Михалыч, или Как правильно сказать "мяу" (рассказ)

Алексей Курганов

Михалыч, или Как правильно сказать "мяу" (рассказ)


Веселые и бестолковые, «застойные» восьмидесятые… Я учусь в Первом «меде», живу в Москве, в общаге на Пироговке (кстати, до Великой Октябрьской социалистической революции в нашем здании размещался один из самых уважаемых в столице публичных домов. И хотя «свершилось страшное», но в жизни по большому счёту ничего не изменилось: просто шлюх сменили  студенты. Нормальный ход. Это называется - круговорот родственных человеческих сословий в пределах одной социальной группы.), а вечерами бываю в гостях у родственника Михалыча, на Таганке, в одном из двух здоровенных мрачных «ледоколов» - домах Академии Генерального Штаба ещё сталинской постройки. Дома настольно щедро увешаны мемориальными досками с очень известными и средней известности фамилиями академиков, военачальников и народных артистов, что  больше напоминают стены колумбария, а не жилых строений. Глядя на них ( на доски, а не на артистических академиков), поневоле задумываешься о бренности бытия, и о том, что «земле, ей всё едино - апатиты иль навоз», артисты с академиками, в этих хоромах проживавшие, или дворники, которые машут около них мётлами. И ещё что прямо-таки врезается в глаза, это могучие носы усопших деятелей науки и мощные подбородки усопших полководцев. Артисты никакими отдельными деталями своих портретов не выделяются, если только худыми щеками и непонятными, в  н и к у д а устремлёнными взглядами, и это почему-то тяготит и печалит ( а какие при жизни образы создавали! Вот она, проза бытия!).

Михалыч высок, сутул, откровенно тощ, носит «толстые» очки в абсолютно несовременной даже по тогдашним «застойным» временам чёрной роговой оправе и буквально брызжет иронией и сарказмом. Внешне он очень похож на Паганеля-Черкасова из старого фильма «Дети капитана Гранта», да и внутренне совсем недалеко ушёл от этого не совсем психически нормального персонажа (хотя, согласитесь, само определение «ненормальный» по сути своей не совсем нормально, потому что очень и очень относительно. И вообще кто может чётко и понятно определить, что такое норма? Правильно, никто. А почему? Да потому, что её, нормы, в абсолюте просто нет.). Короче, самый настоящий, самый классический «ботаник». Да, именно так сейчас называют этих внешне нелепых людей, совершенно не вписывающихся в наше сволочное, сугубо прагматичное время, когда главным и безоговорочным фетишем стал «золотой телец».
Михалыч - уникальный человек. Да-да, именно так – самый настоящий уникум! Из редкой породы чокнутых (иногда их называют по-другому – энциклопедисты). Раньше  энциклопедистами их называли чаще (а реже именно чокнутыми, что, впрочем, не имеет принципиального различия). Сегодняшнее время жёсткого прагматизма существенно сместило акценты, но не изменило самой сущности таких людей. Они всегда были, есть и будут. Конечно, в мизерном количестве. Оно и понятно - штучный товар. Гордость нации, на которых ей, нации, похоже, глубоко наплевать. А, может, мы и на самом деле так беспредельно богаты уникальными личностями, словно у нас под каждым забором сидят михайлы ломоносовы? И почему они не сидят под заборами у наших заклятых друзей – американских империалистов? Почему они, империалисты, постоянно воруют, их, подзаборных,  у нас? Впрочем, если у нас их, ломоносовых, много и они никому здесь не нужны, то почему бы их и не воровать… Правда, потом мы почему-то удивляемся: и чего это мировое сообщество упорно и постоянно обходит нас  в Нобелевских премиях? Хотя и премии-то эти, особенно в номинациях за миротворческую деятельность, все больше политикой пахнут, нежели действительно миротворческими заслугами.

