позволят дочке выйти за краснокожего? Вот и отправили её подальше – в Сан-Франциско, чтоб он не смог её там найти и не морочил ей больше голову.
– Это несправедливо, – наконец прошептала я. В глазах у меня щипало. – Он тоже мог бы поступить в университет вместе с нею. Он…
Я осеклась. Я не представляла себе своего брата в городе – в беспечной толпе студентов на лекциях, в аккуратном офисном костюме, на модных тусовках. Он был неотделим от нашей земли, от Озера Ножа, от священных Чёрных Холмов, где он получил своё имя и стал воином. Чтобы защищать эту землю.
– Стив способен на большее, нежели всю жизнь объезжать жеребцов на стадионах, – мягко подтвердил Уайткроу, – но сейчас… боюсь, что Адамсу не понравится то, на что он может быть способен.
Я тоже боялась этого, смертельно боялась. В автобусе я проревела всю дорогу до Миннеаполиса. Мне было невыносимо жаль и Стива, и даже стерву Скай, и да, я точно знала, на что способен мой братец. Законы белых для него были ничто, он признавал только законы Лакота, по которым мы жили веками, и меня бросало в холодный пот при мысли, что Стив из-за своего стремления отомстить Адамсам может провести за решёткой долгие годы.
Этого не случилось, но его выбор всё равно оказался не лучшим. Он спалил дотла магазин Адамсов – все знали, что это он, но полиция ничего не смогла доказать. Адамсы продали дом и куда-то уехали, а Стив пошёл в армию.
Во Вьетнам.
Вместе со своим безбашенным дружком – Джереми Литтлом, которому с начальной школы было всё равно, что вытворять – лишь бы рядом со Стивом.
Я звонила домой каждую неделю – к тем же Уайткроу, потому что у нас не было тогда телефона, и Джемайма исправно сообщала мне, что всё в порядке. «В порядке, – мрачно думала я, – означает, что нам ещё не прислали извещение о его гибели и его тело, завёрнутое в американский флаг».
Как в конце концов прислали в Оглалу тело Малыша, Джереми Литтла, подстреленного вьетконговским снайпером.
Но Стив всё-таки вернулся домой живым – прослужив во Вьетнаме полтора года и едва не оставив ногу на минном поле возле какой-то деревушки с непонятным названием. Подлечившись в Чёрных Холмах, у Озера Ножа, он снова принялся укрощать жеребцов на родео.
К тому времени я уже поступила в Средне-Западный колледж и впервые в жизни крепко подружилась с белой девчонкой – Рут Конвей.
Описывать человека, ставшего для тебя таким же близким, как собственное отражение в зеркале, очень трудно. Я прямо вижу, как Рут читает эти строки, утирает слёзы, прыскает со смеху и качает головой со словами: «Ну ты и загибаешь же опять, Вайнона Торнбулл!»
Так вот, я не загибаю. Я торжественно заявляю, что моя подруга – Рут Конвей, Рут Токей Сапа, Птичка – лучшая на Земле женщина, как мой муж – Джеффри Торнбулл – лучший в мире мужчина, и я дам в глаз всякому, кто рискнёт это оспорить.
Ой! Я опять отвлекаюсь... Прошу прощения. Майитело.
В общем, в Миннеаполисе я почти год проработала официанткой в пабе одного чудесного ирландского пьянчуги – Пэдди Корригана, и вот там-то я, что называется, дорвалась до бесплатного, взяв реванш за все свои одинокие ночи, представляете? Не скажу, что каждую ночь у меня в койке оказывался парень, но через ночь – точно. Претендентов на мою постель было предостаточно. Но я придирчиво отбирала лишь тех, с кем можно будет безболезненно расстаться. И конечно, всегда помнила урок, полученный от моего чёртова братца и его два треклятых правила.
Ну, а потом – да, я поступила в Средне-Западный и встретила там свою соседку по комнате – Рут Конвей, которая через три года уехала со мной в Оглалу, чтобы работать в нашей Школе за выживание.
