Дикое озеро

согласна, но ведь в нашем роду даже графья есть, вся деревня об этом знает.

- Да, милая, не обращай на мать внимания, она смирится, поворчит только, - ласково обнимая подругу, проговорил Андрияс.

В дверь тихо постучали. И, зашедшая Прускене, молча положила на кровать вышитую новую ночную женскую сорочку - Примерь, в нашем доме не ходят в обносках,- сурово сказала она и вышла.

- Ну вот, я же тебе говорил, душа у мамы добрая, это она на вид сурова.

- Да, пожалуй, верно, да и не об этом мне сейчас надо думать. Скоро утро и дядя Вальтер с мамой скоро спохватятся, но ты ведь защитишь меня?

- Конечно, никому не отдам, ты моя навек,- и юноша пылко обнял возлюбленную.

Она, мгновенно ослабев, прижалась к его груди:

- Бери меня, я твоя навсегда!

Глава 3

Утром, как и предполагала Генриетта, в домике над озером начался переполох. Мать, разбудив братьев и отца, дико крича, стащила меня за волосы с печки, требуя ответа, куда делась сестра. Впрочем, ответ она знала.

Весь день они с дядей Вальтером шептались на конюшне. А вечером, когда начало темнеть, Вальтер и неизвестно откуда днем появившийся на их ферме заросший мужчина звериного вида, по всей видимости его друг из деревни, взяв ружья вместе с Анни отправились в поселок. Мальчики тайком побежали за ними.

Чуя трагическую развязку, пробиралась сквозь лесные заросли за ними вслед и я. Озеро в ту ночь было серебристо-черное холодного зловещего цвета. Вышедшая над ним луна дополняла эту картину. В первый раз за все мое существование здесь мне стало страшно. Мерещился шепот и тени рядом.

Прошли мельницу. Анни и мужчины остановились. Я залезла на дерево и стала наблюдать за их возней возле мельницы. И когда вверх над мельничными крыльями взметнулось пламя, я громко ахнула и чуть не свалилась с дерева. Они подожгли мельницу Банионисов в отместку за то, что Генриетта ушла к ним. Мельница пылала. Торжествующая Анни вздымала руки небу, а Вальтер и мужчина, зло смеясь, поджигали пристройки вокруг. К горящей мельнице бежали со всех сторон люди с поселка. Молча стали в круг напротив Вальтера с мужчиной нацеливших на них дуло ружей. Толпа молча расступилась, пропуская старосту деревни, старого Баниониса, Прускене, Андрияса с прижавшейся испуганно к нему простоволосой Генриеттой. Увидев дочь, Анни бросилась к ней и, хватая ее за руки, попыталась оттащить от Андрияса.

- Дрянь неблагодарная, мать с отцом ее вырастили, выкормили, а сейчас долг отдать ей не хочется, сбежала, видите ли замуж. Да кому ты нужна голая, выставят тебя оттуда через неделю, ко мне не приходи, на порог не пущу, - бушевала женщина.

- Уйди, ты мне не мать! Ты хотела меня в публичный дом продать! Будьте вы прокляты! Вы мне жизнь калечите. Уходи и этого проклятого нашего родственника с собой забери, - девушка зло отмахнула руку Анни от себя.

Андрияс молча загородил ее собой.

- Ах ты, сопляк! Отпусти девку, она наша или убью!- крикнул Вальтер, нацелившись в юношу дулом.

Прускене истошно закричала. Муж молча обнял ее. Староста попытался увещевать, потушить страсти, но дуло, нацеленное на парня, не отклонилось ни на грамм. Люди

испуганно шептались. Раздался выстрел, и отчаянный женский крик над притихшей толпой. Мужчины скрутили оторопевшего Вальтера, бросившего от неожиданности ружье, и его напарника. Андрияс растерянно держал в руках истекающую кровью Генриетту. Она, падая, заслонила его собой от рокового выстрела.

