косматую голову Топтыги:
– Прости, не рассчитал. Думал, ты потяжелее будешь.
Медведь, что лишь притворялся покалеченным, громоздко поднялся, подковылял вплотную к юноше. Раздался грохот, словно бревном вмазали по стволу – коварно, но играючи, удар лапы снес человека на землю. От такой шутки переломилась бы спина молодого бычка, но Бронислав лишь упал на копчик, покривился от неприятной боли легкого сотрясения внутренностей. Эту скривившуюся гримасу начал облизывать добродушный зверь. Бронислав стал брыкаться и отталкивать назойливую морду.
– Да я тоже рад тебе! Только отвали от меня! Ах ты! Уйди, кому сказал! Ну я тебя!
Юноша схватил косматого за уши, оттащил от своего лица, растянул морду в придурковатой улыбке с сиреневым слюнявым языком на боку. Топтыга заворчал, стал крутить головой, потянулся лапой, чтобы смахнуть руки. Бронислав насел сверху, заключая толстую шею в удушающий захват, разумеется, без намеренья удушить. Так началась возня человека и медведя по всей поляне. Они толкались и боролись, собирая на шкуру листья с веточками и пачкая одежду землей и травой. Оба рычали и скалились в драчливом задоре.
Леший наблюдал за игрой с доброй улыбкой. Ворон заметил, что шкура на животе Топтыги, повисает, как у окотившейся кошки.
– А отощал Топтыга за зиму.
– Угу, – согласился Леший.
– Давно у него спячка закончилась?
– Чуть меньше недели тому.
– Что-то заспался он в этом году.
Нашилившись вдоволь, медведь завалился лапами кверху, шумно дыша и выкатив язык. Бронислав почесал шерстистое пузо, и, стряхивая грязь с одежды, вернулся к костерку, подхватив на ходу несколько хворостинок.
– Исхудал он за зиму, – объяснил юноша. Он запыхался совсем чуть, бурые глаза живо поблескивают огнем внутренним, и тем, что отражается. – Потерял в весе не меньше шестидесяти кило.
– Ты весь в шерсти, Бронислав, – заметил Олег.
– Линька. Но отощал, конечно, знатно.
– Да и ты окрепчал не худо, – намекнул Леший.
Будто слова о весе задели Топтыгу за душу: он принялся водить носом по земле, самозабвенно нагуливая утраченный подкожный жир. Начал с лакомства – дубовых желудей. Особых, несравнимых с иными – эти буквально распирает жизненная энергия. Но зверь был сдержан – переедание грозило сильным несварением и вздутием. Однажды он уже понес наказание за жадное обжорство, – нашутившись про «раскаты грома», даже Олег стал жалеть скулящего Топтыжку, – медведь хорошо познал чувство меры.
Нахрумакавшись желудями, принялся пожирать коренья, клубни, стебли трав, планомерно и последовательно уничтожая мелкую растительность, что нанесло бы серьезный урон поляне, если бы заботой Лешего ее облик не возвращался к исходному за минуты. Короткий хвост, что едва выделяется из шерсти, долго будет выше головы.
– И сколько ему в этом году? – спросил Ворон.
– Шесть весен, – ответил Леший.
– Молодой!
– Молод, как же, – посетовал Бронислав, – к лету будет весить, как матерый.
– Сколько?
– Ближе к пятому центнеру, небось.
Удивленный взгляд птицы направился не на медведя, а на юношу. Топтыга повел ушами-трубочками и фыркнул: «определитесь, человеки – худ или увесист?».
– Ладушки, пускай мишка спокойно себе кушает. Не будем мешать животине. Готов к беседе, Серафим?
Мальчик кивнул.
– Что привело тебя, Серафим?
– Я пошел за птицей…
– Это ясно. Но почему ты последовал за Говоруном? Что ты чаял сыскать? Или ты пошел за-ради любознательности?
Серафим помотал головой.
– Мне показалась, что птица знает про мою болезнь и хочет мне помочь.
– Почему ты считаешь себя хворым?
– Потому что мне страшно. И мои мама с папой… не любят меня из-за нее.