Рут была совсем не такой, как я, а маленькой, нежной и хрупкой. А ещё ранимой и мечтательной. И красота её была неяркой – пока повнимательнее не вглядишься, не заметишь, зато потом глаз не отвести. Я счастлива, что именно моему брату повезло вглядеться, хотя поначалу, сообразив, к чему клонится дело, я пришла в ужас. Они были воистину как вода и огонь, как день и ночь. Но вскоре я поняла, что при всей внешней хрупкости ею, как и Стивом, можно было алмазы гранить, и успокоилась.
Ох… Историю их любви я здесь не буду рассказывать. Это слишком больно. Они познакомились в июне, сошлись в августе, поженились в октябре, в феврале Стив погиб, а Рут раньше времени родила Анну. Вся жизнь в нескольких строчках. Я расскажу только о своём разговоре со Стивом вскоре после Дня благодарения, в ноябре.
Для нас, для Лакота, это нелепый праздник, если вдуматься – нам-то кого и за что благодарить? Но американцы отмечают его с размахом, ну и я решила тогда позволить себе немного развеяться. И отправилась в один дивный кабачок с хозяином-чикано, чтобы от души поплясать, попеть латиносовские песни… ну и, конечно, подцепить на ночку весёлого и ГОРЯЧЕГО парня.
Подцепила, да.
Как сейчас помню – я отплясываю прямо на барной стойке, подняв юбку, и вместе с двумя марьячис горланю «Камису негру»… и вдруг, как на каменную стену, с размаху натыкаюсь на пристальный взгляд Стива Токей Сапа. Представляете? У меня, конечно, перехватило дух по старой памяти, а поротая им задница мгновенно загорелась огнём… но, чёрт побери, я даже не сбилась с ритма и доплясала до конца. До конца песни и до конца стойки, где он спокойно протянул мне руку, и я, опершись на неё, послушно спрыгнула вниз под улюлюканье толпы мужиков.
Стив властно подтолкнул меня к выходу, и я пошла. Один симпатичный чикано, с которым мы успели перемигнуться пару раз, вякнул что-то протестующее, но Стив только на миг обернулся к нему, а несколько доброхотов со всех сторон поспешно наступили парню на ноги, и он, охренев, умолк.
Так в полной тишине мы дошли до машины Стива, и он даже открыл мне дверцу, представляете? Я подобрала юбку и покорно села. Ожидая… да чего угодно. Я-то знала, что мой брат способен на всё.
Было уже темно, когда он затормозил где-то в прерии, не доезжая Оглалы. И внимательно, как всегда, поглядел на меня. Мне ужасно хотелось закурить, у меня тянуло под ложечкой, но я храбро встретила его пронзительный взгляд. В конце концов, я была учительницей, взрослым человеком, не совершила ничего дурного… и… и он же сам когда-то обещал, что не будет меня калечить!
Я это даже выпалила вслух и поперхнулась. А он засмеялся.
– Когда ты плясала на этой сраной стойке, винчинчала, – проговорил он тихо, – а они все пялились только на тебя и не заметили бы, если б Советы сбросили прямо им на головы пару своих ракет…
Я уставилась на свои руки, скрещённые на коленях. Сейчас он скажет: «Ты – Лакота, и мне было за тебя стыдно».
– Ты – Лакота, – сказал он, – и я восхищался тобой.
Обмерев, я подняла на него глаза – он опять улыбался.
И тогда я сделала то, чего никогда не делала, но о чём всегда мечтала – уткнулась ему в плечо и заплакала навзрыд.
Он был моим братом, но за все эти годы мы не сказали друг другу и сотни слов, а если говорили, то эти слова не были добрыми. Мы ни разу не обняли друг друга, даже не взялись за руки. Он, как мог, защищал меня от всего мира и от меня самой, от всех глупостей, которые я могла натворить, нажимая на меня так жёстко, что это казалось жестокостью – а сам никогда не позволял к себе приблизиться. Не позволял подружиться с собой, не позволял пожалеть, не позволял привязаться.
Мой брат!
Я плакала обо всех этих потерянных годах и о его боли, которую он никогда не разделял со мной. Обо всех несказанных словах, о его одиночестве, о моём недоверии к нему и страхе перед ним.
