Путь в никуда (первые главы).

Громов тогда не поверил знакомому, отнеся его признание к чёрному юмору. И, лишь, годы спустя, с удивлением узнал, что тот знакомый всё-таки осуществил своё намерение и отправил благоверную к праотцам.

  Наверное, нечто подобное испытывал сейчас в душе Громов. Не то, что бы его супруга так громко храпела по ночам, хотя и такое случалось, чего в жизни не бывает. Но безапеляционные нотки в её голосе порой выводили Громова из себя настолько, что ему всякое мечталось.

  - Подотрись дерьмом, - сказал вполголоса Громов, снова ни к кому обращаясь, - Буду вечно молодым, - и шагнул к нетерпеливо поджидавшей его парочке.

  Он не смог бы с определённостью сказать, кого ему сейчас напоминали его законная супруга и этот здоровенный увалень с повадками не то медведя, не то борца. Конечно, не Бонни и Клайд. Только ему ясно было, как божий день, эти голубки спелись. Они распознали друг в друге родственничков с первого взгляда. Такие видят своих издалека.

  Иногда, наблюдая с какой лёгкостью его супруга сходится с другими людьми, Громову впадал в паранойю. В такие минуты ему казалось, что весь мир восстаёт против него. И, стоит супруге только захотеть, всё человечество ополчится. Оно ополчится против Громова.

  Хозяин плотно затворил дверь, лишь гость ввалился. После с завидной обстоятельностью  запер её на засовы, крючки и замки, которых на двери  Громов насчитал не менее дюжины.

  Но ещё перед тем, как дверь захлопнулась, чуть не отхватив Громову палец, на мгновенье Громов успел увидеть луну над пустынной дорогой. Ночное светило заливало дорогу, лес и крыши других строений призрачным светом и что-то жутко нереальное проглядывало во всей этой картинке! Жуткое и необычное. "Что-то не так! - хотелось выкрикнуть. - Что-то  здесь не так. Неверно и неправильно! Что-то идёт наперекосяк. Кто обманывает нас, а мы не замечаем...

  Вот так хотел сказать Громов, но вместо этого лишь сдавленно всхлипнул и, набычившись, изготовился принять реальность такой, какова она есть, а не такой, как  хочется.

  - Жизнь, милок, совсем не такая, какой тебе её хочется видеть! - вспомнились слова из третьесортного фильма.

  Действительно, жизнь всего лишь третьесортная грошовая опера и ничего более, - подумал Громов, зная в то же время, что внутри себя, где-то в самых потаённых уголках своей души совершенно не согласен с этим, своим же  определением. Ведь жизнь Громов любил. И, в основном любил её, скорее всего, за её парадоксальность. За то, что на поле жизни, наряду с приятным, встречалось много чего такого, что хотелось бы выкинуть поскорее вон и забыть. Но это негативное вносило в жизнь свой особенный трепет, остроту, что ли…

Внезапно в какой-то миг до него дошло, что он в мыслях философствует и тогда он встрепенулся. Да пошло оно всё куда подальше! Ему, что, больше других надо!


  Внутреннее убранство дома не поражало изысканностью. И, скорее всего, было таким же убогим, как и существование в этих глухих, забытых богом местах. Столы, стулья, шкаф, парочка кроватей и обязательный рукомойник в углу. В общем, интерьер – спокойное, тихое крестьянское счастье. Российская глубинка, не избалованная европейскими стандартами.

  Во второй половине, отделенной от первой, оклееннной обоями, фанерной перегородкой виднелся японский телевизор без кабеля и, насколько мог судить Громов, без антенны.

  Полы, выкрашенные отчего-то синим, были застелены самоткаными дорожками, скорее всего полученными в наследство. Ведь такая продукция теперь не изготавливалась ни где.

  Кивком головы амбал указал на старые расшатанные стулья, расставленные вокруг небольшого стола, застеленного не глаженой, но чистой скатертью и молча уставился на них, когда те сели.

