… - грустно подытоживал Тихон Степанович.
Зинка в ответ надувала губы и начинала дрожать подбородком. Маруся  шмыгала носом. Им обоим отца было жалко, и слушаться брата они, конечно, не собирались, но и возражать ему тоже не хотелось. Тем более что Витька втихаря показывал им обеим кулак: только вздумайте чего-нибудь против вякнуть! Вы чего, не понимаете? Его надо припугнуть как следует! Сделать такой тонкий и мощный психологический напор!
- Да, не хотим! – заявлял он решительно.
- Совсем-совсем? – вроде бы начинал сдаваться Тихон Степанович. – Окончательно-бесповоротно?
- Да! И окончательно, и бесповоротно!
- Ну и хрен с вами, - вдруг совершенно спокойно говорил тот, для кого весь этот спектакль и предназначался. – Ишь ты! Хотели напугать девку яйцами -  а она, оказывается, весь видала! И без вас проживу. Подумаешь!
Нет, ну чего в этим вредным старикашкой поделаешь? Один выход – вязать верёвками и везти силком! И нечего с ним даже разговаривать!

- Из военкомата, – ответил Зинке Тихон Степанович. – Завтра приглашают. Говорят – сюрприз.
- Это к празднику, - сказал Зинка. – Там, в газете писали, собрание будет. Наверно, медаль к юбилею дадут. И подарок какой-нибудь. Может даже богатый. А чего? Вас, участников, и осталось-то всего ничего… Я вечером с работы зайду, костюм тебе поглажу и рубашку. И ещё надо на рынок, носки тебе новые купить. И не возражай, пожалуйста!
- Они и родственников приглашают, - сказал Тихон Степанович. – Пойдешь?
- Нет. У меня смена. Я сейчас с работы Марусе позвоню и Вите.
- Витьке-то, может, не надо… - засомневался старик. Сын жил в соседнем городе, за сорок с лишним километров, и лишний раз напрягать его Тихону Степановичу не хотелось.
- Ничего! – вдруг проявила твёрдость Зина. – Приедет! И пусть своих привезёт. И Маруся придёт. Тоже со своими. Ничего. Ты чего у нас, брошенный что ли, какой? Я вот здесь, в холодильник рыбу положила. Чтобы обязательно сегодня съел! И молоко на нижней полке. Так… - она деловито огляделась вокруг, прикидывая, что надо сейчас сделать ещё.
- Ладно. Пока вроде всё. Вечером зайду.
Чмокнула-клюнула в щёку и ушла. А то «ходить не будем»… Я вам не приду! Заголю всем троим задницы-то -  и ремня! И на возрасты ваши взрослые не посмотрю! А то самостоятельные больно стали, разбойники…

Собрание в военкомате проходило торжественно, приятно и трогательно до слёз, а для него, Тихона Степановича, оказалось и на самом деле огромным сюрпризом.
- Дорогие товарищи! – сказал военком, улыбаясь. – У нас сегодня очень важное и, я бы сказал, очень трогательное событие! Один из наших ветеранов, уважаемый Тихон Степанович Кузнецов, бывший рядовой пехотинец 65-й армии Второго Белорусского фронта, за мужество и героизм, проявленные 27 марта 1945 года при штурме города Данциг, нынешний польский город Гданьск, награждается медалью «За отвагу». Тихон Степанович был представлен к награде ещё тогда, весной сорок пятого, но обстоятельства сложились так, что тогда её получить не смог. И вот через шестьдесят пять лет награда нашла-таки своего героя. Поприветствуем, товарищи!
Военкоматовский зал грохнул аплодисментами. У Тихона Степановича защипало в носу и закружилась голова.
- Ты чего, бать?  - встревожился Витька. Он сидел рядом, справа, дальше были его жена, Люба, и Тишка с Полинкой, их дети. Маруся со всем своим семейством расположилась по левую руку.
- Да нормально всё,-  замотал головой Тихон Степанович. - Ничего. В нос чего-то попало.
И полез за платком.
- Тихон Степанович, прошу вас сюда! – громко сказал военком, держа в руках тёмную коробочку.
Да, момент оказался волнующий, чего и говорить! У Тихона Степановича даже губы задрожали, когда военком, вынув из коробочки медаль, под непрекращающиеся аплодисменты, пришпилил её к лацкану его пиджака и, ещё раз пожав ему руку, вручил здоровенный нарядный букет.
- Прошу вас, Тихон Степанович, пару слов! – сказал военком.
- Так чего ж… - стушевался перед микрофоном тот. – Конечно спасибо. Большое спасибо! Я же ведь уже и не думал… Да и столько годов-то… Это ведь тоже, можно сказать, самое настоящее геройство, через столько-то лет найти! Так что спасибо вам, товарищ военком и всем, кто искал! Я говорить-то не большой специалист, но чего ж ещё добавить? Старались, воевали. Кто-то погиб, кто-то живой остался. Бог помиловал…- упомянув Бога, Тихон Степанович смутился ещё больше. Эх, забитость наша, дремучесть, ругнул сам себя. Вон посмотришь американских стариков – по телевизору как по писаному чешут. Чего не спроси. И даже улыбаются. А я перед этим микрофоном, да ещё и с трибуны… Дух захватывает, двух слов связать не могу. Как будто и действительно сказать нечего.
- Да чего я, один, что ли, такой? ( Мысленное «самовзбодрение» пошло на пользу, действительно взбодрило) Все были герои! И командир нашего взвода, товарищ лейтенант Горюнов, огромной храбрости  и понимания человек! Берёг подчиненных как зеницу глаза! Бывало, тыщу раз подумает, прежде чем солдат терять! И другие мои боевые товарищи, геройски погибшие в том бою! Васьков Пётр, Дубов из Москвы, и Шура Евграфов, тогда ещё молодой совсем только из пополнения. Да и все остальные все – герои! Это, хочу сказать, мне за них за всех награда! Вечная им память!
Зал встал. Без всякой команды. На глаза Тихона Степановича навернулись слёзы. Как бы кондрашка меня вот прямо здесь не хватила, мелькнула вдруг тревожная мысль. Вот стыдоба-то будет перед людями! Старый дурак, ругнул он сам себя. Нашёл о чём думать! Успеешь ещё… сковырнуться-то. Только лучше уж где-нибудь потом. Потихоньку. Чтобы никому праздник не портить.

