Бычий смех

Коля сидел на лошади в окружении стада. Был полдень. Сытая скотина напилась из извилистой речки и млела на берегу под июньским солнцем. Млел и пастух. Он даже не держал поводья: левая рука висела, как плеть, а её продолжением был  длинный цыганский бич, державшийся на веревочке, обвившей запястье, а правя рука лежала в кармане старого пиджака большого размера, под который то и дело забирался шаловливый ветерок, делая дремоту особенно приятной.
         И тут сонная голова пастуха полетела в одну сторону, а расслабленное тело в другую - скучавшая лошадь-Маруська начала метаться. Но наездник был опытным и успел ногами сдавить бока кобылы, поймав правой рукой повод. Успокаивая очумевшую Маруську, Коля разглядел, что  покой нарушил огромный породистый бык местного фермера Шевцова. Самца переполняло желание продлить свой бесценный род, о чем свидетельствовал обнаженный корень жизни - розово-лиловый от перенапряжения. Бык играл мясом под шкурой и явно готовился к половой атаке. Было видно, что этот амбал не прочь и рогами кого нибудь пихнуть. Коля сразу смякитил, что дело идет к свалке рогов и копыт, из которой любая скотина могла выйти покалеченной, а за недогляд  в деревне пастуха не простят, ой, не простят!
      «Черт тебя принес, - выдавил из себя Коля. - Женька поди нажрался...». Но пастух отбросил эти мысли, едва они пришли. «Потом, все потом, разберемся, потом... - пел монотонно сам себе Коля, разглядывая стадо. Надо былосрочно прогнать  хулигана сразу, без погонь, чтобы самому не стать виновником свалки. В щекотливых ситуация Коля соображал быстро. Вот и сейчас разглядел выход. Под напором быка стадо, конечно, отступало, но не все.  Коровы оставались на месте: что им бегать от своего счастья? А вот молодняк, что стоял ближе к речке, занервничал и разделился на два небольших стада, уходящих  влево и вправо. Вот между ними и надо было пропихнуть этого черта. «Наверняка, только сразу», - сдерживал Коля себя, натягивая поводья, чтобы Маруська отступила назад для лучшего обзора седоку и разгона.
    Бык рванул вперед. Первой ему попалась корова бабки Мехеехи – небольшая, рыжая скотинка с лихо загнутыми рогами. Её морда засветилась простым женским счастьем. Но оно оказалось недолгим. Коровенка не выдержала веса любовника и легла на траву, обескураженно разведя уши в стороны. А он без сожаления устремился дальше, и мордой оказался как раз в том направлении, на которое и хотел указать хозяин непрошеному гостю. И вот тут Коля пришпорил кобылу. Моментально сократилось расстояние до негодяя. А он как раз взял такой резвый старт, что задрал хвост ввысь на всю длину. В оголенную мишень Коля промазать не мог. Он выбросил вперед руку с бичом. Раздался щелчок, больше похожий на выстрел из ружья. От боли бык подобно коню встал на дыбы, наклонив низко массивную голову. Потом прыгнул на передние ноги, задрав задние. А Коля уже был готов довершить начатое дело. Он на скаку перехватил бич пополам и, как казак шашкой,  со всей силы шарахнул врага по заду, толь теперь уже сверху, по ближе к хвосту, где побольнее. Бык тут же оказался на другой стороне речки.
   Он носился на другом берегу, как ошпаренный и со злости бодал кусты репейника. Коля улыбался. На его глазах бык превращался из матерого мужика в обычного психа. Кстати, он чем-то был похож на хозяина. Тот на вид и по замашкам, что граф, правда, пока не зачешется глотка. И раз или два в год Женька Шевцов переставал пить в меру и тогда крушил соседские заборы, за что потом долго каялся перед хозяевами. От этих мыслей Коля вдруг окаменел и сжал зубы. Женька был его другом. Теперь — первый враг. Еще больней было то, что теперь, видимо, их встреча неминуема, а там, что будет — то будет. Скотство Шевцова он терпеть больше не мог, а тот наглел и наглел — история с быком была далеко не последней. Эту мысль Коля и придавливал в себе, когда решал, как избавиться от рогатого хулигана.      
