Судьба князя Игоря 5. Древлянский капкан

вздумали свататься:

    “РЪша же Деревляне: "се князя убихомъ Рускаго; поимемъ жену его Вольгу за князь свой Малъ и Святослава, и створимъ ему, якоже хощемъ" И послаше Деревляне лучьшие мужи, числомъ 20, въ лодьи к ОльзЪ, и присташа подъ Боричевымъ в лодьи”
                  (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 54, Рязань, 2001)

    Ну и на что рассчитывали древляне в соперничестве с Киевом, ведь разница в силах несопоставима? Военный потенциал Киева никуда не исчез. И опять же, всё объясняет сговор киевской и древлянской знати, потому-то древляне и уверились в своей полной безнаказанности.
    Если сравнить договоры с Византией Олега и Игоря, то заметна тенденция к централизации древнерусского государства. Первый договор заключали посланники “отъ Олга, великого князя Рускаго, и отъ всЪх, иже суть подъ рукою его, свЪтлыхъ и великихъ князь” (там же, с. 32), второй “отъ Игоря, великого князя Рускаго, и отъ всякоя княжья и отъ всъх людий Руския земля” (там же, с. 46). Светлые и великие князья становятся просто всяким княжьём – кому же это понравится?
    Сведений о заговоре киевской знати в летописных источниках не найти – правящая верхушка никогда не позволит обнародовать компромат на себя. Но кой-какие нестыковки дают понять, что не всё ладно обстояло на Руси. С 920 года, когда Игорь “воеваше на ПеченЪги” (там же, с. 42) до 941 года (война с Византией) не отмечено никаких событий в русской истории. Вообще никаких. Могло ли быть, чтобы за два десятка лет в стране не происходило абсолютно ничего? Скорее всего, всё-таки происходило, но, вот, сообщать об этом настойчиво не рекомендовалось.
    К примеру, Новгород оказался перенесён на новое место. Город этот известен с давних времён: “СловЪни же сЪдоша около езера Илмеря, и прозвашася своимъ имянемъ, и сдЪлаша градъ и нарекоша и Новъгородъ” (там же, с. 6); “… а СловЪни свое в НовЪгородЪ” (там же, с. 9). В 862 году “Рюрикъ сЪде НовЪгородЪ” (там же, с. 19). Но тот Новгород, который мы знаем сейчас, появился не раньше середины X века:

    “Древнейшие уличные настилы появляются в середине X в. Это значит, что только около этого времени Новгород впервые обретает устойчивую усадебную застройку и системы уличного благоустройства, т.е. возникают черты, делающие его городом. Столь поздняя дата становления важнейших элементов городской жизни решительно противоречит надежде отыскать в нем напластования IX в. Тогда Новгорода еще не было <…> Ниже остатков древнейших срубов и настилов располагалось пахотное поле с отчетливо различимыми бороздами вспашки, а не месте будущей Черницыной улицы пролегала грунтовая дорога”
                    (В.Л. Янин “Средневековый Новгород”, с. 71-72, М., 2004)

    “Призвание… князя новгородцами произошло тогда, когда Новгорода еще не было, когда на его месте еще не поселился ни один житель. Ведь древнейшие слои этого города датируются временем не ранее первой четверти X в., т. е. они на полстолетия моложе первых княжеских комплексов Городища”
                  (Там же, с. 74)

    Рюриково городище и называлось тогда Новгородом. О появлении нового Новгорода (а тем более о причинах массового переезда его жителей) летописи молчат, но произойти это могло только в период с 920 по 940 год, сведения о котором начисто вымараны из письменных источников. Значит, было, что скрывать. И лишь в сочинениях иноземных авторов отыскались следы давней запутанной истории, которую тщетно пытались забыть на Руси. Это история про Олега Моравского.

