Разговор в купе.

Сергей! –  я принципиально не называю людей по кличкам или прозвищам.
- Привет, - он обрадовался, увидев знакомое лицо в чужом городе, - Ты что здесь делаешь?
- В институт поступил, вот отмечаю.
- Значит, в городе будешь жить, - сказал он завистливо.
- Ага! – гордо подтвердил я.
- Подружку тоже новую заведешь? – почему-то спросил он.
- Заведу, - сказал я пьяным голосом. Потом вспомнил про Галину фотокарточку, которую носил всегда с собой, достал ее и добавил
- А с этой у меня всё!
- Дай посмотреть, -спросил Касенька. – Ух ты, какая красивая! Если у тебя с ней всё, можно, я фотокарточку себе оставлю?
«Зачем ему фотокарточка незнакомой девушки?» – с недоумением подумал я, а вслух небрежно сказал:
- Бери!

- Ну скажи, как она выглядела.

Потрясающе!  Невысокая, - мода на длинных «моделей» до нас еще тогда не дошла, и девушки, длиннее метра семидесяти, стеснялись и сутулились. Хрупкого сложения – узкие плечи, тонкая талия, изящные кисти рук, красивые ногти. Форме ногтей я всегда придавал очень важное значение. По ним видно «породу». Длинные, как-то даже неестественно прямые ноги. Никаких тебе коленок шишками или икр бутылками. Пожалуй, ноги – это первое, что бросалось в глаза и выделяло ее из массы еще до того, как ты увидел ее лицо. У нее были гладкие каштановые волосы до плеч, и больше всего она была похожа на актрису Анастасию Вертинскую. Только глаза больше и без того сумасшедшего блеска, который виден на фотографиях Вертинской. Но один дефект всё же был в ее внешности – у верхнего переднего зуба была небольшая щербинка, нарушающая ровную линию. Это сразу бросалось в глаза, стоило ей начать говорить или просто улыбнуться, но странным образом ни сколько не портило внешность, а, наоборот, говоря языком прошлого века, гасило отталкивающее совершенство красоты.

- Ладно-ладно, остановись. Расскажи лучше, что дальше было.

- Да, извини, меня не туда повело. Так вот, через неделю после ее отъезда ко мне в кинотеатре  подошел Мишка.
- Ты как, с Галькой-то не бросил?- спросил он.
- Не бросил, - не очень дружелюбно ответил я. Говорить на эту тему с кем бы то ни было, а особенно, с Мишкой, у меня желания не было.
- Женись на ней, - продолжил он заговорщическим голосом. – Девка она красивая. Я ей не нравлюсь, а тебя она любит. Знаешь, отец у нее лесник, денег – прорва. Он по пьянке хвалился: « Как Галька замуж выйдет, я ей с зятем «Жигули» куплю!»
 Я молча пожал плечами и пошел занимать очередь в кассу, за билетами. В моих планах было отвертеться, или, как сейчас говорят, «закосить» от армии и поступить в политех. Жениться, а тем более, столь странным образом получить «Жигули» я не собирался. И вообще, социальный статус или материальное благосостояние родителей моих подружек меня ни когда не интересовали. Мишка был практичнее. Через год он женился на бабе, работавшей заведующей аптекой и уже лет десять твердо ходившей в старых девах. Я как-то поспорил с Витькой на бутылку, что эта «крышка от гроба» (ее Витька так называл) замуж никогда не выйдет, да, к тому же, у нее характер, как у ведьмы. Витька со мной не соглашался и рассудительно отвечал:
- Всё может быть.
 Вскоре после свадьбы Мишка купил ижевский «Москвич» и важно проезжал мимо нас, аккуратно объезжая рытвины на дорогах.
 Проспоренную бутылку отдать мне не пришлось. В отличие от меня Витька не сумел «закосить» и загремел в армию. Вернулся через два года он совсем другим человеком. Веселый характер его исчез навсегда. На небольшой гулянке, собранной родителями по случаю возвращения из армии – отслужил! – он сидел грустный и задумчиво ел чайной ложкой сливочное масло из масленки. Видимо, в армии не хватало в пище жиров. Друзьями с ним мы больше не были.
 Извини, я опять отвлекся. Так вот, за тот месяц, что мы с Галей не виделись, я отправил ей четыре письма и получил четыре ответа, написанные крупным аккуратным почерком прилежной ученицы. Я мог бы писать каждый день, но почему-то стеснялся. Мне казалось, что это будет излишне бурной демонстрацией чувств.
 Долгожданная встреча прошла напряженно. Галя смотрела на меня с непонятной обидой, попытки поймать с ней контакт, как-то сблизиться, окончились ничем.
 Весь следующий день я пытался сообразить, в чем причина, но так ничего и не придумал.
 В тот же вечер Галя не захотела идти в кино. Мы сели в палисаднике на скамеечку подышать чистым весенним воздухом. От аромата сирени у меня кружилась голова. Неожиданно Галя начала говорить. Я не хочу приводить здесь слова, которые она сказала, но всё было неправда и очень обидно. Она умышленно меня оскорбляла. Я сидел молча, слушал и думал, что ответить. В голову ничего не шло. Тогда я подождал, когда она замолчит, левой рукой, которой  всё ещё обнимал ее за плечи, слегка отвел  от себя, а правой влепил несильную пощечину. От неожиданности она ахнула, распрямила спину и стала медленно вставать. Я удержал ее и грубо сказал:
- Сиди, а то еще получишь.
Она села.
- Посиди и подумай, может, поймешь, чего ты мне наговорила, - сказал я с обидой.
Она промолчала. Минут двадцать мы сидели молча, потом я не выдержал и сказал:
- Иди домой, ничего ты не поняла.