      Коля долго сидел над речкой и следил за быком. Тот сначала пялился на обидчика налитыми кровью шарами, но потом пошел бродить по лугу и куда-то исчез. Коля опять погрузился в размышления и воспоминания, хотя ему это было вообще-то не свойственно. Он всегда жил одним днем. Все шло, как шло: силы много, а энергии — еще больше. Ну, находил он приключения, ну, портил настроение некоторым людям, но не по злобе, а по удали, да и люди те, которым досталось,  были, в его понимании,  паршивыми, а таковых надо гасить. И ни разу Коля за счет поверженного врага не обогатился. Так что изъян в себе он не видел, и был уверен, что его правда понятна и проста, поэтому-то и не понимал желающих  его учить и упрекать. Как-то еще в школе он дал в глаз пионерскому вожаку Валерке Пантелемонову.  Колю за это даже в милицию таскали. А он молчал. Противно же рассказывать, что Валерка девчонкам за двадцать копеек давал жвачку жевать.  Так Коля и жил. На бесконечные помыкания, мол, ты плохо кончишь, не обращал внимание.  Жизнь шла, но ничего плохого, по его разумению, не случалось. Образования не получил, так не всем же быть учеными. Одно время пил, так со всем бывает. Не спился же. То что по стране мотался, по притонам ошивался, дебоширил —  так развлекается всяк по своему. Даже трехлетняя отсидка казалась мелочью. Спасал девку - сел в тюрьму. Перестарался. Этого не отрицал. Ему на самом деле хотелось искалечить тех трех мордоворотов, так как насильников за мужиков не считал.  
          Он сидел, смотрел в одну точку поверх горбатого носа небесно-синими выцветшими глазами, а теплый ветер мотал по лбу его рыжевато-кучерявый чуб. Разменяв шестой десяток, он вдруг стал погружался в раздумья, пытаясь осмысливать новую жизнь, которая его окружала. А новым было почти все,  жителей его родной Моховки. Теперь все были предоставлены сами себе: колхоза нет, птицефабрики тоже нет и каждый зарабатывал как мог, чаще всего, съедая ближнего своего.    





  Коля посмотрел вокруг. Стадо спокойно паслось, медленно перемещаясь в поисках лучшей травы. Оно двигалось вдоль речки. Пастух тоже двинулся за   паствой, взобравшись чуть выше по холму, чтобы видеть все изгибы речки и не упустить тот момент, когда бык Шевцова  попробует вернутся. «Хорошее место, все видно», - прикинул Коля, хотя сам уже почти забыл про рогатого нарушителя спокойствия, любуясь красотой, что тоже было частью его нового ритуала думанья. Потом пастух спустился к самой воде напоить коня. Находясь на берегу речки  человек оказывался как-будто в долине. Ведь в обе стороны  шли пологие длинные склоны, поднимаясь все выше. На вершине с одной стороны находилась деревня, с другой, с более длинным подъемом и крутым верхом  был лес, а за ним трасса, по которой, если прислушаться,  жужжа  и урча, проносились машины. Меньше всего Коля хотел бы куда-либо уехать отсюда. Хотя в жизни было всякое, но, ведь, вернулся же домой.
    Пастух посмотрел вверх. Солнце палило и пришлось надеть тряпочную кепку, прежде чем дальше погрузиться в раздумья и воспоминания.
    Вообще, это занятие было и приятным, и не очень. Так как думать о жизни — не его стихия, то получалось, что получалось, а это злило, ведь, хотелось-то что-то понять и как можно скорее: сердце же чего-то искало, металось, заставляло уединяться. Но что-то все-таки иногда получалось и, в каком-то, но хорошем смысле даже пугало Колю. От некоторых мыслей захватывало дух. Не верилось, что они его собственные. Тогда Коля изловчился и встал в позицию стороннего наблюдателя при разговоре с самим собой. Наблюдатель этот был из тех, кто постоянно удивляется и улыбается. «Ух ты! И так бывает?» - говорил Коля сам себе. Но мыслителя еще больше удивляли  слова, с которыми приходили новые мысли. Откуда, что бралось. Кому скажи, не поверит! Коля никогда не отличался красноречием. Говорил быстро, коротко и скомкано.  
