Изгой

кое-как соскоблил появившуюся вдруг обильную и грязную растительность. Смочил лицо одеколоном. Из зеркала на него посмотрело ещё более незнакомое и очень худое лицо загнанного кретина с неживыми глазами. «Господи, когда-нибудь всё это кончится?». Вернулся на кухню.
- Эльза! Мне надоело ждать!
- Не забывайся, Вилли. Подождёшь.
Она спустилась.
- Какой ты нетерпеливый. Не могла же я выйти к обеду в беспорядке.
Да, теперь она была прежней. Локоны подвиты, ресницы и брови подведены, губы подкрашены, щёки подрумянены, глаза излучали уверенность и спокойствие. Она надела синее блестящее платье под цвет глаз, открывавшее её полные белые руки до плеч. Поверх глухого стоячего ворота спускалось на высокую грудь жемчужное ожерелье.
- Вы, как всегда, неотразимы. Гевисман не стоит вас. Будь я на его месте, никогда не оставил бы вас одну.
Она милостиво улыбнулась, привыкшая к комплиментам как к обязательному обрамлению своего существования.
- Забудем о нём. Ну, чем ты хочешь меня накормить? Учти, что я страшно голодна. Всё съем и напьюсь.
- Обязательно напьёмся, - согласился Вилли.
- Ты же не пьёшь?
- С вами я на всё готов.
Она снова улыбнулась, исподлобья посмотрела на него долгим взглядом:
- Запомним.
Вилли разложил на тарелках поровну, и Эльза не возражала, налил вина себе и ей, она увидела наклейку с названием, поморщилась, но снова промолчала.
- Прошу!
Гауптштурмфюрер отодвинул её стул, помог ей сесть и сам уселся напротив. Было даже как-то торжественно: для Вилли - потому, что он впервые был в роли главного лица за столом в этом доме, да ещё напротив красивой женщины, о возможной доступности которой он никогда и не думал, для неё - потому, что приятно возвратиться, хотя бы на время, в прежнее привычное состояние собственной неотразимости и власти над мужчиной, которому нравилась, она это видела и чувствовала.
- За что выпьем? – спросила, подняв бокал.
- За наше здоровье! – не придумав ничего оригинального, предложил Вилли.
- Это ты хорошо придумал. Я, признаться, ожидала, что ты предложишь выпить за меня, за присутствующих прекрасных женщин, как у нас говорили. Лицемеры! Ты – молодчина!
Выпили. Оба с жадностью набросились на еду и молча поглощали её, пока не кончилась. Даже жалко стало, что больше нет. Эльза откинулась, погладила свой живот.
- Уф! Давно так вкусно не ела. Спасибо. Оказывается, у тебя масса нераскрытых достоинств, а я и не знала. Знала бы, заставляла б готовить. – Она громко рассмеялась. – Не сердись. Правда, вкусно. Мужчины умеют делать еду лучше, чем женщины. Наверное, потому, что обжоры. Я сужу по Гевисману. Тот ел и давился от жадности. Смотреть противно. – Она брезгливо сморщила губки.
Снова выпили, теперь уже без тоста. У гауптштурмфюрера зашумело в голове, стало тепло и уютно, захотелось пустой болтовни даже с этой куклой, интеллект которой значительно уступал её внешним данным.
- Так бы всегда, - сказал он. – И никуда бы не уходить. Жить в этом доме вечно и не знать, что снаружи война. Как, Эльза, вы не против?
Ей тоже хотелось поболтать, но надо было ещё настроиться.
- Слушай, Вилли, дай-ка мне бутылку, вон там, внизу, с джином. Что ты меня поишь церковной жижей! И себе наливай, кто обещал – напьёмся?
Он выудил из кучи плоскую бутылку с белой этикеткой и красной металлической пробкой, отвинтил, понюхал, поморщился от сладковатого запаха спирта и одеколона, поискал глазами рюмки, не нашёл, выплеснул остатки мадеры из обоих бокалов в мойку и заполнил их джином доверху.
- Теперь ты мне нравишься, - похвалила Эльза. – А то твоя мадера на ходу из мозгов выветривается. Только злеешь.
