Да пошли вы все!.. Повесть. Глава 3

глаза, полные настороженной ласки, и тихо сказала:
- Какой ты, Иван, большой и надёжный, - осторожно прижалась головой к его груди, а он опустил подбородок ей на темечко.
Блудный дядя вернулся к себе около трёх. И только потому, что замечательная Валерия захотела выспаться перед субботним рабочим днём. Иван Ильич прошёл в кухню, включил свет, жадно выпил чашку холодного крепкого чаю, пошёл в комнату и там включил неурочный свет… Дарька лежал на диване, подвернув передние лапы под себя, и строго смотрел на хозяина осуждающим взглядом бессонных глаз. Он терпеливо ждал его, а он… А он присел рядом, виновато улыбаясь, погладил, прося прощения, но малыш медленно отстранился и стал усиленно обнюхивать руки, встревоженный чужим запахом. «Вот чертяка!» - досадливо восхитился Иван Ильич. – «Унюхал!» Пришлось идти и тщательно мыть с мылом лицо и руки. Когда вернулся, посвежевший, Дарька уже перебрался в самый угол дивана и насторожённо наблюдал за приближающимся предателем.
- Ну, что ты? – смущённо проворчал хозяин. – Подумаешь!.. Ну, было, было! – сознался в том, о чём пёс уже догадался. – А сам? – вспомнил Иван Ильич женское правило, что лучшая защита – нападение. – Сам-то, не спрашиваясь, умчался за первой же попавшейся сучкой! И чем это кончилось? – И подумал: как бы и у него не кончилось драной шкурой. – Мне тоже иногда нужна сучка, - уговаривал человеческий кобель.
Но малыш, вжавшись в угол, не принимал никаких объяснений. Грустно положив голову на вытянутые лапы, он безучастно смотрел в тоскливое пространство. Иван Ильич попытался снова приласкать его, но неприступный Дарька встал, спрыгнул с дивана и спрятался под столом, показывая этим, что ему сейчас так же больно, как тогда от физической боли. Чужой запах ему явно не понравился. Поняв, что примирение не состоится, дон Иван на всякий случай накрошил в блюдце сыр и сырых полсардельки, поставил блюдо примирения у стола и завалился спать, не накрываясь.
Проснулся чёрт те когда с больной головой и сдавленным животом. Хотел пощупать, что с ним, и наткнулся рукой на Дарьку. Он лежал рядом, чего никогда раньше не делал, отвернувшись и плотно упершись задом в живот хозяина, словно караулил, как бы тот снова не сбежал в чужую стаю с противным запахом.
- Привет! – бодро поздоровался засоня. – Я тебя люблю.
Малыш не откликнулся на признание, всё ещё переживая измену. Иван Ильич легонько погладил его, пёс не возражал, вдвоём ему было хорошо. Но надо подниматься. Дарька встал на все четыре лапы - хозяин даже не заметил, когда пёс стал использовать все конечности – потянулся всем телом, припадая сначала вперёд, потом назад, встряхнулся шкурой, обернулся, будто приглашая не медлить, и спрыгнул на пол. Пока Иван Ильич с наслаждением мылся в душе, одевался в чистое, готовил завтрак, Дарька держал дезертира в поле зрения, передвигаясь по квартире от одного порога до другого. И когда они совмещали прогулку с заходом в магазин, он не отпускал его ни на шаг, боясь потерять и второго хорошего хозяина. Не отстал и тогда, когда возвращались в дом, не задержался на углу для изучения свежей корреспонденции.
Поднявшись на свою площадку, Иван Ильич остановился и посмотрел вверх. «Сходить, что ли», - подумал, сдерживая себя, - «поблагодарить за чай?» - хотя не помнил, что они пили и пили ли вообще. «Может, пригласить в кино… на Электроника». Пойти и пригласить очень хотелось. «Жаль, что в городе нет Иглесиаса, а то бы сходили, дослушали»… - ещё больше захотелось пойти наверх и остаться. «Может, в музей?» - он усмехнулся. «Ну да, в Палеонтологический, подыскать себе непыльное местечко среди динозавров».