                                                                                         III

    Первым об этом князе сообщил чешско-польский писатель Бартоломей Папроцкий в своём сочинении “Zrdcadlo slavneho Margkrabstwij Morawskeho” (1593). По его версии русский князь будто бы стал основателем графского рода Жеротинов в Моравии. Обращался к русской истории и чешский мыслитель Ян Амос Коменский (1592-1670), написавший трактат по генеалогии рода Жеротинов – “De origine baronum a Zierotin”. Труд Коменского не сохранился, но на него ссылался другой чешский писатель – Томаш Пешина из Чехорода (1677).
    В изложении Бартоломея Папроцкого – Колга, сын Колги Святославича (то есть, Олег, сын Олега Святославича) назван племянником русских князей Ярополка и Владимира. Колгу отправил в Чехию его отец из-за угроз Ярополка, который потом действительно убил Колгу Святославича, но после и сам был убит Владимиром. А Колга в Чехии отказался от княжеского титула, приняв достоинство рыцаря, и от него получил начало род Жеротинов (А.В. Флоровский “Русское летописание и Я.А. Коменский” // “Летописи и хроники”, 1973, с. 312-314). В общем, достаточно точно передаётся летописная история усобицы сыновей Святослава Игоревича – Ярополка, Владимира и Олега. Князь Олег Древлянский был убит в 977 году (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 73, Рязань, 2001), но мог ли он иметь тогда взрослого сына?
    В 968 году Киев осадили печенеги и, спасаясь от них, “… изиде Ольга с унуки и с людми к лодьямъ” (там же, с. 65). Святославичи в летописном рассказе изображены несмышлеными детьми, которые полностью повинуются своей бабке. За девять лет Олег Святославич, конечно, мог и подрасти, и даже произвести на свет сына, но в 977 году его сын (если он вообще когда-либо существовал) оставался младенцем, не способным к самостоятельным действиям. Быть может, и в самом деле Олег Святославич спрятал сына в Чехии, но это уже из области предположений.
    А вот Пешина допускал и другую версию, где фигурирует Олег, брат княгини Ольги. После убийства князем Волеславом брата Вацлава в 939 году Моравия отпала от Чехии, и тогда моравским князем единогласно был избран Олег. Он вёл упорную борьбу с венграми, пользуясь помощью польского князя Земомысла. Борьба окончилась неудачей, и Олегу пришлось уходить к Земомыслу. От этого Олега Я.А. Коменский выводил род Жеротинов (А.В. Флоровский “Русское летописание и Я.А. Коменский” // “Летописи и хроники”, 1973, с. 314-315).
    Польский историк XVIII века Христиан Феофил фон-Фризе придерживался мнения, что у русского князя Олега имелся сын, которого тоже звали Олег. Будучи двоюродным братом Игоря, он конкурировал с ним в борьбе за киевский престол и в результате, спасая свою жизнь, бежал в Моравию, где его в 940 году провозгласили королём. Там Олег Олегович примирился с князем Игорем и поначалу единственным его противником являлся чешский князь Болеслав. Но затем в Моравию вторглись гунны (мадьяры). Началась череда войн, победы сменялись тяжкими поражениями. Олег пытался отбить у мадьяр назад свою столицу и очень надеялся на помощь из Руси, но вместо этого получил известие о гибели князя Игоря, поставившее его в совершенно безвыходное положение. С остатками дружины Олег был вынужден вернуться на Русь, где тогда правила княгиня Ольга. Под влиянием Олега и прибывшего вместе с ним из Моравии духовенства Ольга согласилась принять христианство. На Руси Олег и умер в 967 году (Х.Ф. Фризе “История польской церкви от начала христианства в Польше до наших времён”, т. I, с. 41-46, Варшава, 1895).
    В летописях упоминается воевода Олег, принимавший участие в военных предприятиях князя Игоря (Новгородская I летопись, ПСРЛ, т. III, с. 107, М., 2000; Типографская летопись, РЛ, т. IX, с. 18, Рязань, 2001; Холмогорская летопись, ПСРЛ, т. XXXIII, с. 13, Л., 1977). Жил этот воевода позднее, чем князь Олег, и уже потому их отождествление невозможно. Реальность воеводы Олега подтверждена свидетельством Кембриджского документа, где имя Олег передано в форме Х-л-гу (П.К. Коковцов “Еврейско-хазарская переписка в X веке”, с. 118, Л., 1932). Вот только этот воевода никогда не враждовал с князем Игорем, пользовался его полным доверием и погиб во время первого похода Игоря на Византию. Выходит, что действительно жил когда-то на Руси Олег, сын князя Олега, но не он несколько лет управлял Моравией. Был у князя Олега и другой сын.

