Письмо с фронта

они же враги? - сердито, в бороду, заметил Соловьёв.
- Не знаю, - признался Анатоль и вздохнул, - Слышал я, будто на рождество германцы с французами и англичанами перемирие заключали. Вместе праздновали. Правда, потом опять за старое.
- Нехристи, - сплюнул Соловьёв.
- Дурак ты, солдат, - покачал головой Анатоль, - Они хоть и германцы, а тоже люди.

День прошёл спокойно, но Анатоль так и не собрался написать Асе. Пообещал себе, что в следующий раз всё-всё обдумает и обязательно напишет. Он передал в почтовую службу конверты германца, и взял с курьеров обещание, что всё доставят. Конечно, верилось с трудом, но так хотя бы совесть чиста, подумал поручик.
А на следующий день германцы пошли в наступление.
- Почему молчат, где наша артиллерия? - кричал Рябушин на связного из штаба.
- Снарядов, говорят, нема, - боязливо отвечал солдатик в огромной, не по росту, скатке. Через слово грохали винтовочные выстрелы, вдалеке ухали германские пушки, и над окопами, занятыми ротой Рябушина, оглушительно гремели взрывы. Летали комья глины, осколки брёвен, бесформенные ошмётки зелёного, красного, чёрного...
- Да что это за безобразие, почему наши пушки молчат? - поручик пригнулся и побежал на правый фланг. Услышал свист и нырнул в воронку, где совсем недавно стояла его палатка, - Донцов, что с пулемётной командой? - спросил бойца, который прятался в той же воронке.
- Не знаю, - пожал плечами солдат, выглянул из укрытия, приладил винтовку, приготовился стрелять, но тут же выронил оружие. Из-под фуражки брызнула кровь.
- Да вашу в душу дуплетом, - закричал Анатоль бойцам в окопах, - Держать позицию! Цельтесь лучше, олухи!
Он осторожно взглянул в сторону неприятеля.
Серые фигуры в угловатых касках с рожками бежали вперёд. Быстро, беспорядочно. Припадали на колени. Стреляли. Кто-то падал, кто-то вставал и снова бежал вперёд. Русские стреляли, но нестройно и не очень метко. Внезапно на левом фланге грохнуло раз, другой, потом пошло тяжёлым, страшным раскатом, та-та-та.
- Ага, вот и пулемёт, как вам, а? - прокричал себе и германцам Анатоль, прыгнул из воронки вперёд, перекатился в окопу. Оглянулся по сторонам. Один солдат остервенело дёргал затвор, но тот заел, другой закрыл лицо руками стонал, в правом боку темнело, текло и пенилось.
"Осколок, - подумал Анатоль, - Ну ничего, мы сейчас им покажем!"
- Орлы, встать, вперёд, в штыковую, урра! - крик перекрыл стрекотание пулемёта. Пулемётный звук продлился ещё миг, а потом замолчал.
Боковым, неясным зрением, Рябушин видел, как поднимается рота, как начинается рукопашная. Он слышал крики, лязг и выстрелы, горячее и хриплое дыхание рядом. А потом увидел дуло пистолета прямо перед собой. Он ещё поднимал револьвер, когда Людвиг Шлоссер спустил курок.

На первом этаже раздался стук, и Ася махнула рукой горничной.
- Иди, узнай, кого там черти носят, ночь на дворе.
- Ох, Ася Ильинична, и не говорите, - запричитала девка, - Малыш то только-только уснул, о чём они только думают.
- Давай уже, не стой как дура, - злобно прошептала Ася, - Он весь вечер колобродил, из сил выбился. Сейчас так крепко спит, что не добудишься.
- Ой бегу, бегу.
Ася старалась дышать как можно тише. Было любопытно и тревожно, нехорошее предчувствие охватило её, во рту пересохло. Внизу стучали сапогами, говорили о чём-то вполголоса, потом глухо стукнула дверь, и на дорожке усадьбы зацокали копыта. Звук постепенно утих.
Горничная поднялась наверх нетвёрдым шагом, встала спиной к стене, всхлипнула и бессильно сползла на пол.
- Да что ещё такое? - рассердилась Ася.
- Сами, - прозвучало навзрыд, - прочитайте...

Ася перечитывала письмо несколько раз. Ночью, при свечах. И утром, в предрассветном сумраке. Точно также, как она перечитывала письмо Анатоля в тот день, когда они любили друг друга и расстались.
- Нет, - сказала себе Ася, - Этого не может быть. Я не верю.
Письмо читали все, и отец, и слуги, и даже доктор, заботливо вызванный из уезда, тоже прочитал письмо. Вслух, причём с уместным немецким акцентом.
"Дорогая Ася Ильинична!
Моё имя Людвиг Шлоссер, я состою в звании оберлойтнанта Германской армии. 7 мая сего года мы начали наступление на польском фронте. Вверенная мне инфантерия в составе 11 армии атаковала Русские укрепления. В кровопролитном бою ваш жених, поручик Анатоль Семёнович Рябушин, был смертельно ранен и скончался у меня на руках. Как офицер Германской армии я отдаю дань его отваге и воинскому мастерству. В силу сложившихся обстоятельств самое меньшее, что я считаю обязанным сделать в память о нашей с ним дружбе, это отправить тело Анатоля на родину, дабы его могли похоронить в родной земле с подобающими почестями. Я дал распоряжение, и обоз будет отправлен в Россию в самое ближайшее время. Прилагаю к письму копии верительных грамот и заключение ротного врача.
Искренне соболезную вашей утрате.
Оберлойтнант Людвиг Шлоссер, 8 мая 1915 года."