  Теперь и у гостей появилась возможность разглядеть радушного хозяина. Правда, Громова передёрнуло, едва он взглянул на физиономию радетеля.

  «Ну и рожа!», - подумал не без внутреннего содрогания. Ни с того ни с сего у Громова появилось стойкое убеждение, что лицо хозяина напоминало физию человека, которому в самое ближайшее время светит немалый срок за изнасилование при отягчающих обстоятельствах. Какие такие отягчающие обстоятельства могут усугубить степень вины при изнасиловании Громов  не знал. Он не был юристом. Но фраза, где-то раз услышанная, напрочь засела в мозгу и не хотела оттуда выбираться, на полную катушку ассоциируясь с вышеупомянутым типом.

  При всём при том, что фигурой незнакомец был хорошо сложен, лицо его, с широким носом, тонкогубым, маленьким ртом и глубоко посаженными бегающими глазками-буравчиками не вызывало даже намёка на доверие.

  «С таким лицом, голубчик, тебе только в глуши сидеть», - подумал Громов. Дабы не пугать сограждан на пустынных улицах городов поздними вечерами, особенно, учитывая тот факт, что вдобавок к, мягко выражаясь, не очень притязательным чертам, кожу на лице здоровяка изъело некогда нечто наподобие оспы. «Она словно побита молью», - прокралось в сознание.

  Ему б сыграть сына Крюгера в известном сериале, если кто отважится снимать продолжение, - хихикнул мысленно Громов.

  И Полина, скорее всего, как заметил Громов, была на это раз солидарна с муженьком. Потому что она с не меньшим интересом разглядывала обладателя... гммм... пикантной физии.

  - Ничто не может сравниться со старыми добрыми временами, - сказал, чтобы завязать беседу, Громов.

  Сказал и тут же пожалел, так шикнула на него супруга. И, то правда, не всем по душе оригинальничание в начале разговора.

  - Мой муж, - вставила Полина, - до сих пор не может забыть Хрущова, который ему очень уж нравится, как руководитель, и которого он боготворит до сих пор, считая идеальным государственным деятелем.

  В выражении лица верзилы проступило нечто звериное. Да, чем-то хищным дохнуло от хозяина на гостей. Громов может быть несколько торопливо перевёл взгляд на супругу и их глаза встретились.

  "Боишься?" - как бы спросила она взглядом мужа.

  «Нет», - едва заметно покачал головой Громов.

  При всей своей конфронтации они неплохо понимали друг друга.

  И вот какая ещё напасть. Почему-то в этом доме инженер чувствовал себя неуютно!

  - Значит, - тем временем развил мысль здоровяк, - вы... Заблудились, что ли?

  - Есть маленько, - Громов даже не пытался улыбнуться.

  Зато сам поразился поспешности, с какой произнёс свою фразу.

  «Дьявол! - воскликнул мысленно. – Вот я
и становлюсь неврастеником! Неврастеником, которых на земле пруд пруди. Да, господа, я - нев-рас-те-ник-параноик!.. Вот так! -  Он повторил это слово про себя несколько раз, смакуя и, пробуя его как бы на вкус, и оно ему не понравилось. Слишком длинно, слишком вычурно, - думал он. - Чтобы выжить в этой жизни, нужно быть проще. Быть, как большинство. Быть, как все. И это главное правило бытия. Не высовываться!

  О, как инертно человечество!  Человеческий эгрегор не любит тех, кто отличается. Это по утверждению некоторых умников - каждый должен стремиться вырваться вперёд. На самом деле те, кто вырывается, обозначают себя. И остальным это не нравится. И вырвавшиеся пожинают бурю, потому что сеют ветер. Вот ведь как! Господи, мне уже далеко за пятьдесят, а я до сих пор ничего не добился в жизни! – вдруг с болезненной  отчётливостью подумалось ему.

