ожерелье.
И остались глаза её
те, что давно
сеют в жизни моей лишь тревогу...
Я нарочно в глаза ее глянуть не смел,
те, что,
щурясь или открываясь,
изменяют сияние,
форму
и цвет.
Не смотрел я, но чувствовал,
что вот-вот посмотрю,
и тогда она сразу поймет,
что в отшельничьей жизни моей
не смогло ничего измениться.
Что, как прежде, она
вбита в эту нелепую жизнь
тем загадочным клином,
который
не раскалывает её
и обратно не вышибается...
Я не мог посмотреть на неё,
чтоб язык мой – меня он слабее! –
не сказал бы:
«Моя дорогая...»
И, голову к ней повернув немного,
с напускным спокойствием в голосе
задаю всё тот же глупый вопрос:
«Что приносит тебя ко мне?..»
Она не торопится отвечать,
а я,
словно припоминая,
говорю ей хмуро и коротко:
«Это очень давно известно,
что ноги преступника
часто приводят его туда,
где он совершил убийство...»
И она поднимается –
так величаво спокойна,
будто вовсе не слышала, что я сказал.
И уходит, как будто походкой самой:
– Оставайся! –
выстукивает, –
счастливо!..
И уходит, оставив меня собирать
урожай из посева на Марсе.
(Перевод В. Гнеушева)
8.
Вот такие стихи у Паруйра Севака.
Сегодня, 26 января 2014 года исполняется 90 лет со дня рождения Паруйра Рафаэловича Севака. Девяносто лет – возраст, вполне достижимый для человека. Но судьба распорядилась иначе.
Я уже говорил о том, что среди переводчиков поэзии Паруйра Севака есть и замечательный русский поэт Юнна Мориц. Её стихотворением, первая часть которого посвящена Паруйру Севаку, я и закончу мой рассказ:
Юнна Мориц
АРМЕНИЯ
I
Три дерева сливались, образуя
зеленого вздыхающего льва,
дремучая качалась голова,
качался мрак в глазах его раскосых,
раскачивалась там одна из мыслей,
как на ветру качается листва.
Уже светало. А жила внизу я,
где бегают трамваи на колесах
с пяти утра, и дворники с шести
взметают пыль, и в семь на дно глазное
уходит весь качающийся лев,
развоплотясь на листья трех дерев,
на марево, струящееся в зное,
и на Паруйра огненную дрожь,
когда, качая головою львиной,
шептал он сам себе: – На днях умрешь,
раздавленный жестокою лавиной...
Так мы прощались в наши времена.
II
Художника размазали по стенке
автомобилем.
Вышел вольным стилем
шофер, сидевший за рулем в кабине,
лежала справка у него в кармане,
он вынул эту справку, хохоча, –
она была живой, как саранча.
Толпа взревела: – Выпустили психа,
а он размазал гения по стенке
автомобилем!
– Тихо! – рявкнул. – Ти-и-и-хо! –
прикрикнул опер
и одним усильем
законопатил «психа» в «воронок».
Со стенки смыли кровяные пятна,
в дальнейшем город выглядел опрятно,
и все на панихиде были в штатском,
за исключеньем «неотложки» в белом.
Художник перед смертью
страшным делом
увлекся, в одиночку и тайком
расследуя, какие носороги
размазали поэта на дороге
грузовиком,
когда в родную он деревню ехал,
где молятся печальные крестьяне,
владеющие древним языком.
1983
Тексты стихотворений публикуются по:
Владимир Гнеушев. Дорога на перевал. Ставропольское кн. изд-во. – 1977. – С.132, 205-212.
Юнна Мориц. В логове голоса. М.: Московский рабочий. – 1990. – С. 190.
24 – 26 января 2014 г.
Тайны смерти нет.
Алкоголь. Но как-то неловко было это афишировать. Я неоднократно спрашивал его сына от первого брака о смерти, он и сам пил и указывал на бокал.
Похоронили его так, как он и желал. Не надо думать, что Пантеон - мечта. Жизнь мечта, а Пантеон или нет, усопший этого не видит, и не суть это важно.
Приведу боллее наглядный пример. У Армении было 4 династии царей, и нет ни одно могилы царя. Войны все стирали.
Есть только одно слабое место в произведении "Несмолкаемая колокольня"
Вдруг турки признают геноцид, что тогда?
Хотя это из области фантастики. Ибо признав геноцид надо платить деньги, те деньги, что были конфискованы и т.д.
А эта сумма с процентами за сто лет, больше стоимости самой Турции.
Но, возвращаясь к Паруйру Рафаэловичу, нельзя не отметить его гениальность.
Да, он был великим поэтом, но, вино, женщины и курение - страшные спутницы, которые рано или поздно похитят гений и уведут в свой мир теней.
Мир и покой душе ВЕЛИКОГО ПОЭТА.