                                                                                         IV

    Исландская “Сага об Одде Стреле” в значительной степени сложена из русских фольклорных заимствований, благодаря чему она очень близко повторяет сюжет летописного сказания о князе Олеге. Прежде всего, это рассказ о предсказанной гибели от коня и про исполнение предсказания. После ряда приключений Одд прибывает в Гуналанд (Hunaland), как тогда на Западе называли Русь, живёт при дворе короля Геррауда (Игорь?). Потом он покоряет для короля Бьялкаланд (Балканы), женится на королевской дочери, а после смерти Геррауда занимает опустевший престол. Под конец жизни Одд навещает родные места, где, согласно предсказанию, он и погибает от укуса змеи, затаившейся в конском черепе (К.Ф. Тиандер “Поездки скандинавов в Белое море”, с. 206-221, С.-Петербург, 1906). Сага полностью компилятивна, есть там даже заимствование из греческой “Одиссеи” – приключения Одда в стране великанов (там же, с. 126-128). Сага записана довольно поздно – в XIII веке, когда сказание об Олеге стараниями летописцев получило широкое распространение на Руси. Как это сказание попало в Скандинавию, поясняет Л.П. Грот:

    “… в XIII в. стали активно переводиться на древненорвежский произведения европейской придворной и другой литературы. Активная переводческая деятельность имела простое объяснение: инициатором ее выступал сам король Хокон Хоконссон. По его указу приглашались к норвежскому двору образованные монахи из Англии, король лично заказывал переводы тех или иных популярных на континенте или на Британских островах произведений. Эта интенсивная переводческая деятельность, которой покровительствовал сам король, послужила сильным толчком для развития норвежско-исландской литературы подражательного и компиляционного характера разных видов <…> Прославленные образы средневековой европейской прозы и поэзии заимствовались местными скальдами для собственных произведений. Старинные заморские предания переделывались под местные вкусы, их герои приобретали черты и нравы легендарных норвежских конунгов. Эти подражательные саги также сделались очень популярны в норвежско-исландском обществе”
                    (Грот Л.П. “Имена летописных князей и корни древнерусского института княжеской власти” // “Варяги и Русь”, с. 414-415, М., 2015)

    Эта компиляция в чём-то и полезна, потому что могла сохранить детали русской истории, которым не придали значения наши летописцы. В саге Одд совершал свои подвиги не в одиночку, а вместе с верным соратником Асмундом. Они дружили с детства, а когда Асмунд погиб, то в память о нём Одд назвал своего сына (“Сага об Одде Стреле” // “Древняя Русь в свете зарубежных источников”, т. V, с. 263, М., 2009).
    А в русской летописи мы находим Асмуда. Его имя появляется после рассказа о гибели Игоря, но Асмуда летописец показывает в числе высших сановников русского государства:

    “Вольга же бяше в КиевЪ съ сыномъ своимъ съ дЪтьскомъ Святославомъ, и кормилець его Асмудъ, и воевода бЪ СвЪнелдъ…”
                    (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 54, Рязань, 2001)

    Воспитатель (кормилець) Святослава поставлен в списке правителей сразу же после киевского князя и перед воеводой. До сих пор об Асмуде не было сказано ни слова, и внезапно у Свенельда появляется соперник. Так быть не должно, потому что нарушается