Похититель, или 1990 год

говорите.
КОРНЮХИН. А чего волноваться? Хотите, кто-нибудь из вас там тоже окажется? А? Хотите?
ВЕРА. Это же мерзко, это еще хуже, чем в тюрьму. (Фролову.) И вы считаетесь его другом?
ЖОРЖЕТТА. Сейчас такие дела, я слышала, начинают потихоньку трясти. (Корнюхину.) Не боитесь?

Конюхин отмахивается от нее как от назойливой мухи.

ФРОЛОВ (Корнюхину) С Надей у Алика так ничего и не получилось?
КОРНЮХИН. Она же в аварию попала, ты слышал? Лицо сильно попортилось и на правой руке три пальца оторвало. А у них уже заявление лежало. Не разрешила она ему на себе жениться. А потом и совсем уехала. Что у людей за привычка, чуть что, в бега пускаться, как будто везде для них пустые квартиры приготовлены?
ЖОРЖЕТТА. Я бы тоже без трех пальцев замуж не пошла.
КОРНЮХИН (удивленно). Ты-то? А что бы сделала?
ЖОРЖЕТТА. Согласилась бы только на любовницу.
КОРНЮХИН. Ну и дура!
ЖОРЖЕТТА. Почему? Никого бы ни к чему не обязывала.
КОРНЮХИН. Что за глупые нынче девицы пошли, брак от сожительства отличить не могут.
ЖОРЖЕТТА. А никакого отличия нет. Только штамп в паспорте.
КОРНЮХИН. Брак, к твоему безмозглому сведенью, это когда меняют жизнь на жизнь: все отдают и все требуют взамен.
ЖОРЖЕТТА. То-то вы все жене отдаете! Кто бы говорил.
КОРНЮХИН. А у меня работа такая.
ЖОРЖЕТТА. Какая?
КОРНЮХИН. Как у тебя: всего себя отдавать людям. Тебе в том числе. Ты думаешь, большая радость мотаться по ночам черт знает где с такими, как ты? Но я знаю, что есть на свете Жоржетта, которую манит блеск далеких огней, ей чудовищно не хватает даже не денег и нарядов – что деньги и наряды? – а возможности сесть за пиршеский стол сильных и талантливых мира сего, и такую возможность ей могут предоставить лишь такие плешивые старцы, как я. И вот я, болезный, вынужден собственноручно выгонять из гаража машину и гнать ее навстречу губительным для себя приключениям. И какой только негодяй выдумал, что любовные похождения – это хорошо!
ЖОРЖЕТТА. Браво, с меня двадцать копеек!
ВЕРА. Я прошу отвезти меня домой. Или я пешком пойду.
КОРНЮХИН. Тамара приедет и увезет тебя вторым рейсом.
ВЕРА. Я прошу сейчас. (Корнюхину.) Отвезите меня, пожалуйста.
КОРНЮХИН. Что за ерунда! Вас что, обидела моя пламенная речь? Так это я не для вас говорил, а для него. (Указывает на Фролова.)
ВЕРА. Просто вы помогли мне лучше увидеть саму себя. Я слепая, надеялась, что это все так, забавное приключение, что негрязного человека никакая грязь коснуться не может, а это, оказывается, вон, как выглядит. Я не желаю ни для кого быть девочкой для утех. (Направляется к двери, Корнюхину.) Я вас жду.
ФРОЛОВ. Погодите.

Пауза

ВЕРА. Вы что-то хотели мне сказать?
ФРОЛОВ. Я был, кажется, не прав в отношении вас.
ВЕРА. Это все?
ФРОЛОВ. Ответьте только на один вопрос: почему вы вернулись?
ВЕРА. Чтобы выйти за вас замуж. Вы этого ответа хотите?
ЖОРЖЕТТА. Врет она. Ее заворожил твой поступок. Замужеств кругом тысячи, да и она не такая старая еще, а мужских поступков кругом нет как нет. А тут вдруг случилось. У кого угодно голова закружится.
ВЕРА. У некоторых, как видно, не закружится.
ЖОРЖЕТТА. Если бы не ты со своей мамочкой, я бы уже ехала с ним в аэропорт.
КОРНЮХИН. Опять затараторили. Выбросите на пальцах кому с ним остаться и дело с концом. Он сам, я вижу, выбрать не в силах.

Пауза.