  Отчего-то сердце Громова запрыгало в груди,
как маленькая обезьяна в тесной клетке. Кровь пульсировала в висках. Здоровяк тем временем отвёл свой гипнотизирующий взгляд в сторону.

  - Откуда сами? - спросил грубовато.

  И Громов удивился, что несмотря на пронизывающий, тяжёлый взгляд таёжного аборигена, в голосе амбала напрочь отсутствовала агрессия.

  Полина слегка качнулась. Но, она ничего не ответила хозяину дома.

  - Мы из-под Твери, - ответил Громов. - Колокольцево... Может слышали? - голос его был надтреснутым и отстранённым. Супруга во все глаза  разглядывала через чур крупного фермера. - Мы едем к родственникам. Они живут  Ярцево. Мы поломались. У нас заглох мотор и не получается завести. Завтра я посмотрю, что с машиной. Наверное, небольшая поломка. Думаю, ремонт не займёт много времени и мы уедем. Ну, а пока..., - Громов развёл руками.

  - Селиванов, - прохрипел мужчина. - Бывший  военный. Теперь вот…  пенсионер. По инвалидности.

  Полина встрепенулась и встретилась глазами с верзилой.

  - Громов, - представился Громов и указал рукой перед собой. - Моя жена. Полина.

  Мужчина, назвавшийся Селивановым, молча кивнул. Затем он встал со скрипучего стула и направился в какой-то закуточек, отгороженному листами фанеры углу.

  Некоторое время он возился там. Потом из-за загородки донеслось шкворчание яичницы и сопутствующий ей аромат.

  К этому времени, согревшаяся Полина, приосанилась. Громова наоборот, разморило. Потянуло в сон. Он чувствовал себя так, словно по нему накануне проехался асфальтовый каток.

  Вернувшийся с двумя мисками, здоровяк обнаружил Громова спящим. Положив голову на край стола, инженер нервно подёргивался во сне, сладко улыбаясь, в то же время. Из уголка рта гостя стекала нитка липкой, мутной слюны.
\
  Селиванов с грохотом припечатал к столу миски, в которых громоздилась яичница вперемешку с жареной ветчиной.

  От шума Громов проснулся. Поднял голову, вопросительно глядя на хозяина. Но тот лишь молча подсунул Громову под нос яичницу, а в руку вложил вилку.

  - Вот так лучше, - сказал верзила, обнаружив, что визитёр сфокусировал, осоловевший, взгляд на блюде.

  И, тем не менее, Громов не сразу сообразил, чего от него хотят. Сонно моргая, скорее рефлекторно, чем осознанно потянулся вилкой к яичнице, а затем  принялся её жевать меланхолично и бездумно. Как это делают коровы, когда жуют сено, без всякого выражения в глазах.  Со стороны создавалось впечатление, что Громов продолжает спать.

  У Полины тоже не было аппетита. Что-то напрягало её в этом доме, а что она и сама не знала. Как тогда, много лет назад, когда в тёмной, пахнущей мочой и табаком, подворотне подростки избили и ограбили её подругу. Полина чувствовала, за день до ограбления, что с девчонкой что-то произойдёт. Что-то мерзкое и опасное. Но не могла никому сказать об этом. Ведь, и сама не была уверена в своём предчувствии на все сто. И даже после ограбления, в больнице, навестив  избитую подругу, не смогла заставить себя рассказать, что заранее знала о происшествии.

  Вот и теперь... Поломка машины? Пустяк по сравнению с тем, что должно произойти дальше. Возможно даже этой ночью.

  - В жизни не ел ничего вкуснее, - прочавкал Громов с откровенным равнодушием к тому, о чём говорил.

  - Как придурок, - оценил бы своё нынешнее состояние сам Громов, будь он сейчас в здравом уме.

  А Полина, глядя сейчас на Громова, сравнивала его движения с ужимками и