„Входя в новый век, полезно оглянуться в век минувший,
дабы ошибок его не повторить“ А.Н.Радищев (1801г.)
Моя знакомая сдавала документы для получения германского гражданства. Проверяя знание немецкого языка, служащая бюро стала расспрашивать, что читает соискательница. Та простосердечно ответила, что перечитывает своего любимого писателя Эренбурга. Наступило тяжёлое молчание, затем немка сухо сказала, что принять документы не может… Спустя месяц моя знакомая, избегнув обсуждения литературных пристрастий, благополучно сдала документы другой служащей в другой комнате, но инцидент запомнился.
В Германии категорически не приемлют Эренбурга за лозунг военного времени „Убей немца!“* и не читают его произведения. И в России в последнюю четверть века его почти перестали читать. Однако во время войны и ближайшие послевоенные годы он был одним из самых популярных писателей. Его антифашистская публицистика 1941-1945 гг. (свыше двух тысяч статей и очерков!) почти ежедневно появлялась в центральных газетах и журналах, многократно перепечатывалась в армейских и периферических изданиях, а также в Англии, США, Канаде, Швеции, Египте и др., постоянно озвучивалась по радио. Его роман „Буря“, написанный в ближайшие послевоенные годы, в 1950 г. был отмечен Сталинской премией и пользовался большим успехом у читающей публики, а cемитомник „Люди, годы, жизнь“, вышедший незадолго до смерти автора, привлёк внимание широких кругов читателей и вызвал бурную полемику. И мне хочется понять причины нынешнего „феномена забвения“ Эpенбурга. Но сначала немного о том, как Эренбург пришёл к антифашистской тематике.
После разоблачения культа Сталина в 1956 г. и в ещё большей мере в связи с Перестройкой появилась информация об идеологических, политических, стратегических и военных просчётах и преступлениях Советской власти, существенно меняющая навязанные народу представления о событиях предвоенных и военных лет. Замечено, что однозначное неприятие фашистской идеологии, имевшее место в военные годы, за семьдесят лет после Победы в сознании послевоенной популяции России постепенно стало приобретать, скажем так, полиморфный характер**. Полагаю, что анализ антифашистской публицистики Эренбурга, в немалой степени формировавший мировоззрение советских людей во время войны, в сопоставлении с обнародованными материалами о реальных событиях того периода позволяет разобраться и в этом явлении.
Первое крупное произведение Эренбурга „Необычайные похождения Хулио Хуренито“ было опубликовано в 1922 г. Фашистское движение, возникшее в конце 1910-х годов и захватившее власть в Италии в 1922 г., в этом романе не отражено. Пройдут годы, прежде чем будет отмечено поразительное сходство многих пропагандистских и организационных приёмов, структурных особенностей, внутри- и внешнеполитических акций фашизма и большевизма (см.,
например, В.Гроссман „Жизнь и судьба“. М. Изд. „Книжная палата“. 1990). Однако негативное изображение большевистской действительности в Советской России в третьей части романа И.Эренбурга явно говорит о неприятии им тоталитаризма. Отчётливая негативная оценка жизни при Советской власти дана Эренбургом и в романе „Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца“, опубликованном за рубежом в 1927 г. и вплоть до 1989 г. запрещённом в СССР.
В течение предшествующих Второй Мировой войне полутора десятков лет Эренбург пребывал в состоянии колебаний и размышлений. То он писал о большевиках лояльные произведения (например: „Любовь Жанны Ней“), то под разными предлогами стремился покинуть СССР. Но уже через пять лет после „Ройтшванеца“ Эренбург в 1932 г. стал штатным корреспондентом газеты „Известия“. Теперь продемонстрировать неприятие большевизма он себе уже не мог позволить. Этому прямо-таки загадочному повороту в его биографии я не нахожу достаточного объяснения. В эти годы проходила коллективизация, страна стремительно шла к Голодомору, и именно в эти годы Эренбург, большей частью проживающий за границей, вдруг становится пламенным пропагандистом советской жизни за рубежом. А ведь мог найти убежище за океаном, однако предпочёл накрепко связать свою жизнь с СССР. Может быть, он искренне любил Россию?***
Безоговорочное осуждение фашизма Эренбург продемонстрировал в 1936-1937 гг. в корреспонденциях из Испании, где шли бои республиканских отрядов с антиправительственными войсками генерала Ф.Франко и поддерживающими путчистов итальянскими и немецкими формированиями. Тогда Эренбургом были написаны пророческие слова: „Я знаю… все бои на гвадалахарском фронте – лишь первая перестрелка в той войне, которую затеяли фашистские захватчики…“ („Испания, 1937“. Собр. соч. в 9-ти томах; т.7, с.587).
Окончательно вернуться в Советский Союз в 1940 г. Эренбурга вынудила оккупация гитлеровскими войсками Франции, Бенилюкса, Дании и Норвегии. Разумеется, он уже хорошо понимал, что сулит еврею гитлеризм, но пакт Риббентропа-Молотова практически полностью исключал возможность антифашистских публикаций. В полную силу проявить неприятие фашизма и национал-социализма Эренбург смог только после начала Великой Отечественной войны.
