ПУКШЕНЬГА

вокзала.
Расположившись на вокзальной скамье, на спинке которой, как и на всех других вокзалах, было крупными буквами вырезано – «МПС», мы стали рассматривать снующих вокруг с чемоданами и корзинами, толпящихся у билетных касс и в дверях вокзала, пассажиров. Это была обычная, много раз виденная, но по-своему интересная, вокзальная суета.
Почти у самого входа в вокзал толпа была гуще и, оттуда доносилось пение. Голос чистый, высокий (я даже решил, по неопытности – женский), пел старинную русскую песню. Мелодия, слова песни, завораживали, заставляли забыть  обо  всём  на  свете,  отъединиться  от  мира  сего,  уйти  в  безбрежность. Я и братишка стали пробираться сквозь толпу, чтобы увидеть чудесного певца, На нас шикали, но мы с упорством, достойным лучшего применения, пробирались вперёд. И вот, мы перед исполнителем, заворожившим нас своим голосом.
Им оказался среднего роста старик, весь седой, с бородой почти до пояса и милым благообразным лицом, каким-то, я бы сказал - иконописным, что ли. Голубые, молодо выглядевшие, не очень крупные глаза под густыми, кустистыми бровями, ласково смотрели на окруживших его слушателей.
Закончив петь, он снял старенькую мерлушковую шапку и церемонно, по-старинному, поклонился. Завороженные божественным голосом и чудесным пением зрители некоторое время молчали, а потом, не сговариваясь, разом, захлопали в ладоши и стали давать ему деньги. Он не отказывался, а только повторял: "На храм Божий! На храм Божий!"

                                                       Глава  четвёртая.
Архангельск расположен на правом берегу полноводной, широкой Северной Двины, но попасть в него с железнодорожного вокзала проблематично, необходимо переправиться паромом на противоположный берег, так почему-то решил я. Или это потому, что нам надо было попасть на противоположный берег?
Отец пошёл к начальнику вокзала, чтобы по телефону сообщить о нашем прибытии и получить разъяснения о наших дальнейших действиях и что-то надолго задержался.
Вокзал находился не очень далеко от реки, и мы с братом, пока отец отсутствовал, пошли в сторону берега, посмотреть, что там происходит. Мы с Женькой не могли же просто так сидеть и рассматривать засиженные мухами электрические лампочки на потолке вокзала. Любопытство терзало наши головы.
Со стороны реки к причалу подходил огромный пароход. Таких кораблей я в своей жизни ни разу не видел - на нём в два ряда стояло штук пятнадцать железнодорожных вагонов. У причала его ожидал небольшой паровоз.
Вначале я подумал – «Кукушка», но приглядевшись внимательнее, понял, что обознался. Похож – но, не он. Этот был чуть больше и, конечно  же, мощнее.
Спросите у меня,  откуда у пацана такие знания о паровозах? Так наш дядя Лёня, родной брат нашей мамы, работает помощником машиниста на огромном грузовом паровозе – «ИС» и я, однажды, даже прокатился на нём…  На ком, на ком!  Да не на дяде же! Ну, что вы в самом-то деле! Не маленький же я! На паровозе, конечно!
Когда паром причалил, паровоз заехал на него, прицепил один ряд вагонов и потащил их на берег. Куда-то оттащив их, он, по параллельным путям, вернулся за оставшимися вагонами и точно также утащил. Все вагоны доверху были загружены лесоматериалом: брёвнами, досками, шпалами и ещё, какими-то брусьями.
Не дав нам до конца разобраться и осмыслить увиденное, как говорят - воочию, нас позвала мама, сказав, что вернулся отец.
Собрав вещи, мы, как цыплята за курицей, во главе с папой пошли в сторону парома и, как же мы обрадовались, узнав, что поплывём на нём.
Паром уже загружался пустыми вагонами. Закончив погрузку вагонов и пассажиров, издав один длинный гудок и три коротких, он медленно отчалил от берега. Невысокие, с белыми пенистыми гребешками волны, покрывали реку. Дул «сиверок». Он, своими порывами налетал на волны, срывал белую пену и переносил её на следующую волну. Вода была какого-то свинцового цвета и выглядела тяжёлой-тяжёлой.