Старец присел на корточки перед понурым Серафимом, опустив ладонь на плечо:
– Не вини своих родителей, мальчик мой. Они любят тебя.
– Точно, – подхватил Ворон, – раз не сдали тебя амнитам.
– Но они бросили меня одного, – слезы начали застилать взор.
– Тебе придется их понять. Не горюй, теперь ты не одинок. Скоро, у тебя появятся друзья. А учителя у тебя уже нашлись.
Серафим хлюпнул носом, но слез не проронил, и по-взрослому осмысленным взором посмотрел в глаза старца:
– Колдовать ведь нельзя.
– Так рассудили чужаки.
– Они не чужаки. Они взрослые люди. И они наказывают тех, кто показывает фокусы.
– Нельзя карать всех без разбору. Так поступают плохие люди. Скажи, Серафим, ты сделал таковое, за что тебя надобно проучить?
Вопрос привел в замешательство, Бронислав подумал, что бедняга не может понять, за что его невзлюбили, но готов смиренно нести наказание.
– Скажи, Серафим, – спросил юноша, – ты часто врал?
Мальчик усердно замотал головой.
– Ты часто хулиганил? Брал чужое без спросу? Обижал сверстников? Мучил животных? Ломал игрушки? Обзывался? Перечил маме с папой?
Серафим прилежно задумывался над каждым вопросом, но ответ был незамедлителен и одинаков – отрицание.
– Тогда ты – хороший.
– Но я ведь болею!
– Не говори так, – сказал Леший, – это не хворь. Неверие и боязнь – вот настоящая немощь. Ежели бы соплеменники уразумели, что ты хороший мальчик – твой дар обернулся бы добром. Ты не виновник, что таков, и нет вины в том, каков ты. Запомни это.
– Но я даже не могу конторлировать волшебство!
– Контролировать, – поправил Олег.
– Вдруг перышки появятся рядом с людьми! Все испугаются!
– Да, испугаются. Да, магия старается чинить свою волю, но лишь за тем, чтобы подсоблять тебе. Она твой оберег, а не хворь. Нужно совладать с ней, подружиться. И тогда она перестанет хозяйничать. Многие, такие как ты, поначалу боялись волшбу: что она навредит близким или невинным, боялись немало и за себя – но научились. Они живут вместе с горожанами, и больше не страшатся.
Леший приврал. Опекуны смолчали, хорошо осведомленные, что покорить магию раз и навсегда – невозможно. Она, как дрессированный тигр, почувствовав минутную слабость хозяина, сомкнет пасть на его голове, откусывая по самые плечи. Вспышка злости, неуверенное замешательство – и ты буквально чувствуешь, как пьянящая энергия претендует на доминирование. Сулит властью над простыми смертными, обещает упоительную свободу. Достаточно единожды оступиться, и можно прощаться с жизнью – второй тенью станут амниты.
Антимагическая Нео-Инквизиция, – АМНИ, – в шутку зовущаяся «Аминь», – возродила карательные традиции по отношению к приспешникам магии. Шутить могли лишь далекие от магии – для них эта организация не представляла угрозы, наоборот – даровала покой. Но бракованные воспринимали их предельно серьезно. Чародеи переставали верить в чудеса, когда по их следу пускались псы, ревностно служащие делу. Даже самым осторожным бракованным частенько мерещится их дыхание на затылке; и тогда начинается борьба с навязчивым позывом постоянно оглядываться. Доподлинно известно, что у специалистов и ученых АМНИ нет технологий распознавания магов среди пропечатанных, потому что если оная появится – ею снабдят вообще всех горожан.
Незавидна доля бракованного. Но мальчика запугивать не стоит – выбора-то нет. Старец кивком указал на пасущегося медведя.
– Как думаешь, что бы случилось с Топтыгой, если бы его нашли горожане?
– Его бы посадили в клетку и отдали в зоопарк.
– Правильно. Да только Топтыжке воля по нраву. Как думаешь, в клетке хорошо?
– Нет, – неуверенно согласился мальчик.
– Только представь: в тебя тыкают пальцами посторонние люди, а тут – чешут за ухом друзья. Здесь ешь вволю и сам себе хозяин, а в клетке – и не хозяин и кушаешь, только когда миска полна, чем положат. Разумеешь?