(Фролову.) Кстати, в какой стадии твой эпохальный труд об обществе будущего?
ФРОЛОВ. Я его закончил.
КОРНЮХИН. Где он?
ФРОЛОВ. В ящике стола.
КОРНЮХИН (открывает ящик и достает толстую папку). Надеюсь, это бомба?
ФРОЛОВ. Нет, не бомба.
КОРНЮХИН. Значит, докторской тут и не пахнет?
ФРОЛОВ. Нет, конечно.
КОРНЮХИН. Ну и какой же вывод из этого? Для тебя?
ФРОЛОВ. Что все это чепуха.
КОРНЮХИН. Ну об этом нам судить, а не тебе. Помнится, твой прогноз пять лет назад на наши теперешние реформы полностью оправдался. Ты ведь даже в Африку затем уехал, чтобы нас получше со стороны рассматривать. Поэтому должен быть прорицателем первой категории. А ну читнем на выбор страницу. (Раскрывает папку.) Что это? Чистые страницы? А где?.. (Пристально смотрит на Фролова.) Ты пробездельничал здесь все это время?
ФРОЛОВ. Как видишь.
КОРНЮХИН. Теперь я понимаю, почему ты так интересовался судьбой Алика. И почему лыжи навострил. Ну что ж, беги. Чего же ты не бежишь? И девок с собой прихвати. В дороге рассортируешь.
ФРОЛОВ. Я тебе все объясню.
КОРНЮХИН. Не надо. Теперь это не имеет значения. Тонкие души пустых людей меня не интересуют. А я ведь так на тебя рассчитывал.
ФРОЛОВ. На меня?
КОРНЮХИН. Именно. Мое главное призвание – помогать талантливым людям.
ФРОЛОВ. Попасть в дурдом, например.
КОРНЮХИН. Прекрати. Ведь ты же прекрасно все знаешь про Алика... Страшно всю жизнь затратить на помощь никчемным людям. Ты был моей самой большой надеждой. Твой свет должен был сделать и мою жизнь светлей. А ты мне такое! (Отшвыривает папку так, что листы бумаги разлетаются во все стороны.)
ЖОРЖЕТТА (Фролову). Ты что, ученый? Никогда бы не подумала. (Указывает на Корнюхина.) Он что, нанял тебя вместо себя диссертацию писать?
ФРОЛОВ. Это моя диссертация.
ЖОРЖЕТТА. А чего не написал?
ФРОЛОВ (усмехаясь). Да, действительно, чего не написал?
ЖОРЖЕТТА. Ну раз ты ученый, значит, знаешь, как ее написать.
КОРНЮХИН. Да ни черта он не знает. (Фролову.) Неужели ты не понимаешь, что имеешь право на все до тех пор, пока что-то делаешь. Я понимаю, хандра, депрессия. Но покажи мне черновики, покажи свои записи. Ты же ничего не делал все это время.
ФРОЛОВ. А зачем?
КОРНЮХИН (кричит). Скотина! Безмозглая капризная скотина! Мне бы четверть твоих способностей. Вот она где, несправедливость.
ФРОЛОВ. Ты можешь меня спокойно выслушать или нет?
КОРНЮХИН. Второй Алик Портнов. Но у того не было никакого таланта, ему сходить с ума можно было. А тебе?
ВЕРА. Дайте человеку сказать.

Пауза.

