Огненная чаша - глава 10

Свободных поселений. Это было одно из многочисленных кровавых побоищ. Хутор, в котором жила мать, полностью разграбили и сожгли, в живых осталось не более половины жителей. Они разбрелись по окрестным хуторам, и кто где устроились, там и осели. Мать Ольмы и еще несколько человек приютили на уцелевшем среди повальных грабежей хуторе Гестама, тогда еще хозяином был его отец - тоже крепкий и хозяйновитый мужик. Здесь девочка и родилась.
Ее матушка прожила совсем недолго. Она была какой-то странной, замкнутой, сторонилась людей и ни с кем не разговаривала. Хуторяне промеж собой втихомолку называли ее блаженной, но никогда не обижали и не насмехались, сочувствуя чужому горю. Ольма плохо помнила мать. В памяти осталось лишь бледное невзрачное пятно исхудалого лица. Воспитанием маленькой девочки занялась бабка Тора, правда была она тогда помоложе, и бабкой ее еще никто не кликал. Она по-своему заботилась о малышке, потихоньку обучая знахарскому искусству. Ольма оказалась весьма способной ученицей. Оно и немудрено - ведь ее родная бабушка в свое время была одной из самых известных и лучших целительниц и ведуний Вальгарда. Но Тора почему-то упорно не хотела обучать Ольму ведовству. Она очень сердилась и ругалась, когда девочка просила ее об этом.
Мать Ольмы, казалось, совершенно не думала о собственной дочке, словно избегала ее. Она часто и надолго уходила неизвестно куда и как-то однажды вовсе не вернулась - сгинула без вести, как в воду канула. С той поры Ольма осталась одна.
Жители хутора относились к ней доброжелательно, а когда она начала постепенно проявлять свои целительные способности, и вовсе зауважали.
Девочка росла и как-то незаметно превратилась в девушку. На нее с интересом начали поглядывать парни, некоторые даже пытались за ней ухаживать. Однако Ольма никого из них не выделяла и мягко, но настойчиво отвергала претендентов одного за другим. Постепенно, видя безрезультатность попыток, от нее отстали. Тем более, что уже подрастали и превращались в молодок те, кто был младше ее по годам. К тому времени Ольма сдружилась с Нерейдой, только - только вышедшей замуж за Гестама. Молодая хозяйка хутора привязалась к скромной знахарке всем сердцем и старалась подыскать ей хорошего парня, но и у нее ничего не вышло. Уж как Нерейда и не уговаривала Ольму, как ни старалась - все напрасно.
- Да что ж ты хочешь-то?! - как-то в сердцах воскликнула она. - О ком мечтаешь? Аль тебе мужиков наших мало - вона их сколько! Только глазом моргни - так они за тобой табуном бегать будут! Ты у нас девка видная!
- Не хочу я так...
- Как? - не поняла Нерейда.
- Без любви не хочу, - объяснила Ольма. - Пока сердце молчит, значит нет моего избранника...
- Ну да, как же... Ты, пока будешь своей мечты дожидаться, так в старых девках и останешься!
При этом Нерейда обычно начинала со светлой улыбкой поглаживать свой изрядно округлившийся живот и добавляла:
- Бери пример с меня! Вот скоро Гестаму сына подарю, а там, глядишь, и второго. Когда семья большая и детишек много, то и жизнь краше становится!
Ольма не спорила. Нерейда со своим мужем жили душа в душу. Гестам хоть и был строг, но на супругу свою голос никогда не подымал - по всему видать было: любит ее!
Может быть, так она и состарилась бы с нетронутым сердцем, если бы не появление Аргнара. Этот суровый немногословный воин, сам того не ведая, сумел пробудить в душе Ольмы те чувства, которых тщетно от нее добивались многие молодцы.
Как это произошло, Ольма и сама не знала. Сначала ей было просто любопытно узнать об Аргнаре. Потом она начала поглядывать на него с интересом, чувствуя, как замирает при его взглядах сердце в непонятной сладкой истоме. Да еще и Нерейда постоянно по-дружески подшучивала над ней, примечая необычное в поведении молодой знахарки. Ольма начала постепенно привыкать к Аргнару - и вдруг все внезапно оборвалось. Он уехал!