- Бать, значит, решаем так! – сказал Витька, когда они вернулись домой. Сегодня ругаться он даже и не заикнулся, тоже находился в торжественно-возбуждённом настроении. Ну а как же! Во какой отец-то у них! Орёл! Освободитель!
- Сегодня твою медаль обмывать не будем! Зинка на смене, у меня завтра с утра дел полно, Маруське тоже на работу. Что это за обмывание, когда лишнюю рюмку выпить нельзя! Собираемся у тебя все девятого, прямо с утра. Вот тогда и отметим! И Победу, и медаль! С песняками и со свистом, как положено! Ага?
- Давай, - согласился Тихон Степанович. – Конечно. Свисток не забудь.
- Не обижайся, бать!
- Витьк!
- Я всё понял! Всё! До девятого!
Распрощавшись и проводив семейства дочери и сына, Тихон Степанович переоделся и вышел во двор. За дворовым столом, как всегда по вечерам, сидели мужики и «забивали козла».
- Здорово, мужики! – поздоровался он, подойдя к столу.
- И тебе, Степаныч, не хворать! – ответили мужики и подвинулись, освобождая место.
Старик, привычно покряхтывая (эх, радикулит мой, радикулит! Молодость мира!), сел на скамейку. Слазил рукой в карман пиджака, вытащил сторублёвку.
- Кто побегёть? Угощаю.
Доминошный народ сразу оживился. Обычно выпивку покупали вскладчину, долго считаясь и даже ругаясь. А вот если кто-то угощал персонально, от себя, то значит у угощавшего был серьёзный повод.
- Медаль получил, - объяснил Тихон Степанович. -  В военкомате. Вот.
И раскрыл коробочку.
- Ого! Серьёзная штука! – уважительно сказал Михеев, высокий сутулый старик, разглядывая награду.
- Солдатский орден!
- Какой орден? Где? – наклонился над столом Алик-Прощелыга, мужик шустрый, востроносенький, из той широко распространённой человеческой породы, которая «и вашим, и нашим», и вообще полностью оправдывавший своё прозвище (впрочем, он не обижался. У людей такого душевного склада чувство обиды отсутствует напрочь. Потому что мешает его немудрёному жизненному существованию.). Такие обязательно встречаются во всех дворовых компаниях. Они всё знают, всё умеют, всё понимают. Правда, ни хрена не делают. Одно только ля-ля.
- Какой же это орден? – с оттенком лёгкого пренебрежения протянул он.
- Поясняю для бестолковых прощелыг, - нахмурился Михеев. -  «За отвагу» на фронте называли «солдатским орденом». Понял, балбес?
- Степаныч, и с какой же тебе стати так подфартило? – спросил Витя Поликушин, мужик степенный, неторопливый в делах и разговорах, обладатель прямо-таки антикварных, латаных-перелатаных очках-«велосипедах».
- Это же боевая награда! Её к юбилеям не дают!
- Да я сначала