Проза соц. реализма. Встреча.

ВСТРЕЧА
       Когда дикторша казенным голосом объявила, что рейс 5427 на Ростов задерживается на три часа в связи с метеоусловиями, в аэропорту никто не удивился, потому что то же самое говорила она два часа назад, а за витриной стекляшки аэропорта висел низкий туман и жидкий дождик.
      Услышав в который раз успевший опротиветь голос дикторши, Вовка Стрельников решил сменить душный зал ожидания с хныкающими ребятишками, с причитаниями бабок и хрипом висевшего над головой телевизора на аэропортовский ресторан. Он сунул свой чемоданишко соседке по лавке, а сам нырнул в дверь, на которой красовался писанный черной краской силуэт мужского ботинка; отряхнул, впрочем, без особого успеха обе штанины от налипшей на них грязи, пригладил водичкой остатки пробора и прямым ходом отправился к дверям с сияющей табличкой: "Мест нет".

      Еще месяц назад Вовка, увидев эту надпись, развернулся бы и потихоньку ретировался. Но теперь, наученный большим опытом проживания в доме отдыха "Белая Грива", он не сбавил скорости, лишь на ходу покопался в правом кармане пиджака, что-то нащупывая. Нащупался рубль и ловко уместился в широкой ладони швейцара, а Вовка моментально оказался в большом неуютном зале перед кучей столиков, за которыми ел и выпивал разношерстный люд, а в углу на низкой эстраде издавал писклявые звуки странный квартет, состоявший из аккордеона, контрабаса, скрипки и почему-то флейты, которая одновременно была и ударником. Погода, видимо, делала свое дело, создавая настроение, потому что играли: "Дождик, дождик на наши души...".

      Вовка глянул вокруг, стараясь найти свободное мес¬то, обнаружил его рядом с одиноким человеком за сто¬ликом у окна и смело направился к   нему.
      — Здрасте. Я не очень помешаю, если составлю компанию?— галантно, как ему показалось, изрек он, громко двинул стулом и с маху плюхнулся в его мякоть.
      — Здесь служебный столик, — процедил приземлившийся ранее на этом месте человек, не поворачивая головы, и подвинул к Вовке нацарапанный от руки листок бумаги с подтверждением своих слов.
      — Ничего, мы не надолго. Вот только переждем непогоду, и в полет! — бойко ответил наученный большим опытом отдыха в "Белой Гриве" Вовка. Человек со служебного места впервые повернул голову и глянул на нахала, и готовая сорваться с языка убийственная реплика так и осталась непроизнесенной. Вовка, увидев лицо незнакомца, растянул свой рот в бесконечной улыбке, выражавшей восторг, удивление и массу других чувств.
      — Павлуха?! Ты ли это? Павел Крамаренко! Соседушко! Друг!— и Вовка полез обниматься.

      "Сосед и друг" Павел Крамаренко тоже выразил на своем лице подобие радости, чмокнул Вовку куда-то ниже носа и посмотрел на него удивленным взором. Вовка же  сиял от счастья:
      — Надо же, а? Ведь я только   на минутку, соточку пропустить и все! А тут на тебе.., Вот это встреча... Сколько лет прошло, а я тебя сразу признал! — тараторил оше-
ломленный Вовка. — Мы сколько же    это с тобой невидались? Лет пятнадцать, не меньше? —   не давал вставить он слова Павлу. — Точно, не меньше. Я думаю, что за фрукт сидит? Сейчас присоседюсь, вдвоем веселей часы коротать. А это вот кто оказывается: Павлуха... Сразу
узнал, сразу. Да и как не признать: я все твои фильмы смотрел. У нас ребятишки в поселке, прежде чем билет покупать в кассе, спрашивают: "А дядя Паша выступает?" — И ежели нет, очень огорчаются, А завклубом, когда фильм, с твоим участием у нас идет, на афише ар¬
шинными буквами пишет: "... С участием нашего земляка Павла Крамаренко". — Вот   такие дела, брат. Да, тут уж соточкой не обойтись. Девушка, девушка, — остановил он пробегавшую мимо официантку.  —  Будьте любезны, коньяку бутылку, получше чтоб. А ты молчи. Я
командую,— оборвал он пытавшегося было возразить Павла. — Коньяку   и закуску там разную... На вашеусмотрение. Такого друга встретил. Ты чего пьешь? "Ркацетели"? Брось! Пробовал в отпуске. Кислятина. Коньяку, коньяку, девушка, и все остальное, — не давал Вовка сказать  ни  слова повстречавшемуся другу детства.