 Следующую неделю я видел ее каждый вечер в фойе кинотеатра, но не подходил. Она тоже не делала попыток сближения, только смотрела на меня каким-то обжигающим взглядом.
 В субботу вечером я после кино не пошел, как обычно, на танцы, а решил покататься на мотоцикле. Медленно, на первой скорости, я ехал вдоль тротуара, высматривая знакомых. Наконец я увидел тех, кого искал. Галя с Танькой шли медленной прогулочной походкой. Я забыл сказать, что Витька сбежал от Таньки к середине второй недели, и Танька снова была девушкой в свободном поиске.
- Привет, Тань, - привычно подрулил я к ней, - поехали на мотоцикле кататься.
- Чего это ты меня, а не Галю приглашаешь? – спросила Танька.
- А чего ее без толку приглашать, всё равно откажется. Она на меня в обиде, -сказал я.
- Почему это откажусь?- вдруг с вызовом сказала Галя.
- Тогда садись, - ответил я вдруг охрипшим голосом.
Галя легко запрыгнула на заднее сиденье моего верного «Восхода», и я дал газ. Но буквально через минуту, при переключении с третьей на четвертую скорость, у мотоцикла оборвался тросик сцепления.
- Всё, приехали!- сказал я Гале через плечо. – Оборвался тросик, и если мы остановимся, то уже не тронемся.
- Что же делать? – испуганно спросила она.
- Ничего, будем ездить, пока не помиримся, - лихо ответил я.
- Я согласна, - сказала Галя и покрепче прижалась к моей спине.
Мир и счастье вернулись на свои места.
 Следующая неделя была неделей безоблачной радости. А потом Галя уехала назад в Ткачевск, сдавать госэкзамены. Я писал ей почти каждый день, так же часто получал ответы. Экзамены она сдала очень хорошо, за что получила распределение в ткачевскую городскую больницу. Но сначала было полтора месяца каникул, и она вернулась домой.
 Между нашими селами - восемнадцать километров грунтовой дороги. Каждый вечер я пролетал их на своем «Восходе», забирал Галю, и мы уезжали куда-нибудь подальше. За то, что я увел самую красивую девушку, местные орлы грозились меня, как минимум, покалечить.
- Ты не боишься ко мне приезжать? – спросила меня Галя в первый же вечер.
- Лучше быть избитым, чем быть трусом! – гордо ответил я.
 К такому ответу не хватало, разве что, кавказского акцента. Конечно я боялся. Для безопасности в кармане куртки я носил гирьку на веревочке – аппарат страшной убийственной силы. Кроме того, во внутреннем кармане лежала огромная самодельная отвертка. Про них я Гале ничего не сказал. К счастью, эти жуткие средства самозащиты так ни разу и не понадобились. Я забирал Галю, мы ехали в поле, заезжали за копну сена, садились на мою расстеленную куртку, обнимались и замирали от счастья. Пару раз я пытался в ласках зайти чуть подальше. Отпор был мягкий, но решительный. И я больше не настаивал. Конечно, для восемнадцатилетнего парня секс - остро желаемое событие. Но ощущение счастья у меня было просто максимальным, и Галин отказ или согласие не могли к этому ни прибавить, ни отнять.
 В начале июля я уезжал в город, поступать в институт. За день до отъезда я сказал Гале, что буду жить в общаге, адреса не знаю и писать пока не буду. Она отнеслась к этому как-то спокойно и ничего не ответила. Следующие полтора месяца я о ней вообще не думал. Новая среда, новые люди, нервные перегрузки на экзаменах. Видимо, внутри меня сработал какой-то блок защиты. Впервые о ней я вспомнил во время той странной встречи с Касенькой. Через четыре дня, прежде чем вернуться домой, я заехал в Ткачевск. Гали дома не было, она работала. Найти ее в огромных корпусах больницы было непросто, но, как говорится, язык до чего хочешь доведет.
 Галя увидела меня, и я почувствовал, как она внутренне напряглась.
- Ты чего это так внезапно приехал? Я на дежурстве, у меня совсем нет времени.
- Я быстро, - сказал я. – Я только заехал сказать, что мне кажется, нам надо заканчивать нашу историю. У нас у каждого своя жизнь, точек соприкосновения нет совсем и вместе у нас всё равно ничего не получится.
Галя презрительно скривила губы, выдержала паузу, потом дрожащим голосом сказала:
- Я тоже так считаю и хотела тебе об этом сказать. Жаль, что ты успел первый, - глаза у нее заполыхали знакомым огнем.
Я повернулся и вышел, вполне заслуженно чувствуя себя последним подлецом.