Пока он колебался, метя одной ногой сюда, а другой туда, Дарька сидел у дыры, выжидая и подозрительно глядя на необычного хозяина. Он простил ему долгое вечернее отсутствие, чужой запах, не умея по-человечески долго держать зла, а просто запомнил, что не надо спускать глаз с нового хозяина, если не хочет потерять и его. Включив свой природный аппарат чтения мыслей, он терпеливо ждал. А Иван Ильич вдруг вспомнил, что Лера сегодня работает, и обрадовался, сожалея.
От фирменного тушёного мяса с луком нервничающий пёс категорически отказался. Он не тронул и ночной подачки. Виновнику, глядя на него, тоже расхотелось есть, и оба остались без обеда. И без взаимопонимания. Иван Ильич удручённо вздохнул. Но, что бы там, вверху, ни было, как бы ни хотелось скорого повторения, а здесь, внизу, ждут скопившиеся за неделю обыденные домашние дела. Как всегда нехотя, в замедленном темпе он сделал мокрую уборку, отодвигая Дарьку от одной наблюдательной лёжки к другой. Потом, пересилив лень, привёл в божеский вид одёжку и обувь и провернул самое неприятное – канительную стирку. Когда кончил, подступило предвечерье с оранжево-голубым закатом. Интересно, до скольки Валерия глотает книжную пыль? Ноги зачесались сходить и проверить. Тем более что утомившийся сторож пристроился на диване, закрыв глаза. В домашних брюках и тапочках, в рубашке навыпуск, Иван Ильич на цыпочках прошёл к двери, медленно и осторожно, стараясь не скрипнуть, открыл её, вышел на площадку, чуть прикрыл дверь, облегчённо вздохнул и ринулся вверх по лестнице. Дарька обогнал его ещё на первом пролёте. Скрываться было бесполезно, торопиться – тоже, и они уже нормальным шагом подошли к заветной двери.
- Ты что, - сердито спросил беглец, - и в постель со мной полезешь? – Пёс так посмотрел на него, что стало ясно – полезет. – Ну, и чёрт с тобой! – щедро пожелал добрый хозяин и нажал кнопку звонка.
Показалось, что он заверещал так громко, что сбегутся все соседи. Все не все, но одна полновесная дама, выкрашенная яркой охрой, выглянула из приоткрытой двери напротив.
- Ещё один! – закричала злобно. – Коленки трясутся, а туда же! – и с негодованием захлопнула дверь.
Покраснев чуть ли не до цвета её волос, похотливый дедушка подождал с минуту, но из Валериной квартиры никто не выглянул, и пришлось с вихляющимися от стыда коленками возвращаться не солоно хлебавши вслед за показывающим верную дорогу псом. После всего такого и прочего захотелось полежать и подумать. Что тётка имела в виду, когда орала «Ещё один!»? Плохого о Валерии думать не хотелось, а раз так, то и не стоит. К тому же думать помешал звонок. Она! Он чуть не вприпрыжку подбежал к двери, торопясь, открыл – за дверью стояла, улыбаясь пурпурной улыбкой и сияя голубизной подчернённых глаз… Божия жена. Зачем? Иван Ильич заглянул ей за спину, но Божия там не было, не слышно и опаздывающих шагов.
- Здравствуй! Не ждал?
Она решительно вошла в квартиру, по-элеоноровски оттеснив его к стене коридора. Дарька, лежавший в кресле перед телевизором, приподнялся на передние лапы и, оскалившись, тихо зарычал, выражая общее с хозяином мнение по поводу появления нежданной гостьи, которая для обоих сейчас хуже татарина. А она по-хозяйски прошла в комнату, огляделась.
- Скучно живёшь, неуютно. Сразу видно отсутствие женской заботы. – Повернулась к Ивану Ильичу: - Слушай, уйми ты это чудовище, а то, не дай бог, цапнет за руку или за ногу, - чуть приподняла оголённые руку и ногу, не прикрытые девичьим бордовым платьем с большими вырезами на груди и на спине. Иван Ильич пожалел, что такого же выреза нет ниже спины. – Пригласил бы хоть меня в качестве дизайнера.