Глава 4

Свалившись с дерева от увиденной жуткой картины, я бегом понеслась домой. Горько плача, я пробиралась через заросли и когда от усталости села на траву, то почувствовала как чья-то рука опустилась на мое плечо. Передо мной стоял 18-ти летний Фриц Хенкель. Черноволосый кареглазый высокий красиво сложенный юноша сын старосты деревни. Я знала его. Он один, не взирая на намеки друзей, пытался оказывать мне знаки внимания. То цветы подарит, то фрукты со своего сада. Многие девушки деревни заглядывались на него, но его сердце, похоже, было свободно. Он присел рядом со мной, успокаивая меня всякими ласковыми словами. И я не заметила, как моя голова очутилась на его груди. Очнулась я только тогда, когда он впился в мои нетронутые губы поцелуем, который проник мне в мозг. Огонь страсти внезапно вспыхнул в моем никогда не ведавшем мужских ласк теле, и я почти не помнила, как все происходило дальше. Потрясенная смертью сестры, я как в тумане отдалась страстным ласкам парня и даже потеря девственности не отрезвила меня. После Фриц, ласково перебирая мои светлые локоны, говорил, что таких синих глаз он не видел ни у кого. Ему завтра в армию в вермахт повестка пришла, но после он приедет и заберет меня подобно Андриясу. И уж точно никого не испугается. Но я почти не слушала его. Мысли в голове путались: "Что же я наделала, зачем. Я ведь не люблю Фрица, а, впрочем, никого и другого тоже. Он мне даже приятен. Может действительно дождаться его, да и выйти замуж, чтобы жить как все люди, да подальше от нашей семьи. " На прощанье Фриц, поцеловав меня, попросил прийти завтра в 9 часов, когда его повезут к поезду окружной дорогой.

Солнце уже поднялось. Горизонт залился золотистым светом, когда я, наконец, соизволила переступить порог собственного дома. Анни и мужчины были уже здесь. Вальтера забрали в полицию, но скоро пообещали отпустить. Все хором единогласно решили, что это был несчастный случай. Да и он клялся, божился людям, что уж свою родственницу он убивать не хотел. Андрияс и его отец заявили, что они сами похоронят Генриетту как члена их семьи.

На Анни был одет черный чепец в знак траура. Но, тем не менее, она с бранью и руганью вцепилась мне в волосы.

- Признавайся, потаскуха, где шлялась, у нас несчастье в доме} сестра твоя погибла, а тебе и горя мало.

Надавав мне хороших пинков, она, тем не менее, пихнула меня к столу, где на деньги Вальтера ею в поселке были куплены два хороших свиных окорока.

- Ешь, дядя Вальтер приказал тебя кормить и холить, глядишь, поправишься и через год долг за сестру отработаешь в городе, чего тебе тут жить в деревне.

- Ну уж от моей отработки у тети Женни тоже не дождутся, я не скотина, лучше уж сбегу как сестра.

Однако, сев за стол, я обнаружила, что проголодалась, потом залезла на печь и уснула так, что проспала проводы Фрица.

После выше означенных событий прошел год. Вальтер сдержал свое обещание. Мужчина, бывший с ним, остался у нас жить. Спал он, правда, в сарае. Часто ездил в город за провизией и деньгами, сработал на огороде не покладая рук. Братья подросли, помогали соседям в хозяйствах и немного этим зарабатывали. Ольга ходила в церковную школу. А я превратилась в миловидное белокурое 16-ти летнее создание с большими синими глазами. Вот только худая была неимоверно, как будто меня и не кормили. Пока это и спасало меня от уговора матери с Вальтером насчет моей будущей работы в борделе. Приезжая, он неизменно говорил Анни, что я еще худа, пусть поправится.

Сегодня, когда я направлялась из деревни домой с сахаром, маслом и солью, купленными в лавке, меня остановил 30-ти летний мужчина с бородкой. Приглядевшись к нему, я узнала Андрияса. Неуклюже опираясь на косу, он, запинаясь от волнения, предложил мне выйти за него замуж.

- Зачем это тебе, ты же до сих пор мою убиенную сестру не забыл?- воскликнула я от неожиданности, ставя корзинку с продуктами возле озерных камышей.

- Знаешь, у тебя ведь глаза моей Генриетты. Уже и мама согласна с моим решением, а то они боятся, что я бобылем останусь, я тебя беречь буду.