Студенческая жизнь начинается с колхоза. Весь первый курс нашего механико-технологического пригнали в плодосовхоз убирать яблоки. Сад был гигантский. Нас поселили в бараки, стоящие примерно в середине сада, в четырех километрах от ближайшей деревни. Отряд охранников с овчарками, присланный из Харькова, завершал картину. Охранять они должны были сад, но всем нам казалось, что охраняют нас.
 Первая неделя жизни в колхозе – период бурных знакомств. Всё выглядит очень интересным, веселым и романтическим. Один я, подавленный разрывом с Галей, ходил задумчивый и мрачный. Мои однокурсницы почувствовали во мне что-то необычное и стали сначала заинтересованно поглядывать на меня, а потом, не дождавшись активности с моей стороны, сами проявили инициативу. Я получил несколько предложений встречаться, но вежливо отказался. Недели через две я был переведен из категории «загадочный» в категорию «чокнутый», и меня оставили в покое.
 Из колхоза мы вернулись через полтора месяца, а на следующий день я купил букетик цветов и поехал в Ткачевск.
 Галя оказалась дома и открыла дверь. Но увидеть меня она никак не ожидала. Секунда замешательства, затем она сказала, сверкнув глазами:
- Ты зачем пришел? Уходи, - и закрыла передо мной дверь.
«Когда-нибудь ей всё равно нужно будет выйти из дома,» – подумал я и сел на ступеньку лестничной площадки. Долго ждать не пришлось. Минут через пять дверь открылась, и Галя вышла на площадку. Кажется, она поняла, что я никуда не уйду. Я быстро встал и молча протянул ей букетик. Она взяла.
- Знаешь, ты первая, кому я подарил цветы, - сказал я.
Она ничего не ответила, только посмотрела на меня и улыбнулась. В улыбке было облегчение и радость. Я взял ее за руку. Она руку не убрала, продолжала смотреть на меня и улыбаться. Тогда я наклонился и поцеловал ей руку. Никогда раньше этого не делал. От руки пахло