Первое время она ходила сама не своя, с лица сошла. Даже старая Тора обеспокоилась и пыталась отпаивать ее каким-то зельем. Но постепенно тоска прошла, закружили дела-заботы, только где-то под сердцем притаилась светлая грусть - знать не судьба...
И вот опять все всколыхнулось. Аргнар напомнил о себе, прислав на хутор своего раненого знакомца. Значит, не забыл ее - помнит!
Ольма радостно улыбнулась в темноте.
В соседней комнате скрипнула кровать, раздался тяжелый вздох.
Ольма настороженно прислушалась. Нет, не спит незнакомец, что-то его гложет, не дает покоя. Что-то неладно с ним. Когда Одноглазый привез воина, тот был совсем плох - изранен и обескровлен. Ольма раны закрыла быстро и дело должно было идти на поправку. Однако хворый в себя не приходил, впав в глубокое забытье. И тогда молодая знахарка, памятуя бессвязные рассказы бабки Торы о мирах безвременья, куда якобы уходят души тех, кто устал от жизни, рискнула и отправилась на поиски души Ратона. Она могла заблудиться там и, не найдя обратной дороги, вечно скитаться в холодной пустоте, но желание помочь человеку победило страх.
Ратон вернулся к жизни, но по всему было видать, что он этому не радуется. Он вел себя очень похоже на то, как вел себя Аргнар. "Словно они братья..." - подумала Ольма. Внезапно совершенно непонятно откуда пришло твердое убеждение, что так оно и есть на самом деле.
"Нет, так никуда не годится, - решила она. - Нужно спать, а не то я еще и не такое придумаю..."
Ольма натянула край тулупа на голову и постаралась ни о чем не думать. Постепенно мысли ее затуманились, дыхание стало ровным, и она уснула беспробудным сном.
* * *
Кто-то назойливо тормошил ее, звал. Ольма с трудом открыла глаза и приподнялась на топчане. Было позднее утро. Яркий солнечный свет заливал комнату. Возле топчана стояла хмурая Тора и громко, настойчиво повторяла:
- Да проснись же ты, проснись! Вот разоспалась, словно макового отвара напилась...
Ольма подхватилась и всплеснула ладошами.
- Ох, как же это я рассвет проспала?!
- Потом будешь недоумевать, а сейчас подымайся быстрее! -  сердито ворчала Тора
- Тише, - попросила Ольма. - Разбудишь хворого.
- Как же, разбудишь его! - передразнила ее старуха. - Он еще перед самым рассветом встал и куда-то в степь подался!
- Как это? - изумилась знахарка. - Ему еще лежать надобно, он ведь только вечером в себя пришел!
- А я тебе говорила, что с ним не все так просто! Видать темная сила ему помогает... Я, собственно говоря, потому и пришла к тебе, что неспокойно у меня на душе. Всю ночь маялась, а как солнце встало - сразу к тебе. Смотрю, кровать пуста - я на подворье выскочила. Спрашиваю стражника, не видал ли тебя, а он мне отвечает: "Ольму не видел, а раненный воин выходил еще перед рассветом, закутался в плащ и пошел неспеша куда-то за хутор..." Я за тебя испугалась - не приключилась ли беда какая?!
- Да все в порядке, только голова чуток побаливает, словно после дурман-травы.
- А ну как это колдовство твоего подопечного? - насторожилась Тора. - Надо бы проверить...
Старуха озабоченно пожевала губами, что-то невнятно бормоча себе под нос, а затем решительно произнесла:
- Пошли ко мне, сейчас попробуем выяснить!
- Может, я сперва сбегаю - разузнаю, куда Ратон подевался? Вдруг ему плохо стало, помощь нужна.
- Ничего ему не сделается. Кабы хворый был, так из дома не выходил бы! Лучше мы, пока его нет, с тобой ведовством займемся, хоть и не люблю я это дело...