- Это какая-то ошибка, он жив, - шептала Ася, - Так просто не может быть.
- Она не в себе, - прошептал доктор отцу, и оба седых, усталых старика согласно покивали друг другу, - Ей и ребёнку нужен покой. Это не только врачебная рекомендация, это просто совет пожилого и мудрого человека. Пожалуйста, мадам Скуратовская, прислушайтесь к совету.
Раннее материнство, сравнительно лёгкие роды и настороженное молчание соседей из общества почти не тронули её юной, детской натуры. Но за неполные пол дня с приезда гонца Ася переменилась. Теперь она выглядела отстранённой, холодной и решительной.
- Я сама всё соберу, - сказала она горничной, когда в доме погасли огни, и только в детской горели неяркие свечи, - Скажи кучеру, что мы выезжаем на рассвете.
- Ася Ильинична, куда же вы? - изумилась девушка.
- Куда-нибудь, - вздохнула Ася и прижала к груди сонного младенца. В этот день он почти не плакал, она была ему за это благодарна.

Менялись города, летели годы. Ася с ребёнком на руках прошла половину России, окунулась с головой в события гражданской войны. Пережила революцию, оставила в прошлом привычки и предрассудки. Со временем никто бы не посмел признать в ней юную, взбалмошную девчонку, наследницу не самого богатого, но и небедного поместья. Холодная и отрешённая она по жизни шла как будто вслепую, ну а может, просто слепо верила, что если ей не довелось увидеть тело Анатоля в смерти, то быть может, он и не погиб взаправду, а остался где-то там, в окопах Великой войны и до сих пор командует ротой. Ей льстила мнительная мысль, что он, красавец и любитель выпить по утрам, нашёл себе в другой земле подругу и остался при ней. Должно быть, у них всё прекрасно, и дети, и дом, и достаток. И может быть он вспоминает Асю, может думает, гадает, помнит ли она его, и ждёт ли.
Она ждала.
И вот, когда уже почти отчаялась ждать, в прихожей раздался звонок. Ася Ильинична, уже немолодая и усталая, с подорванным невзгодами здоровьем, приподнялась с кровати, но Ваня встал из-за стола, приглушил настольную лампу.
- Мама, я открою, отдыхай.
- Тебе же курсовую сдавать завтра, не отвлекайся!
Высокий, стройный юноша с губами, пухлыми как у мамы, по-детски добрыми, растерянными глазами, как у отца, решительно положил руку маме на плечо. Поправил очки на носу, со скрипом подтянул армейский ремень.
- Нет, нет, мне надо немного отвлечься.
- Кто там на ночь глядя? - сердито запричитала соседка по коммуналке.
- Сейчас посмотрим, Клавдия Сергеевна, не беспокойтесь.
Дверь распахнулась и в проёме показался незнакомец. В полутьме было не разобрать, кто он, только от света в кухне блеснули круглые дужки очков.
- Вы кто? - насторожился юноша.
- Иван Анатольевич? - спросил незнакомец, и на свету удалось разглядеть его куцые рыжие усы.
- Ну да, а вы-то кто?
- Моё имя Людвиг, фамилия Шлоссер, а остальное теперь и неважно. Мне поручено передать вам письмо. Точнее, не лично вам, а вашей матушке.
Незнакомец в потрёпанной армейской шинели незнакомого образца протянул юноше конверт.
- И... от кого письмо?
- Ваша матушка знает. Ауф ведер зейн, молодой человек.
Дверь закрылась. Иван о чём-то думал несколько секунд, потом распахнул дверь и выбежал на лестничную клетку.
- Подождите! Товарищ Шлоссер, постойте?
На лестничной клетке было пусто. Юноша вглядывался, вслушивался в тишину и тьму лестничных пролётов, но там был только холодный, бессловесный ветер.

- Мама, тут какой-то Шлоссер приходил, письмо передал.
Ася вздрогнула, и сердце забилось так сильно, как не билось уже очень давно.
- Письмо? От кого?
Она не верила и верила, она, конечно не забыла ни имён, ни фамилий, ни того, как выглядели письма и конверты в те, далёкие времена.
И сейчас она холодными, тонкими пальцами нетерпеливо и удивлённо вскрывала послание, каких уже дано не пишут, но на почтовом штемпеле стоял не тот далёкий, а сегодняшний, реальный год.
И только первые строки говорили о том, как много в этом письме из прошлого:
"Здравствуй, Ася, солнышко моё, друг мой..."
Ася читала, и строки расплывались у неё перед глазами, но она вытирала слёзы и продолжала читать.
- От кого это письмо, мам?
- Это письмо, Ваня, - прошептала усталая женщина, - Это письмо написал твой отец.
- Мам, но как это возможно, он ведь погиб, ты сама говорила.
Ася вздохнула и впервые за многие годы сын увидел её счастливую улыбку.

март-апрель 2014