Под корпусом чувствовалась огромная глубина. Паром упорно, невзирая на встречный ветер и волны, продвигался к противоположному берегу. Опять пошёл снег - крупный, мокрый и, казалось, тяжёлый. Он, как серо-белой стеной отгородил нас от окружающего нас пространства. Видимость ухудшилась. Через час, а может быть меньше, мы пересекли реку и пришвартовались к причалу противоположного берега.
Ураа! Мы в Архангельске! Ураа!  Мы, на Севере!
Почти у самого причала я увидел двое саней, запряжённых небольшими, лохматыми лошадками. Это за нами, решил я и оказался прав. Один из возчиков подошёл к папе, и они о чём-то поговорили. Потом, они взяли наши вещи и уложили их на сани, а нас пригласили в другие.
Забравшись на толстый, устилавший дно саней слой соломы, одев на ноги «чуни» (это такие... большие валенки с галошами) и накрывшись огромными, тёплыми тулупами – всё это добро предложили нам возчики – мы почувствовали себя даже комфортно, во всяком случае я. Мне здорово  понравилось так ехать.
Проезжая через город, мы видели одно, двух и изредка, трёхэтажные деревянные дома; странные, и для нас совершенно непривычные, тротуары из досок. Через центр города, скорее всего по прихоти возчиков, а может и по какой другой причине, мы не проезжали. Может быть, там есть и кирпичные дома? Не знаю.
Изредка, навстречу нам по улице проезжал грузовик или сани, запряжённые одной-двумя мохнатыми лошадками. Осторожно переставляя ноги на скользком тротуаре, шли пешеходы. Какая-то собачонка, надрываясь от  лая, выскочила из подворотни и погналась за нами,  но увидев в санях сидящего с грозным видом Смерча, поджав хвостик быстренько юркнула назад, под ворота. Вокруг всё было серо, неприветливо. Думаю, на наше  восприятие окружающего, подействовала серая, неподходящая для восторгов, погода.
Ехали всю ночь. Возчики, по-видимому, спали по очереди. На рассвете остановились на небольшой привал.
Как только сани прекратили своё движение – пропал скрип полозьев по снегу и звон колокольчиков на дугах упряжи.  Наступила первозданная  тишина,  лишь  изредка  нарушаемая  всхрапом  лошади  или  одиноким звяком потревоженного колокольчика. Тишина была какая-то осязаемая, что ли. Казалось, захоти и можешь потрогать её рукой.
 Вся земля, окружающие нас деревья – всё-всё было покрыто чистым, без единого тёмного пятнышка, снегом. Он был такой белый, что даже резал глаза и чтобы рассмотреть что-нибудь вдали, приходилось даже прищуриваться. Воздух чистый, чуть-чуть морозный. Снег похрустывает под валенками. Красота вокруг неописуемая!
Интересное состояние природы. До этих пор мне никогда в жизни такого состояния не встречалось. Очень даже интересное состояние.
Немного отдохнув и перекусив – «Чем Бог послал», так сказали возчики и, накормив лошадей, двинулись дальше. Лошади, помахивая хвостами, легко перебирали ногами по выпавшему тонким слоем, снегу. Смерчь вприскочку бежал позади саней. Каркали вездесущие вороны, да изредка раздавался заполошный стрёкот сороки. По обеим сторонам узкой дороги высились во всей своей красе, стройные, чем-то похожие на молодых девушек-красавиц, сосны и ели.
Возчики объяснили нам, что это, так называемый, мачтовый лес. Раньше из него изготовляли мачты для парусных судов и, что это – ценная древесина. В прежние времена, до Советской власти, её злостно вырубали браконьеры и тысячами кубометров, загрузив на корабли,  увозили и продавали за границу.