- Беречь, а любить, чего замолчал, не сможешь, а я не хочу, и не говори больше со мной об этом,- сердито отмахнувшись от пытавшегося удержать меня парня, я стрелой помчалась домой.

Анни, приболев, лежала на лавке на месте умершего этой весной деда. Когда я рассказала ей обо всем, она, приподнявшись, обозвала меня круглой дурой.

- Ну и шла бы за него, сама знаешь, как они богаты, что на Фрица своего надеешься. Да староста деревни никогда не породнится с нами, а твой ухажёр член нацистской партии, на дочери своего лидера, говорят, жениться собрался, а ты еще на что-то надеешься.

- Да я все это слышала, не больно мне он и нужен. Но Андрияс не любит меня, и я не хочу всю жизнь быть всего лишь тенью Генриетты, - устало промолвила я и удивленно спросила, а как же ее уговор с Вальтером.

- Да ладно, ему сейчас не до нас. Он с большими людьми дело имеет, большие деньги у него в руках, да ты же все-таки мне дочь! И она растроганно обняла меня, прижав к себе. Я же от неожиданности не смогла выговорить ни слова. Я считала ее жестокой, злой, винила в смерти сестры, а она раскрылась мне такой теплой стороной, о которой я в ней и не подозревала. О, жизнь, как она беспощадна, что она делает с людьми.

Через месяц, пришедшие домой в гости братья, объявили, что приехал Фриц Хенкель, и Ганс молча передал мне в руки его записку. Читать я с горем пополам умела. Он приглашал меня вечером прийти к озеру. Я написала категорический отказ. В тот же вечер, сильно выпив, он с друзьями пришел к моей калитке, но Иван, мужчина, живший у нас, встретил его дулом ружья. И я даже не ведала об его приходе, но лучше бы я вышла. Добавив еще сивухи в камышах, Фриц и его друзья молодые немцы, горланя «Германия превыше всех» запалили многострадальную вновь отстроенную мельницу Банионисов. А утром мужчины привезли в деревню обезображенный труп Андрияса. Он был там в ту злополучную ночь. Кто сказал Фрицу об его сватовстве ко мне, я так и не выяснила. Испуганные братья прибежали в обед и сказали, что обезумевшая от горя Пруснене собралась с женщинами прийти и растерзать меня, словно я была виновницей ее беды.

Пропащая

Мать в присутствии всей семьи быстро собрала в узел мои нехитрые пожитки и на прощанье крепко меня обняв сказала братьям, чтобы они проводили меня до дороги, ведущей в город, а там авось кто-нибудь подберет. Она сунула мне за лифчик несколько марок. Я и сама понимала, что покинуть поселок сейчас мой единственный выход из создавшейся ситуации. Одев чепец и новое платье, я, простившись с Анни, Иваном и сестрой, переступила порог собственного дома, чтобы увидеть его уже потом через много лет. Сразу от дома начинались поля и заросшие камышами болота. И мы пошли, пробираясь через них, рядом с дорогой, ведущей в город. На нее мы выходить побоялись. Нас можно было увидеть на ней даже далеко от дома. Как оказалось не зря. Пройдя с пол-километра, мы услышали крики толпы и среди них выделявшийся визгливый женский голос Прускене. Слава богу, им было все-таки не видно нас, но мы быстро удалялись прочь от дома. И вскоре, когда шум был уже не слышен, мы осмелились выйти на дорогу.

Начало темнеть. Когда я и братья уже отчаялись увидеть чью-то проезжающую мимо машину, то послышался шум мотора. Староста поселка, отец Фрица, молча

остановился возле нас и знаком пригласил меня сесть. Поцеловав на прощанье заплаканных братишек, я уселась на заднее сиденье старенького форда.

- Куда тебя в городе определить? - деловито спросил отец Фрица.

Я молча сунула ему в руки адрес тети Женни. Он рассмеялся, читая его:

- Да это развеселое место, весь Кенигсберг знает, эх, девочка, жалко мне тебя, но видать такова твоя долюшка.

- Ну, это мы еще посмотрим! - сердито возразила