Слёзы лились и лились – толчками, как кровь из открытой раны. И он не мешал мне плакать, не утешал меня, просто молча ждал, но этих невыплаканных слёз накопилось слишком много. И он наконец сказал:
– Ну, ну, ну… – И подёргал меня за волосы, запустив пальцы в рассыпавшиеся пряди – точно так же он успокаивал бы испуганную нервную лошадь. – Ты меня утопишь, винчинчала.
Я судорожно нашарила в кармане носовой платок и кое-как утёрлась.
– Я тогда нечаянно на тебя налетела… когда мылась, – пробормотала я невнятно, – нечаянно, а не нарочно.
Стив закатил глаза и проворчал:
– А то я не знаю.
И я опять чуть было не заревела. Но шмыгнула носом и сказала ещё:
– И… и я всегда пользуюсь резинками, ты не думай.
– Пора бы тебе уже найти мужа и начать делать детей, – хмыкнул он. – Вон Джеффри Торнбулл по тебе сохнет.
– Этот зануда?! – ахнула я, распахнув глаза.
– Ну да, он на барной стойке не пляшет, – неспешно согласился Стив, широко улыбнувшись. – Ты к нему присмотрись.
– Лила уоште, – пробормотала я, опять с наслаждением пристраивая голову ему на плечо, и он мне это терпеливо позволил. – Очень хорошо. Так и быть, я подумаю.
Мы молча посидели так ещё пару минут, а потом Стив вдруг взял меня твёрдыми пальцами за подбородок. Его глаза, тёмные и неулыбчивые, напряжённо всмотрелись в мои, припухшие от слёз.
– Хотел попросить тебя кое о чём, винчинчала. Только не реви больше, ага?
Я изумлённо кивнула. Он хочет попросить? Меня?! О чём?
– Обещай, что позаботишься о Рут и о ребёнке, когда меня не будет. Как следует позаботишься.
Он произнёс это так спокойно, будто речь шла о том, как мы будем отмечать Рождество!
И я всей кожей, всем нутром ощутила – СКОРО.
Он говорил мне это потому, что точно знал – СКОРО.
И у меня в ушах зазвучал напев, древний, как холмы вокруг, ледяной и страшный, тоскливый напев, который когда-нибудь прозвучит над каждым из нас.
Песня Смерти.
Продолжая глядеть в его глубокие и очень усталые глаза, я кивнула и чётко проговорила:
– Я позабочусь. Обещаю. Не сомневайся.
– А я и не сомневаюсь, – легко промолвил он, заводя мотор. Протянул руку и снова подёргал меня за выбившуюся из косы прядь: – Но ты особо не мечтай, что я перестану за тобой приглядывать, винчинчала. Я и оттуда буду это делать, так что и не надейся на безнаказанность.
– Тоже не сомневаюсь, – прошептала я, сглотнув. – Ты же настырный и злющий, прямо как бешеный волк. Тебя бы следовало так назвать – не Токей Сапа, а Ташунка Йаке.
– Ага, я такой. Хейапи, – охотно согласился он и засмеялся, предовольный.
Вот и всё. Он довёз меня до самого дома. Я спрыгнула с подножки пикапа, махнула Стиву и закрыла за собой дверцу.
Понимаете, я всегда живу здесь и сейчас, и всегда надеюсь на лучшее. Надеюсь на «А вдруг?».
Но для Стива и Рут не было этого «А вдруг?».
Я ничего не сказала Рут о нашем разговоре.
Я не хотела слышать Песню Смерти, что звучала у меня в ушах.
Но мне пришлось петь её над телом моего брата всего три месяца спустя.
***
Когда мне сообщили о его гибели, я не поехала сразу в больницу к Рут, хотя знала, что та вот-вот родит. Я отправилась в полицейский участок – дожидаться, когда Стива привезут туда с берега Озера Ножа, со священной земли, которую он защищал, как подобает воину Лакота – до конца.
И его привезли – в чёрном пластиковом мешке, с тремя пулями в груди.
– В морг? – хмуро спросил парень из племполиции и положил руку мне на плечо.
Я помотала головой и стряхнула эту руку. Мне не нужно было ничьё сочувствие. Я должна была увидеть своего брата и отдать ему долг смерти – на нашей земле, под нашим солнцем, а не на оцинкованном столе морга под люминесцентной лампой.
Я опустилась на колени и медленно расстегнула «молнию» пластикового мешка. Я никогда не видела