Возчики, коренные жители, были словоохотливы, знали много баек, местных присказок и так ладно всё это преподносили, что мы от хохота хватались за животы. За разговорами, шутками время проходило незаметно. Не знаю, за каким по счёту километром или поворотом, показалась стоящая на взгорье небольшая деревенька. Дома,  все сплошь деревянные, из кругляка, крытые тёсом. Они стояли в два или в три ряда вдоль одной улицы.
С маленькими оконцами (для тепла), они напоминали грибы-боровички. Возле домов обязательный, как я понял, стог сена или соломы. Все жители деревни держат коров, свиней и птицу. Есть в деревне и лошади - основной вид транспорта. У всех, при дворе, для выращивания зелени, обязательно имеется огород. Хлеб пекут сами в русской печи.
Такую справку мы получили от наших словоохотливых возчиков. Проехав всю деревню, мы подъехали к небольшой речушке (как её называли возчики, я не запомнил). К столбу, вкопанному подальше от воды, была привязана большая лодка. Ещё несколько лодок, перевёрнутых вверх дном, лежало на берегу.
Дальше, сказали наши сопровождающие, только по воде. Для лошадушек дороги нет, придётся плыть на лодке.
Вот здорово!– захлопали мы с братом в ладоши, как интересно! Перегрузив свой скарб из саней в лодку, мы остались на берегу, а возчики поехали в деревню, сказав, что оставят лошадей у знакомых и быстренько вернутся.
Прошло чуть больше часа. Мороз доходил градусов до пяти, но мы в чунях и тёплых тулупах совершенно не замёрзли. Наконец вернулись наши сопровождающие и принесли с собой свежеиспечённого тёплого хлеба, трёхлитровую банку парного, только что надоенного молока и две, длиной с мою руку, малосолёных трески. Перекусив хлебом с молоком, приготовились к отплытию.

                                                            Глава  пятая.
Возчики разместились на поперечных скамейках лодки, так называемых «банках» и, взяв по паре вёсел в руки, поинтересовались у папы, справится ли он с рулём, а если да, сказал один из них, то пусть рулит. Тогда им легче будет грести, пояснил он. Не придётся часто оглядываться назад, чтобы видеть направление движения, добавил он же.
Вопрос был излишним, так как папа вырос на реке Белой и отлично управлялся с вёслами и рулём. Ему не привыкать, ответил он.
- Ну, что ж, - опуская вёсла в воду, сказали они. Тогда за работу.
Наши возчики переквалифицировались в лодочников, посмеиваясь, охарактеризовала их мама. А они, улыбнувшись в ответ, сказали -  «В наших краях человек всё должен уметь делать, иначе не выживешь. У нас край суровый!»
И  вот, мы,  благословясь,  отчалили.
Я  не  думал,  что  нам  придётся  так  тяжело. Я имею в виду не себя, а взрослых.
Течение в речушке оказалось не очень-то, поначалу,  стремительным и мы, под двумя парами вёсел, поплыли вверх, против течения. Гружёная лодка медленно продвигалась вперёд. Гребцы начали уставать и отец стал подменять их на вёслах. День быстро клонился к вечеру. Решили остановиться и сделать привал.
Увидав на берегу, небольшой стог соломы, причалили лодку и привязали её к прибрежному кусту. Быстро темнело. Мороз к ночи всё усиливался и усиливался. Мы с братом, просидев в лодке несколько часов без движения, даже в тулупах – подзамёрзли, да и ноги плохо слушались. Вылезши на берег, стали размахивать руками и подпрыгивать.
Смерчь, получив свободу, носился вокруг и весело лаял, радуясь движению. По-видимому, и ему сидение без возможности побегать, поднаскучило. Постепенно  разогрелись  и  размялись.  Кровь  весело  побежала  по  артериям.
Пока мы разогревались, отец и лодочники быстро наломали сушняка и разожгли небольшой костёр. Он весело запылал, затрещал и, осветив всё вокруг нас, превратил наш бивак в чудесное, сказочное место отдыха.
Вокруг была темнота ночи. Кусты, окружающие нас, под светом шевелящихся языков пламени костра,