     И все же, что ему надо? Раньше было просто. Захотел - сделал. Он обдумывал, как и с кем лучше обтяпать дела. По-молодости  - лихо проникал к девкам в общагу, став старше, в колхозе - ловко тырил колбасу из мясного цеха. И никаких метаний на счет того кто и как себя чувствует, включая его самого, уместно это или неуместно, зачем и почему он делает то и это, и надо ли это делать и т. д. и т.п.. Вот взять сегодняшнюю битву с быком Шевцова. Все не так просто. С одной стороны: не будь обузой стадо и окажись перед бычищей своя корова, и вовсе стоило слиться с местностью, чтобы не упустить случай поженить кормилицу и хранителя бесценных сперматозоидов, которые переполняли огромные канделябры между его ног. И хотя эти шикарные яйца Колю больше интересовали жаренными и под самогон,  но и его касалась проза сельской жизни с вырождением домашней скотины. Когда прошлой осенью корова выдала бычка ростом ниже колена, от злости хотелось пожарить этого зайца и корову сдать на колбасу. Оживить затхлое болото генофонда общественного стада было нечем: колхозных породистых быков давно пустили на мясо, когда выяснилось, что директор ни налогов не платил, ни кредиты не отдавал. Шевцов же где-то урвал  семисот килограммового динозавра, но за случку с ним загибал от души, став врагом для всей деревни. Бабка Мехееха, узнав о цене вопроса, три часа икала на завалинке. Тем временем ее дед кричал на всю улицу, что Шевцов - гидра капитализма, и что он за такие деньги сам сам корову обрюхатит. Пламенная речь сопровождалась маханием кулака правой руки в сторону дома классового врага, и весьма понятной жестикуляцией левой руки у ширинки. Так что случить на халяву матерого быка и свою корову — удача. Но с другой стороны, вопрос, что делать, когда  крупно-рогатая любовь вот-вот случится, был весьма непростым. Конечно, случись коровья свадьба, то жениха хозяин невесты  за мошонку хватать не будет - нельзя мужика обламывать, - но и вором в глазах  Шевцова быть не хотелось. А то скажет, что Коля через бычью трубу хозяйские деньги отсасывает, и чем он тогда лучшего всего колхозного общества, которое фермер ненавидел, обзывая быдлом, жульем и лентяями, и которое сам обдирал как липку, чего, собственно, и не принял Коля и из-за чего кончилась эта великая дружба.  Тут Коля даже поерзал в седле: «Знали бы в деревне, о чем я тут думаю!?» Ему даже представить это было страшно! Стало противно, и Коля прогнал мысли о бывшем друге. Правда, следом заулыбался, представив, Мехееху, узнавшую про сегодняшний облом с покрытием коровы!? Месяц бы икала, прикинул Коля и брякнул в слух: «А может рассказать?» - помолчав добавил: «Не надо, а то умрет с горя».
   
      Фуражка оказалась на земле - лошадь опять начала извиваться под седоком. Он от злости заорал на весь луг, что убьет и  быка, и его хозяина. Вокруг, как и два часа назад, носилось, поднимая пыль, стадо. Но выводило пастуха из себя то, что круговерть-то идет, а ее виновника не видно. Колю даже посетила мысль, что рогатый черт  специально крутит стадо, чтобы за стеной пыли подкрасться к своему, теперь уже, видимо, кровному врагу.
       Колю переполняла злоба. Но тут он в испуге выпрямился, отбросил назад голову. Пред ним из стены пыли вынырнула морда гнедого жеребца. Оторопь седока сменилась весельем. «Везуха!!! – рубанул внутренний голос. – Сейчас Маруське сыграем свадьбу!» Конь был красив и складен на загляденье,