ЯГНЁНОК И ВОЛК

Плед уже ничего не прикрывал, и Кон легко выдернул его из её ослабевших пальцев, стискивая её в объятиях и отчаянно зарываясь лицом в шёлковую волну кудрей.
А она всё смеялась, ликующе и безудержно — прощая, принимая, понимая.
А потом сама вцепилась ему в волосы, когда он зализывал каждую свою отметину на её нежной коже — до тех пор, пока её короткие стоны не перешли в дрожащие крики, которые она тщетно пыталась зажать прикушенными костяшками пальцев.
Всё её тело, казалось, приветствовало его, когда он снова погрузился в неё — так глубоко, что, нажав ладонью на её мягкий живот чуть ниже пупка, почувствовал прямо под гладкой кожей собственные исступлённые толчки.
И когда Уна выгнулась дугой, от пяток до макушки, в длинной тягучей судороге, изумлённо выдохнув его имя, он тоже не выдержал, отпуская себя — в рай.

***
Уна О’Ши точно знала, кого она сжимала руками и ногами, не в силах оторваться, чьё имя выкрикивала — не Ронана, нет.
Она согрешила с другим — в своей супружеской постели. Она предалась греху блуда до венчания, и отец Бран теперь наложит на неё непомерную епитимью. И запретит ей видеться с Коном — пока они не встанут рука об руку у алтаря. Но венчание должно состояться как можно скорее — а вдруг зачато дитя?
Уна бережно положила ладонь на свой живот, где, возможно, только что вспыхнула новая жизнь, которую так и не смог заронить в её чрево Ронан. Но она точно знала, что Ронан хранит её, наблюдая за нею оттуда, из своей невообразимой дали. И не он ли послал ей этого бешеного, неистового мальчишку, опустошённо вздрагивавшего сейчас в её объятиях?
Слёзы неудержимо катились у неё из глаз — к вискам, капая на подушку, но в груди так и кипел ликующий, радостный смех.
Кона всё ещё потряхивало, как в лихорадке, когда он чуть отстранился и медленно сел на постели, не спуская с Уны сощуренных глаз. И всё так же глядя только на неё, он пошарил рукой по полу, что-то отыскивая.
Нож.
Её нож.
«Ты вырежешь на правой руке моё имя, Уна О’Ши, когда я возьму тебя».
Она даже не вздрогнула, не отвела взгляда. И не стала просить пощады.
Просто протянула ему руку и так же просто проговорила:
— Я не левша. Сделай это сам.
Кон качнул головой и сипло отозвался, облизнув губы:
— Незачем. Моё имя и моё семя – внутри тебя, Уна О’Ши.
Он вытянул перед собой левую руку и, крепко сжав кулак, сосредоточенно надрезал смуглую кожу чуть ниже сгиба локтя, не обращая никакого внимания на заскользившие вниз алые струйки, выписывая лезвием, как пером, одну за другой, буквы.
Уна.