Да, Михалыч знает всё. Что? Всё знать невозможно? Согласен. Целиком и полностью. Конечно, невозможно! Это же, как говорил Савва Игнатьич из кинофильма «Покровские ворота», какую голову надо иметь! Какие мозги! Какой должен быть, как сказал классик, вообще матёрый человечище! Поэтому действительно – невозможно. Но есть исключения. Одно из них - он, Михалыч.
Вот, к примеру, желаете получить информацию о поэзии и поэтах Серебряного века? Всю или частями? Можно и так, и этак, и вдоль, и поперёк, и даже с никому неизвестными деталями. Пожалуйста. Как будет угодно. А все подробности первого, второго и всех следующих крестовых походов, как состоявшихся, так и не-? А попутно о флоре и фауне всех материков и континентов, включая уже несуществующие Атлантиду и Гиперборею (и почему некоторые учёные считают, что это одно и то же, а другие, наоборот, не одно и не то же, он тоже знает). А также мельчайшие подробности всех мировых войн 19-20 веков, и все малейшие нюансы приготовления знаменитого таитянского абсента, который от беспросветной бедности и художественной тоски придумал то ли Гоген, то ли Ван Гог (кто из них придумал конкретно, и кто кому отрезал ухо, и какое ухо, правое или левое, и вообще, почему и по какой причине – это к нему, к Михалычу. Я не знаток вообще никаких абсентов. Я всё больше по «Жиглёвскому»…). А также число атомных взрывов на ненашем атолле Муруроа и на нашей Новой Земле, где с тех пор из постоянных жителей остались только одни мутированные белые медведи (а в чём заключается эта мутация, вы знаете? Нет? Так в чём вопрос! Без проблем!). А вот, кстати, о кошках: чем они мурлычат? Михалыч вам расскажет, что кошка имеет совершенно уникальный  «мурлыкательный аппарат» - систему тонких косточек, которые идут от основания языка (её языка, не Михалыча) к основанию черепа ( её, кошкиному, основанию). Кошка вибрирует голосовыми связками, а те, в свою очередь, вызывают резонанс в этих самых косточках, и в результате появляется характерный мурлыкающий звук, который не прерывается ни вдохами, ни выдохами. Такой способностью обладают только кошки, оцелоты, рыси и прочие представители только МЕЛКИХ представителей семейства кошачьих. Ну, это так к сведению. Можно сказать, для выпендрёжа.
Как? Убедились? Я и говорю – чокнутый энциклопедист. Уникум. Нобелевская премия в области за всё и вокруг подряд.
В каком камзоле Пётр Первый познакомился с Анной Монс. Сколько зубов у гамадрилоподобного павиана. Как звали тёщу А Сэ Пушкина, и почему он, наша светочь и до сих пор всероссийская любовь, посвятил своё знаменитое и бессмертное « Я вас любил. Любовь ещё быть может…»  именно госпоже Керн, женщине, которая была, скажем так, не совсем подобающих приличной женщине правил интимного поведения (а если проще, то самая настоящая полувеликосветская  «прости господи»). Сколько боевых лошадей -  и всех по кличкам! – пало под героем гражданской войны товарищем Чапаевым (с обязательным приложением подробнейшей и подлиннейшей биографии Василия Ивановича, и вообще, почему ему с бабами так фатально не везло, и при чём тут лично товарищ Сталин.). И вообще невероятное: сколько стоила водка в 1913 году и – внимание!- сколько она будет стоить через неделю, если опять какой-нибудь чокнутый не введёт у нас «сухой» закон.
И всё это он, Михалыч. Мой дорогой и несравненный родственник. Наше общенациональное достояние. Ура, товарищи! А-а-а, завидуете!