ФРОЛОВ. Недавно я открыл в себе комплекс предателя.
КОРНЮХИН. Кого?
ФРОЛОВ. Предателя. Нет, никого конкретного я не предавал. Просто всю жизнь мне хотелось делать то, чего не делал никто другой. Если кругом бездельничали – мне хотелось работать, если работали – мне хотелось бездельничать, если все думали так, я должен был думать иначе. Хотел быть спасителем человечества, не меньше. В том, конечно, случае, если потребуется его спасать. Если уже полмира развивается по придуманным законам, то почему нельзя придумать законы для всего мира.
КОРНЮХИН. Я вижу, как ты придумал.
ФРОЛОВ. Вся моя жизнь еще со школьных лет была продумана до мелочей. Я спешил. Ранней женитьбой убил сразу двух зайцев: перегорел красивой влюбленностью и решил все свои эротические проблемы, освободил себя для другого. После университета пять лет комсомольского чиновничества, потом три года в райкоме партии, затем африканская пятилетка. Ни одного дня не было потеряно зря. Учил языки, читал подлинники, охотился на интересных собеседников, приучил себя обходиться пятью часами сна, даже дурацкие партийные совещания использовал с выгодой, мысленно переводя все доклады на французский или английский. Мне нужен был мощный интеллект, и я нагребал его четырьмя руками. Это помогало забыть о другом: что я вырос без родителей, что мир чувств для меня искажен, что общение с людьми дается мне с большим трудом. Окружающая жизнь не нравилась мне, но я испытывал от этого даже какое-то злорадное удовольствие – значит, больше работы для меня, для моих богатырских сил. Со временем я даже стал сторониться внешней активности, боясь попусту расплескать свою энергию, относился к себе, как к стратегическому интеллектуальному запасу страны, который рано или поздно ей обязательно понадобится. В сроках я не мелочился, готов был ждать хоть до семидесяти лет. Даже если бы пришлось умирать от старости так и незадействованным, в особой претензии ни к кому бы не был: не понадобился, ну и не понадобился. Был бы списан как мясные консервы на военных складах. Кто-то бы обязательно лег на эти склады вместо меня. Но произошло нечто худшее.
КОРНЮХИН. Консерва по имени Егор Фролов оказалась тухлой.
ФРОЛОВ. Вот именно. Ужасно приятна жизнь, когда тебе не дают развернуться, тогда ты и царь, и бог, а вот поживи, когда перед тобой убирают все препятствия... Как я спешил всеми правдами и неправдами из Африки сюда! Считал, что это мой звездный час пробил.
КОРНЮХИН. Да опомнись. Кто перед тобой убрал все препятствия? Меньше бы горбачевскую брехню по радио слушал.
ФРОЛОВ. Это не меняет сути. Главное, что как дошло до дела, то я оказался совершенным нулем. Вышибло землю из-под ног.
КОРНЮХИН. До какого дела? Да твои белые ручки ни к чему еще не прикоснулись. Чтобы драться, надо хотя бы ввязаться в драку.
ФРОЛОВ. Ответь мне, только честно, почему Алик три года нигде не работал?
КОРНЮХИН. Вот для тебя кто, оказывается, пример для подражания.
ФРОЛОВ. Ты правильно сказал, что Алик был нашим сердцем. Почему же наше сердце не хотело работать?
КОРНЮХИН. Почему, почему? Ты живешь в самой нелепой и неожиданной стране на свете и еще спрашиваешь. Да, его тошнило от наших чиновничьих физиономий и наших циркуляров, но других физиономий мы ему придумать не могли. Говорят, что многие астрономы, когда начинают соотносить себя с масштабами Вселенной, неизбежно в конце концов сходят с ума. Ему тоже не следовало соотносить масштабы своей нравственности и достоинства с масштабами восемнадцати миллионов чиновников.
ЖОРЖЕТТА. Сколько, сколько?
ВЕРА. Он членов партии имеет в виду.
ЖОРЖЕТТА. Но вы же сами один из этих чиновников. Или вы себя к ним не относите?
КОРНЮХИН (с досадой). О, господи!
ВЕРА. Вот вы все время говорите: талант, талант. (Указывает на Фролова.) А какой талант? В чем? Диссертации писать?
КОРНЮХИН. У него талант проникать в суть явлений, вот какой.
ВЕРА. Ну и проник он в суть явлений, а дальше что?
КОРНЮХИН. А дальше однажды на свет появилась такая книга как «Капитал». Слышали о такой? (Фролову.) Но это все еще не причина. Дальше!
ФРОЛОВ. Дальше? А дальше у меня вот прямо сейчас отнимают мою страну. Еще в детстве, когда смотрел фильмы про гражданскую войну, всегда изумлялся. В каждой втором фильме белогвардейцы встают и пламенно поют «Боже, царя храни!» А ведь в феврале четырнадцатого они все дружно этого царя предали.
КОРНЮХИН. Не вижу связи.
ФРОЛОВ. Человек отличается от животного лишь чувством стыда. Поэтому человек не имеющий стыда должен носить гордое звание быдла. Не так?
КОРНЮХИН. Возможно.
ФРОЛОВ. Но если в феврале четырнадцатого в России имелось только дворянское и генеральское быдло, то теперь к нему вот сейчас прибавляется быдло президентское вместе как ты говоришь с восемнадцатью миллионами партийцев.
ЖОРЖЕТТА. Первый раз слышу, чтобы дворян быдлом называли. Причем почему-то всех.
КОРНЮХИН. Разъясни дамочке, да и мне тоже не мешает.
ФРОЛОВ. А ты найди и прочитай текст присяги, которую все приносили своему царю. Там, между прочим, есть такие строки: «Если я узнаю, что что-то затевается против императорского дома, я все сделаю, чтобы этому помешать». Это я по памяти, не очень точно, но смысл такой. И сопоставь с тем, что в пятнадцатом году не было ни одного дворянина, который не назвал русскую царицу немецкой шпионкой. Быдло и есть быдло, или если угодно дворянское отребье. И у товарища Сталина