– Да, – увереннее ответил Серафим; почему-то раньше ему говорили иное, что в неволе жизнь слаще – стабильная кормежка и кров. А ведь даже это не так.
– Так вот: мишки обычно владения «задирами» метят, оставляя царапины на приметных деревьях. Увидь такое человек – не спастись мишке от беды. Но он научился: в чем-то сдерживаться, где-то смекалку проявлять – вот и сам себе хозяин, хоть и человек совсем близко.
– Как же он, сам научился?
– Ну, не совсем уж сам. На то и нужны учителя.
Серафим довольно согласился. Почуяв, что разговор снова переключился на него, косолапый подкрался к мальчику и тюкнул носом в поясницу. Серафим дернулся от неожиданности, но не испугался, и мишка, обнюхав его пальцы, подсунул макушку под маленькую ладонь. Мальчик звонко засмеялся.
Возле костра опустился Говорун, приземляясь, бросил перед собой тушку пойманной в лапы мышки-полевки. Вращая головой, он посмотрел на людей, словно приглашая разделить трапезу, но когда на предложение откликнулся прожорливый медведь и вперевалочку заспешил к гостинцу, филин крикнул на него, подхватил добычу и взмыл, провожаемый разочарованным взглядом Топтыги.
Новые знакомые Серафима, добро посмеялись, и даже Бронислав улыбнулся. Впервые за долгое время мальчик почувствовал, что окружающий мир может быть не пропитан враждебностью, причиной к которой он считал свою болезнь, но чаще – себя самого. Здесь ему очень понравилось, здесь не чувствуется страх за повинность. Серафиму не хотелось возвращаться.
Но час настал поздний, старец поднялся с выдохом сожаления, вскинул лицо к небу, словно присматриваясь к звездам сквозь пелену облаков. Будто что-то узнавал.
– Я бы предложил тебе побыть подольше в нашем кругу, но пора тебе путь возвратный держать. Запомни, что ты не один, и не болен недугом. Что ты можешь стать повелителем волшбы, а не рабом.
… Почему-то, в словах Лешего, Брониславу привиделось последнее напутствие перед окончательным расставанием. Ведь Серафим должен стать учеником клана, а значит – еще не раз увидать старца...
Леший опустил глаза, продолжая говорить:
– Ты должен взнуздать магию. В лесу ты найдешь обитель для таких, как ты. А ныне подоспел час расставания.
– Я провожу до города, – споро вызвался Олег.
… «Неужели Олег не заметил странности?..», – подумалось Брониславу…
– Это было бы славно, – согласился Леший.
– Идем за мной, Серафим, – сказал вспорхнувший с плеча ворон.
Новообращенный ушел с надеждой вернуться, что хорошо прочиталось его в глазах, когда обернулся, махая рукой на прощанье.
Костер трепещет последними угасающими язычками пламени, что не длиннее огня спички. Медведь изредка всхрапывает в сторонке, непрестанно жуя молодую траву. Бронислав молчит, безмолвствует и Леший, словно между ними очертилась преграда. Что-то должно случиться именно сейчас.
Наступила темнота: нет луны, и от костра – лишь тлеющие угли под ногами. Но никто не проронил и слова.
* * *
– Ты, Бронислав, отчего домой не идешь?..
– Мне кажется, ты не ждешь, что я уйду.
Леший не хмыкнул, как обычно реагировал на прямые ответы. В этот раз, он тяжело вздохнул.
– Спрашивай, – сказал старец.
– Мой первый вопрос: почему, когда я вижу бешеных из прошлого, в моих видениях они выкрикивают имя «Михаил»? Так было и в прошлый раз, но я не придал значения.
Зрение юноши быстро адаптировалось к темноте; он увидел, как старец на долю секунды подобрался, услышав неожиданный и крайне своевременный вопрос. Бронислав ясно узрел, что старец пытается скрыть нечто. И что это нечто вот-вот должно стать явным, вопреки обратным усилиям Лешего.
– Никому не известно. Каждый видит минувшее по-своему.
– Остальные тоже это слышат?
Голос спокоен,