- Ага, - возразил неряха, - украшать мою морду синяками от Михайловых кулаков.
Она рассмеялась:
- За привлекательную бабу и пострадать не грех.
Он не стал оспаривать её перезрелую привлекательность, взял Дарьку и отнёс защитника в дальний угол дивана, где тот продолжал тихо ворчать, поскуливая и не спуская глаз с чужой бабы в раздражающем цвете. Почувствовав, что ей не рады, Жанна Александровна перешла к делу, надеясь понравиться позже. Она-то точно не знала, что первичное неприятие – надолго.
- Иван, - намеренно обратилась по-свойски, - ты обещал посмотреть мою диссертацию. Посмотришь?
«Так», - сообразил он, - «диссертация уже её», - и поморщился, представив, какую уйму времени придётся затратить на смотрины. Она заметила.
- Может, я не вовремя, так уйду! – сказала обидчиво, нисколько не сомневаясь, что уходить не придётся.
- Нет, нет, - сдался он, интеллигент до последнего ногтя мизинца. – Давай, посмотрим.
Жанна Александровна, одолев первый редут, сгребла со стола всё, что там было, перенесла на подоконник, вытащила из красной блестящей сумки красную потёртую папку, развязала красные тесёмки и начала выкладывать на стол написанные и перечёрканные листы и многократно исправленные цветными фломастерами чертежи. А он мимолётно подумал, что раньше никогда не замечал приверженности Божихи к возбуждающему и провоцирующему цвету. Под возмущённое ворчание Дарьки она сама принесла из кухни табурет и поставила рядом со стулом.
- Чай сам будешь готовить или мне доверишь?
Он разрешил:
- Действуй, - и, присев на стул, углубился в материалы диссертации.
Он обладал дурацким, по его мнению, свойством не отвлекаться на внешние раздражители, когда погружался в работу. И теперь, забыв и о Валерии, и о Жанне, старался сообразить, какую научную концепцию содержит диссертация. Прочёл для начала черновой вариант реферата – новизны не уловил. Пришлось пробежать глазами и мозгами по всему, что вывалилось из папки. Стало ясно, что автор сам не понимает, к чему стремится – в работе не было чётко выраженной концептуальной идеи. Это Иван Ильич когда-то надоумил Михаила заняться разработкой перспективных цифровых телерадиокоммуникаций в промышленности, но тому орешек оказался не по зубам. Теперь его пыталась разгрызть Жанна. Она наворотила много теории, показав знание предмета, но извлечь из неё что-нибудь полезное собственное не удалось. Было несколько разрозненных схематических разработок, не увязанных в системные блоки, на этом дело и застопорилось.
Молодая соискательница зрелого возраста села рядом впритык, бедро к бедру, и всячески мешала референту сосредоточиться, то и дело объясняя задумки, тыча пальцем с накладным красным ногтем в схемы и часто касаясь горячей ладонью его обнажённой по локоть холодной руки. Ей было неудобно сбоку припёку, и она переместилась за его правое плечо. Теперь, чтобы что-нибудь показать, ей приходилось опираться на него мягкой свободной грудью, пока он, повернувшись, не уткнулся носом в вырез платьица и не отстранился резко, насколько было возможно. А она не торопилась и даже улыбнулась, угадав его мальчишеское смятение при виде близкой голой груди.
- Слушай, - не сразу нашёлся он, - а как Михаил отнёсся к отлучению от диссертации?
Она, наконец-то, отошла и опять уселась рядом на табурет, едва касаясь.
- Безропотно, - сообщила как-то безразлично. – По-моему, даже доволен, - сказала, как о постороннем, а Иван Ильич увидел под помадой трещины на губах, под глазной чернью – пучки тоненьких морщин, убегающих к вискам и, главное, начинающуюся дряблость кожи на шее. – У него теперь одна забота, - какая – не надо было уточнять. – Надоело бороться, - отвернулась от соседа, скрывая выступившие прозрачные слезинки. Повернулась, взглянула зло и отчеканила: - Уходить хочу!
- Ты что?! – возмутился ошеломлённый Иван Ильич. – Да он без тебя окончательно пропадёт! – Она никак не