Немного о стилистике произведений Эренбурга. В тексте „Хулио Хуренито“ появляются те авторские приёмы, которые пройдут через всё творчество Эренбурга. Прежде всего это фрагментарность повествования с наличием множества действующих лиц и событий. Этот приём позволяет автору дать широкую панораму событий без тщательной их детализации, а порой и вовсе не называя действующих лиц. Этот же приём ограничивает возможность исчерпывающе глубокого исследования характеров даже главных действующих лиц. В последующих публикациях Эренбурга, особенно в его очерках о восстании австрийских рабочих в 1934 г., o боях в Испании 1936 г., в романе „Падение Парижа“ (начат в 1940-м, закончен в 1941-м), в корреспонденциях военного времени и в самом крупном и наиболее известном романе „Буря“ (1947г.) эта авторская манера отчётливо видна. В сущности, в них нет главного персонажа, вокруг которого выстраивается фабула произведения. В них много персонажей, попеременно, зачастую ненадолго выходящих на передний план таким образом, что пёстрая мозаика лиц и событий порой мешает воспринять и запомнить их взаимосвязь.
Другим авторским приёмом Эренбурга следует назвать полуправду, прослеживаемую почти во всех его непоэтических произведениях. Людям, жившим в СССР, не надо объяснять, каким образом ложь становилась непременным атрибутом литературных произведений. В статьях и репортажах Эренбурга встречается именно полуправда (а не оголтелая ложь), которая при любой возможности сводилась им к минимуму, если не исключалась полностью, иной раз с очевидным риском для дальнейшей работы писателя, а то и для его существования. В 1950 г. в Москве состоялось „Обсуждение литературной деятельности беспартийного писателя Ильи Григорьевича Эренбурга“, на котором А.Суров, Н.Грибачёв, М.Шолохов и ряд других именитых членов Союза советских писателей требовали исключить его из ССП. Современникам той эпохи без сомнения ясно, что должно было за этим последовать, и только положительный отзыв И.Сталина о „Буре“ спас Эренбурга.
Статьи военного времени Эренбурга содержали жгучую ненависть к врагу и страстное желание увидеть победу над гитлеризмом, вселить веру в победу в каждого читателя и, прежде всего, в тех кто добывал эту победу в боях или за станком, изготовлявшим оружие. Так в опубликованной 25.10.41 статье Эренбург писал о том, что „большая беда стряслась над миром“, что в войне для победы страна готова перенести очень большие потери. Что взорван Днепрогэс, что бомбят и сжигают дворцы Ленинграда, что сожгли Новгород, что немцы взяли Ростов, рвутся на Кавказ, что заводы эвакуируют на Восток, за Урал и что в поле запускают станки, что Россия готова к тяжёлой и долгой войне. Так в статьях от 24.01.42 и 2.02.42 он сообщал, что „немцев отбросили за 30 км от Можайска“, что отступающие эсэсовцы сожгли Наро-Фоминск, Епифань, Истру, Бородино, почти полностью разрушили Можайск, но не успели разрушить Калинин, Елец, Ливни, что „наше наступление – нелёгкое дело“ и, хотя одержана победа под Москвой, ещё предстоит упорная борьба. „Мы не склонны обольщаться успехами. Ещё война не выиграна, но мы знаем, что выиграем войну“. И это была правда. А в сотнях статей, предназначенных для опубликования за границей, Эренбург со всей страстью и нескрываемым гневом призывал англо-американских союзников открыть второй фронт в Европе. Он писал, что каждый день промедления оплачен сотнями и тысячами жизней советских бойцов. И это тоже была правда, абсолютная и непогрешимая.
Константин Симонов в предисловии к сборнику опубликованных за рубежом статей Эренбурга („Летопись мужества“. М. „Советский писатель“.1974) так охарактеризовал его военную публицистику: „Эти корреспонденции явились одним из наиболее замечательных публицистических документов того сурового времени, и на них лежит… печать тяжёлых испытаний и несгибаемого мужества… Масштабы всего сделанного Эренбургом во время войны и мера того влияния, которое имела его работа на умы и сердца его военных читателей, и острота и сила его страстного публицистического пера, и то неутомимое постоянство, с которым он писал о самых сложных, самых драматических темах военных дней, – всё это, вместе взятое… по праву сделало его любимцем сражающейся армии, а шире говоря – любимцем сражающегося народа“.
И всё же фабула его статей и очерков у нашего современника вызывает обоснованные вопросы и недоумение. Эренбург зачастую избегал называть конкретные имена людей и названия местности, обходясь общими фразами: „Под Смоленском крестьянка при приходе немцев готова сжечь свой дом…“, „Вышедший из окружения красноармеец доставил донесение…“, „Наши солдаты идут вперёд…“ и т.п. Возможно, учитывая нестабильность линии фронта и непредсказуемость судьбы окопного солдата, тогда это имело смысл, но читателю наших дней такая безликость статей о воюющей армии представляется или сомнительной, или недостоверной.
Вряд ли сделаю открытие: самая искусная, самая хитрая ложь – полуправда, самая страшная ложь – самообман. В 1941-1942 гг. Эренбург в своих статьях приводит единичные факты непримиримого отношения французов и поляков к оккупантам, придавая им значение всеобщего противодействия захватчикам. Верил ли он в наличие массового сопротивления немцам в оккупированных странах Европы? Скорее всего, хотел верить, обманывая себя, теша себя этой надеждой и пытаясь внушить её читателю. Увы, в целом его надежды были иллюзорны. Они сказались и в послевоенном романе „Буря“, половина которого посвящена Франции в предвоенные и военные годы.
Это вызвало, на мой взгляд, справедливые нарекания. В самом деле, сопоставление событий этого периода в Советском Союзе и во Франции абсолютно неправомерно. Теперь мы знаем, что французское Сопротивление в первые годы оккупации Франции было ничтожно и стало заметной боевой силой лишь накануне
А не Сурков?