      А тот, не ожидавший подобного натиска, ошарашеный и не пытался сопротивляться.
      — Я ведь только третьего дня о тебе с одним гавриком беседовал. Чуть до драки не дошло. В доме отдыха, в бильярдной схлестнулись. Играем в "Американку", я, к разговору, и скажи, что Павлуха, мол, Крамаренко мой кореш по школе, мол, вместе без штанов шастали. Он мне: — "Врешь".— А я: — "Как так, когда это факт моей биографии". — А он мне опять: — "Врешь!" — Ну, я и хотел его пощупать, чтобы он не был таким недоверчиым. А потом думаю: черт с ним, неохота связываться. Эх, мне бы тогда фотку твою с надписью "Другу, мол, Вовке в память о нашем детстве. И все такое..." Я бы нос ему утер в два счета. Слушай, а у тебя с собой нет ли какой? Ведь вы всегда с собой возите? Просят на память? Ты, Павлуха, дал бы мне одну? Это ничего, что я тебя Павлухой зову? Может, в претензии? Отвык? — забеспокоился Вовка и впервые прервал свои тирады, вопросительно глядя на Павла.

      — Ничего, ничего,— благодушно отозвался тот, — зови.
В этот момент поднесли коньяк и закуску. Вовка раскупорил бутылку, плеснул в свой фужер, потянулся к другому:
      — Ты как, не против из этих? А то чего там тянуть наперстками?
      — Лей. — улыбнулся Павел. — Не против.- Выпили. Закусили салатом из помидоров. Вовка попробовал принесенные официанткой маслины. Плюнул:
      — Тьфу, гадость! А с виду вроде сливы. Кто их только ест?
      — Есть люди, кое-кому нравятся, — проговорил Павел, беря маслинку, — я сам привык,— и кинул в рот вторую.
      — Смотри ка? — искренне удивился Вовка.— Неужель нравятся? А по мне, и не будь их вовсе. Выпили по второй. Закусили.

      — Я все болтаю,— опомнился Вовка,— ты расскажи. Как у тебя все эти годы?
      - Да что   годы?— изрек Павел, обсасывая очередную маслинку. Он, видно, захмелел после второго фужера. Лениво развалился в кресле, сонно прикрыл глаза. —Да что годы?— повторил он.— Они, как деньги: чем больше тратишь, тем больше надо. Я, друг, столько
их изъездил... Тебе, мне и еще троим на век хватит,— он впал в то благодушное состояние, когда хочется поговорить, видя перед собой благодарного слушателя, над которым, к тому же, чувствуешь собственное превосходство.— Да, вот именно, еще троим хватит!
      — Это верно,— вставил Вовка,— разве за тобой угонишься? Я вон за всю жизнь первый раз на юг вырвался. Повезло, что профсоюз путевку бесплатную выделил как передовику. И то колебался вначале. Хорошо, Татьяна, жена моя, настояла. Езжай, мол, ни разу моря не видел, может, сроду больше такого случая не получится. Ну я и рванул, двадцать четыре дня на море...
      — Ну, брат,— перебил его Павел, снисходительно улыбнувшись, ему хотелось говорить самому,— что такое двадцать четыре дня на море? Разве это срок? Так, пустячок. Только обживешься, осмотришься, а тут уезжать. Мне, однако, юг надоел в последнее время. Три картины подряд снимали в Крыму. Рад, что вырвался. Шум, жара, сутолока. Пляжи забиты, в ресторанах не протолкнуться. А тут съемки: изволь работать. В последней картине режиссер попался кретин кретином. Двух слов связать не мог. Все ором, все через мегафон. Толком не объяснит, чего хочет, сразу орет, и за валидол хватается. Мы думали, его кондрашка хватит. Где там: чуть нас всех в гроб не вогнал! Слава Богу, все позади. А вообще-то, грех жаловаться, — ему захотелось блеснуть перед старым приятелем,— работы пока хватает. Зарабатываю прилично. Кооператив трехкомнатный отстроил на проспекте Мира. К весне "Жигули" собираюсь брать. Вот только с гаражом проблема, — посетовал он,— но ничего, что-нибудь придумаем,— и, все более воодушевляясь, повел речь дальше: — Прошлый год снимался в Польше, совместную картину делали. Скоро выйти должна. Ее на фестиваль выдвинули, так что, думаю в Канны съездить.