Она бережно поднесла к губам полный бокал и плавно без остатков влила в себя джин, облизала губы влажным языком, вздохнула глубоко и весело посмотрела на собутыльника. «Ничего себе, - подумал Вилли, - я так не смогу, это слишком, враз окажусь под столом. Но что делать? Отказаться невозможно, стыдно. Была, не была!». И гауптштурмфюрер, в отличие от Эльзы, одним махом, запрокинув голову, заглотил свою порцию, крякнул, хыкнул и стал искать глазами, чем бы заесть. Кроме сока, ничего не осталось. Жадно запил. Она насмешливо уже затуманенными глазами смотрела на него, наслаждаясь собственным окосевшим состоянием и ожидая, когда напарник дойдёт до её кондиции.
- Мужчина! Офицер! – похвалила с улыбкой. – Кстати, ты мне ещё не рассказал, где добыл форму с крестом и где потерял моего кобеля. Давай, выкладывай. Да налей ещё немного, - она подала бокал, - не дополна, а то некому будет слушать.
Как ни странно, но джин не свалил Вилли. Голова кружилась, язык начал слегка заплетаться, но сознание было ясным и даже обострённым. Помогла, очевидно, не отпускавшая нервная напряжённость.
- Эту форму и крест дал мне фюрер, - похвастал он, выпятив грудь.
Вкратце рассказал, как это было, опустив ощущения и то, где и как расстался с Гевисманом, не упоминая о расстреле бронетранспортёра, о том, как добирался сюда, чтобы затаиться на день или больше, по обстоятельствам.
- Ну и правильно сделал, что пришёл, - заплетающимся языком одобрила порядком осоловевшая Эльза. – Не пожалеешь. Ты так и не куришь?
- Нет.
- Тогда сходи ко мне, принеси, пожалуйста, сигареты, там, на ночном столике, и пепельницу. Зажигалка есть? Да ладно, здесь есть спички. Сходи.
Гауптштурмфюрер встал, опершись о стол. Слегка пошатывало. Неуверенно передвигая ноги, пошёл из кухни, мимоходом касаясь стен, а потом поднялся наверх по лестнице, резко толкнул ладонью дверь в её комнату, ввалился и осмотрелся весёлыми глазами. Ему давно хотелось побывать здесь, он никогда не видел спальни богатой женщины, дамы, и она казалась загадочной, таинственной, не такой, как у всех. А встретил его типичный мужской бардак, если не сказать больше. В углу комнаты стояла широкая неприбранная кровать с явно несвежим бельём и наполовину сброшенным на пол толстым тёплым одеялом в розовом атласном пододеяльнике. Две подушки сохраняли вмятины головы хозяйки, а поверх них валялся тот самый халат, в котором она встретила Вилли. Особенно поразил гардероб или шифоньер с открытыми зеркальными дверцами, где всё было беспорядочно навешено, навалено и перемешано, лежало на дне большой кучей, из которой торчали оголённые деревянные и металлические плечики. На туалетном столике у кровати чего только не было! Среди косметики торчали две свечи с натёкшим на перламутровую поверхность воском, стояла до предела загруженная пепельница, лежали несколько нераспечатанных пачек сигарет, одна из которых свалилась на ковёр. Рядом со столиком стояли и лежали винные бутылки, пустые и полные, два грязных стакана и вскрытые и закрытые банки с соком. «Ай, да красотка!» Покачав головой и удовлетворённо рассмеявшись, гауптштурмфюрер взял сигареты и пепельницу, рассыпая из неё окурки на ковёр и не собираясь их поднимать – «всё равно свинарник», и вышел, не закрыв дверь. Эльза сидела за столом, широко и некрасиво расставив ноги, упершись локтями в стол, а лицом в ладони. Глаза её бессмысленно уставились в столешницу, тонкая морщина – «ого!» - перерезала лоб. Видно было, что она думает, с непривычки ей тяжело, да и алкоголь тормозит и сбивает мысли, опыта нет, не часто ей приходилось думать и решать за себя.
- Вот сигареты.
Она вытащила из пачки одну, Вилли поднёс ей зажжённую спичку. Затянувшись глубоко, придержав дым, а затем медленно выдохнув его, оживила глаза, верно, придя к какому-то решению, произнесла медленно и решительно, глядя на Вилли уже с улыбкой:
- Так ты говоришь, хорошо бы здесь, в этом доме, остаться? Так вот, я так и сделаю!