Помню, всё началось в марте – месяце пробуждения поэтов, огородников и кошачьих страстей. А не написать ли тебе письмо в Академию Наук, вдруг предложил он. Да-да, и без всяких там благоговений  перед научными светилами! Зачем, не очень понятно, но вполне резонно спросил я. Михалыч задумчиво вытянул губы дудочкой: ну-у-у… И объяснил: дело в том, что в какой-то только что выпущенной монографии о каких-то очень редких видах (может, марках. Я в этом совершено не разбираюсь.) самолётов (какие-то бипланы. Серии АБВГД. Номер одни-два-три-четыре-пять. И так далее. До бесконечности. А, может, наоборот, с последней цифры и до единицы. Говорю же: я в этих летательных аппаратах – ни ухом, ни рылом.) автор, академик такой-то сякой-то, почётный деятель наук, лауреат и член президиумов, и тэ дэ, и тэ пэ… допустил неточность (по мнению, нет, глубокому убеждению Михалыча – непростительную ошибку). Впрочем, с алфавитом всё было вроде бы правильно. А вот вместо один-два-три-четыре-пять нужно было написать одни-два-три-четыре-пять «а». «А», а не просто пять, без буквы. Кошмар! И это называется академик! Лауреат! Обладатель каких-то там международных учёных титулов! А ещё шляпу надел, презрительно говорил в таких случаях Михалыч. Я, правда, так и не понял (да и до сих пор не понимаю) при чём тут шляпа? Скорее всего, не при чём. Шляпа – это по михалычевой шкале оценка интеллектуального уровня. Это серьёзно – шляпа. Это приговор. Если не сказать хуже – диагноз. Интересно, академик Кащенко носил шляпу? А он – академик? Вопросы, вопросы… С ума можно сойти. Запросто.
-Напиши,- предложил он суровым тоном. – Поставь академика на место. Забей Мике баки.(Это уже из «Двенадцати стульев». Кстати, биографии Ильфа и Петрова он знает во всех подробностях, в том числе и таких пикантных, что пикантнее просто не бывает.)
Я, помню, начал сначала активно, потом всё слабее, вялее и вяльше, и, наконец, совсем вяло брыкаться: почему я? Обычный студент-медик, к авиации совершенно никакого отношения не имею, даже в виде пассажира. И вообще, рождённый ползать (то есть, я) летать не может (то есть, не я). А он, в смысле, автор – как не крути, академик. Величина мирового масштаба. С ним президенты за руку здороваются. Его на космодромы без пропуска пускают. В любой пивной наливают без очереди, и, если захочет, даже из-под прилавка. И вообще, я опасаюсь непоправимых для моего пока всё ещё цветущего организма трагических последствий. Кто его знает, этого академика? Возьмёт и напакостит. У него же все московские ректоры в друзьях-корефанах! И завянет, так до конца и не распустившись, мой молодой, цветущий, студенческий организм. У него же кругом одни связи, и все - на высшем уровне. Враз повяжут. Век свободы не видать. Тюремная параша – это так негигенично!
-А чего сам-то? - извиваясь ужом (а, может, гадюкой. На более крупную змею я явно не тянул.), привёл я, как мне тогда казалось, очень логичный аргумент.
-Не хочу, - не юля, сказал Михалыч и капризно вытянул губы.
- Лень. Давай ты, студент.
Во мне боролись противоречивые чувства. Робость на грани почтения и страха (академик! Лауреат! Мировая величина! Он, наверное, даже на толчок один не ходит!) -  и, признаюсь, мелочное, чисто обывательское желание выпендриться. Это, конечно, будет та ещё хохма: «укусить» прославленного деятеля науки и техники. А «кусатель» кто? Я, студент. И даже не МАИ! И даже не отличник! Почему-то (почему?) сразу вспомнились побирушки в электричке. «Сами мы не местные…». Это называется ассоциативный ряд. «А ещё шляпу надел!». Какое мне дело до академиковой шляпы? И вообще всё это предложение очень похоже на самую настоящую гнусную провокацию!
-Напиши, – повторил Михалыч сурово. – Посмеёмся.
-Ага, - согласился я. – Посмеёмся. На Лубянке. Ухохочемся.
-Я и не знал, что ты такой трус, - хмыкнул он с лёгким презрением.  – Пива хочешь?
Это была ещё одна, не менее гнусная провокация. Пива я хотел (на улице под тридцать. В комнате – жара и духотища.), но всё-таки связываться с академиком… Он, может, будет даже хлещще директора гастронома… Был