Ольме даже дух перехватило от неожиданности. Сколько раз просила она Тору показать, как колдовать, да всякий раз отказ получала, а тут вдруг сама предложила!
Быстро прибрав с топчана постель и тулуп, Ольма последовала за старухой в ее дом. Там, заперев двери на засов и наглухо задернув шторы на окнах, они расположились за столом.
Солнечный свет слабо пробивался через плотную ткань, и поэтому в комнате царил полумрак. Тора шуршала пергаментными свитками, раскладывая их на столе и что-то вычитывая. Наконец она удовлетворенно хмыкнула и, отложив все ненужное в сторону, оставила всего лишь один свиток. Затем старуха принесла маленькую ступку. Всыпав туда сухой глины, она осторожно надрезала палец и подержала его над ступкой, дождавшись пока туда упадет несколько капель крови. После этого Тора обвязала палец черной тряпицей и принялась растирать глину.
Ольма с изумлением следила за ее действиями, забыв обо всем на свете. Таинство магии захватило ее, увлекая в неведомый загадочный мир, наполненный необъяснимыми чудесами, пугающими и одновременно с тем манящими тайнами. Затаив дыхание, Ольма прислушивалась к невнятному бормотанию старухи, ощущая, как по спине вкрадчиво скользят холодные пальцы страха.
- Кровь земли и кровь человечья сольется - совьется в нить путеводную по мирам запредельным... - бубнила Тора, разминая сухощавыми пальцами вязкую кашицу. - Силы незримые, неподвластные ни свету, ни тьме, придите из далей безвременья отведать соков живительных! Отыщите в прошлом следы человека по имени Ратон... Заклинаю вас истинным именем...
Последнее слово старуха произнесла так тихо и невнятно, что Ольма его не расслышала. Превозмогая страх, охвативший ее, она попыталась переспросить Тору, но та так цыкнула на нее, что молодая знахарка съежилась и не осмелилась произнести больше ни слова.
Неожиданно размягченная глина словно ожила. Она с жадностью потянулась за пальцами старой ведуньи, пытаясь по ее руке выбраться наружу. Тора хрипло вскрикнула, отдергивая руку. Она схватила со стола нож и, быстро соскоблив им с пальцев шевелящиеся комочки бурой массы, сбросила их обратно в ступку.
Живая глина пузырилась, сердито шипела, билась о стенки посудины так, что едва не перевернула ее.
Ольма и Тора, словно окаменев, следили за ней, не в силах шевельнуть даже пальцем.
Наконец, будто осознав тщетность своих попыток, шевелящаяся масса успокоилась, растеклась по дну ступки и застыла ровной гладкой поверхностью черного зеркала.
- Теперь смотри внимательно! - с трудом выдавила из себя Тора.
Голос ее был хриплым и надтреснутым, как у старой вороны. Испуганно покосившись на ведунью, Ольма склонилась над ступкой.
Поначалу в зеркале ничего не было видно. Но вот его поверхность затуманилась и как бы придвинулась, разрастаясь во все стороны. Полыхнуло багровое пламя пожарища. Горело какое-то селение. Повсюду лежали убитые и раненые, которых безжалостно добивали люди в черных капюшонах. Один из них склонился над мертвой женщиной и вырвал из ее рук плачущего младенца. Завернув его в плащ, он приторочил сверток к седлу, вскочил на коня и присоединился к группе всадников с такими же свертками. Дав шпоры лошадям, отряд помчался через степь, вздымая клубы пыли.
Видение сменилось бурным океаном. На палубе длинной и узкой галеры, связанные канатами в десятки, лежали сотни младенцев. Некоторые из них были уже мертвы. Рассекая седые пенящиеся волны, галера приближалась к угрюмому скалистом берегу.
Тьма накрыла изображение, а когда рассеялась, Ольма увидела мальчика лет пяти. Он стоял на коленях перед каменным троном, на котором восседал костистый человек с удлиненным лысым черепом и хищным выражением лица. Этот человек чертил кровью на лбу мальчика какие-то уродливые страшные символы. Постепенно над головой ребенка сгустилось темное облако, из