- Вы же просили не оставлять вас? – напомнил Вилли.
Эльза ухмыльнулась, снова глубоко затянулась, сбила пепел в пепельницу:
- А зачем бежать? Куда мы пойдём? Мой дом здесь. – «Ого, уже – мой!». - Пусть приходят русские…
- И они придут, и скоро, может быть, уже сегодня или завтра, - скороговоркой убеждал гауптштурмфюрер. – Представьте, как они ввалятся сюда толпой. Мордатые рыжие Иваны с усами, грязные и пьяные, с плотоядными улыбочками, подойдут к вам, возьмут за руки…
- Бр-р! – вздрогнула и повела плечами Эльза. И тут же успокоилась. – Не одни же солдаты. Будет же с ними какой-нибудь офицер. Неужели он не захочет защитить меня от солдатни. Хотя бы для себя… Придётся перетерпеть. Я уже прошла этот путь однажды. Ты что думаешь, Гевисман сразу мне достался? – напала она на Вилли. – Нет, до этого были мелкие свиньи. Сколько мне сил стоило добраться до Гевисмана, до этого дома! И теперь уходить? Нет, никогда! Есть опыт, и я им воспользуюсь. Вот посмотришь, - «хотелось бы», - у меня, в конце концов, будет жить русский полковник или даже генерал, но ему придётся самому добираться до меня, я сумею так сделать. Разве мне не по силам? Пусть обнюхивают и дерутся, достанусь я тому, кого выберу. Не вечно же они здесь будут, а когда уберутся, мой генерал оставит мне этот дом. Отдаст?
- Как вы…
Она вздёрнулась, бросила недокуренную сигарету, не затушив её, и дым извивающейся струйкой потёк над столом.
- Мальчишка! Как ты смеешь! Я старше тебя и лучше знаю эту проклятую жизнь. Я – женщина, в конце концов, что я могу? Как себя защитить? Вы же все разбежались. А я жить хочу! Подыхай, если тебе хочется, а я буду жить, и дом этот будет мой, а ты – тоже мерзавец! И все вы мужчины – мерзавцы! Скоты! Вам лишь бы переспать с женщиной.
Лицо её перекосилось, она уже начала пьяно заводиться, и чем это кончится – неизвестно, вероятнее всего – слезами. Чтобы разрядить надвигающуюся ссору, Вилли встал, потянулся, сказал миролюбиво:
- Я не претендую на «переспать». Я просто хочу спать.
Не обращая больше внимания на Эльзу, он достал новую банку с ветчиной, вскрыл и разогрел прямо в банке. Прихватив грязным полотенцем, пошёл на выход, у двери снова послушал звуки снаружи. Не услышав ничего опасного, отпер дверь и сошёл к Рексу. Тот лежал в будке и уже спокойно смотрел на Вилли. Миска была пуста. Гауптштурмфюрер вывалил туда всю подогретую ветчину, огляделся. Вокруг было пустынно, всё так же стреляли и взрывали вдали, и где-то недалеко лязгали гусеницы. Поёжившись, он ушёл в дом, снова заперев двери. Эльза всё ещё сидела в кухне и пила что-то из бокала. Не сказав ни слова, не остановленный ею, Вилли поднялся на второй этаж в большую гостиную рядом со спальней, где стоял широкий кожаный диван в матерчатом чехле. Снял мундир и рубаху, присел и с натугой стянул сапоги. Резко шибануло запахом давно не мытых запотевших грязно-бледных ступней с фиолетовыми ногтями. Нет, так спать он не будет. Надо вымыть хотя бы ноги. Сбросил брюки и пошёл в ванную. Вода оказалась не так холодна, как он ожидал, накопленная в большом баке на чердаке дома и подогретая его теплом. Её прохлада была даже приятна, и он с удовольствием смотрел на отмытые бело-розовые ступни с неровными, так и оставшимися фиолетово-чёрными ногтями. Посидев немного на краю ванны, он решительно снял кальсоны, включил душ и залез, покряхтывая и похохатывая, под его освежающие прохладные струи, ожесточённо растирая тело руками. Намылиться он не решился, и без того освежающая волна пронизала всего, освободила голову от давящего хмеля, и гауптштурмфюрер мысленно похвалил себя за решимость. Тело стало новым, и он с удовольствием обтирал его