      — В Канны! — с восхищением повторил Вовка.
      — А что? Скажу не хвалясь, — хвалился дальше Павел. Его понесло, и он уже   не мог остановиться, — если дальше так пойдет, то через год-два звание получу...
      — Народного? — выдохнул Вовка.
      — Ну, народного это ты хватил, а вот заслуженного свободно могут дать. Вообще-то, звание что? Так, одно слово — почет, К зарплате не прибавится, но все равно, приятно.-
      - А сколько у тебя деньгами выходит? — спросил Вовка. Ему стало стыдно за свой бестактный вопрос, и он добавил: — Ежели в месяц?
      — Ну, по-разному, — Павел закурил длинную сигарету, небрежно щелкнув зажигалкой, — все зависит от съемочных дней. День у меня стоит двадцать пять рублей, — он замолчал, ожидая реакции на свои слова.
      — Двадцать пять! — ахнул Вовка.— Врешь!
      — Ну это не так много,— чуть поморщился Павел.— Есть ставки и повыше.
      — Двадцать пять денщина, — начал подсчитывать Вовка. — Это сколько же в месяц? — он стал загибать пальцы. — У тебя два выходных или как?
      — Это как придется. Если на натуре — все от погоды зависит. Бывает, весь месяц ни одного нет. В общем, ничего, на хлеб хватает и чуть остается, — Павел снова щелкнул зажигалкой, прикуривая.

      Вовка вдруг помрачнел, словно вспомцил что-то не¬приятное, и перестал спрашивать. Он медленно поднял голову и как-то странно, сбоку, глянул на Павла. Тот за¬метил странность этого взгляда.   Удивился:
      — Ты чего? Завидно, что ли стало? — решил пошутить он. Но Вовка не принял шутки. Промолчал. Потом вылил остатки коньяка в фужеры, поднял свой:
      — Пей, — сказал и выпил сам. — Будем считать, что Анну Андреевну мы помянули.   Жаль, на похороны не приехал, — добавил он, не глядя на Павла. Павел поперхнулся коньяком:
      — На чьи похороны? Чего ты мелешь? — он привстал из-за стола. — Какую Анну Андреевну? — лицо его обострилось в ожидании чего-то нехорошего, и  сам он весь съежился, будто удара ждал, а не ответа.
      Вовка поднял на него глаза. Его поразило выражение лица Павла, и он растерялся:
      — Ты,   что ж, не знал? — и тут же понял, что тот ничего не знал. — Как же   так, — растерялся он еще больше. — Или   ты не знал до сегодня? — потом вспомнил что-то, почти крикнул: — Я же сам тебе  телеграмму отбивал! На почте! Неужто не получал?

      Павел повалился на стул, глядя ничего не понимающим взглядом на Вовку.
      — Какую Анну Андреевну? Какую Анну Андреевну? — твердил он, как заведенный, раз за разом.
      — Да одна она, Анна Андреевна, — пролепетал обескураженный Вовка. — Крамаренко. Мамаша твоя...
      Павел закивал головой, словно фарфоровый истукан: ввepx, вниз, вверх, вниз.
      - Да, вот именно, мамаша, мама... Мама...— он перестал кивать и глянул на Вовку беспомощными глазами:
      — Как же так? Я ничего не знал!.. Почему не сообщили?
      — Телеграмму тебе посылали. Да, видать, не получал ты. Я сам с почты и отстучал.
      — Телеграмму?.. Да, телеграмма, видно, была,— словно что-то вспомнив, проговорил Павел. — Как же она не сообщила? Можно ли такое?..
      — Кто, она? — не понял Вовка.
      — Что, кто она? — повторил Павел.— Что, кто она?
      — Ну, она... ты сказал: "Как же она не сообщила?"

      — А, ну да...    Как же она не сообщила,— Павел снова замолчал.
      — Да кто же она?! — не вытерпел Вовка.
      — Кто, кто, — очнулся Павел. — Жена моя!
      — Может, жалела,