имеющий изящные обтекаемые формы, с отличными мореходными качествами, оборудованный по последним достижениям, зарываясь носом в бурлящую волну, торопился к рандеву. Накануне вечером получили шифрограмму, с приказанием немедленно уходить в указанный квадрат. По прибытии на место доложить и ждать дальнейших распоряжений.
Надо сказать, «Академик Ерофеев» не был гражданским судном. Принадлежал ГРУ СССР, – военно-морской разведке Северного флота, а порт приписки – Мурманск. Экипаж состоял из военных моряков и матросов срочной службы. Были специалисты закрытых научных институтов. На судне не имелось никакого вооружения. Команда в гражданской одежде успешно представлялась учеными-океанологами. Все документы находились в полном порядке. Никого не интересовал новейший, слишком уж мощный для такого корабля комплекс радиолокационных станций и антенн спутниковой связи, обилие гидроакустической аппаратуры. Задачи были разнообразные, но главным предназначением считались корректирование, прием и передача секретнейшей информации с находящихся на боевых дежурствах подводных лодок. Собирались и анализировались, затем отправлялись в центр данные о надводных кораблях и подводном флоте вероятного противника, – военно-морских сил США и стран НАТО. На судне стоял компьютер последней для 1989 года модели. Специалистов по информатике в Союзе насчитывалось несколько десятков человек и лучшие прикомандированы к «Академику». В компьютер загружены фото, тактико-технические данные и все возможные сведения о вооружении военных кораблей и транспортов, а также подводных лодок. Записаны шумы винтов и оперативная информация об экипажах и состояниях многих судов. Даже шифровальные коды сигнальных книг иностранных флотов были здесь. Данные обновлялись. Лучшая ЗАСовская система позволяла не опасаться перехватов, а дешифровщики нередко ловили секретные передачи неприятеля.
Командир корабля, капитан третьего ранга Эдуард Кривошеин, стоял на ходовом мостике и в бинокль оглядывал мглистый горизонт. Океан был суров и неприветлив. Задувал крепкий зюйд-вест, с высоких волн срывались клочья пены. Ветер был встречный, обжигающе ледяной. Погода стояла ясная, прозрачность небес впечатляла, а упругость свежего холодного воздуха приводила сердце в состояние бурного восторга. Кривошеин любил такую осеннюю океанскую погоду. Казалось, тысячи острых игл пронзают твое лицо, тело. Все вокруг предстает величественным, прекрасным и большим. А ты чувствуешь себя жалкой пылинкой идущей на утлом суденышке, послушном стихии воды и ветра…
Нужный квадрат находился далеко от морских торговых и пассажирских линий. Лишь заблудившиеся, отклонившиеся от своего маршрута рыболовецкие шхуны, да огромные, несущие опасность айсберги, можно было изредка встретить в этих местах. Воды были нейтральные и вероятность появления в пределах видимости военных кораблей практически отсутствовала.
К 22.30 вошли в заданный район. Застопорили машины и остались ждать. Вскоре секретчик принял шифрограмму. Приказано было встретить четыре лесовоза и один танкер с плавбазой. По прибытии отряда доложить и без надобности в эфир не выходить.
Ждали, занимаясь текущими делами. Наконец приборы уловили переговоры приближающейся флотилии. На горизонте с зюйд-вестовой стороны показались надстройки лесовозов. Когда приблизились к линии визуального контакта, команда «Академика Ерофеева» содрогнулась. Один лесовоз был почти затоплен и с большим трудом выбирался из морской пучины, смело взбираясь на гребень волны, и тяжко падая вниз. Выбирался и, вздрагивая всем корпусом, вновь зарывался, оставляя над водой только антенны. Но машины работали, а экипаж отчаянно боролся за живучесть корабля. Второй лесовоз с заметным дифферентом на корму, выскакивал носом и сваливался днищем. Третий лесовоз шел с опасным креном на левый борт. «Камчатка» вела на буксире танкер, у которого выдохлись дизеля. На нем еще оставались запасы горючего. Флотилию так яростно потрепало при переходе мыса Горн, и лишь чудом не потеряли ни одного судна, а четвертый лесовоз и вовсе шел без течи и поломок.
С «Академика Ерофеева» спустили катер и по высокой волне понеслись к «Камчатке». Командир с начальником флотилии долго обсуждали что-то в ходовой рубке. Наконец катер ушел.
Трое суток чинились, подвели под осевший лесовоз огромный пластырь, закрепили. Откачали из трюма воду, приободрились и рано утром, заправившись остатками горючего с танкера, малым ходом, осторожно маневрируя, направились в квадрат №188, пустынный и забытый, мрачный далекий уголок океана. Погода портилась, по небу шли редкие черные тучи. Шквалистый ветер приносил мелкую противную морось. Палуба, надстройка и борта покрылись белесым налетом морской соли. Далеко на юге просматривались одинокие вершины ледяных айсбергов. Океанские глубины обрели светлый зеленовато-фиолетовый цвет. Оттуда дышало холодом, и суеверный трепет охватывал не такие уж и робкие моряцкие сердца. Все понимали, что до Владивостока им не дойти…
Самый исправный лесовоз получил по семафору сообщение от плавбазы, резко набрал обороты и отвернул круто на зюйд. Больше его никто никогда не видел. Он шел в 318 квадрат.
Пустой танкер, который тащили на буксире, оставили на месте. Остальные три лесовоза рассредоточились в пределах видимости. Тут же получили приказание Кривошеина: собрав все документы, ценности и личные вещи, всем экипажам покинуть суда, перейти на «Камчатку». На все отвели шесть часов. «Академик Ерофеев» издали наблюдал, как люди садятся в спасательные шлюпки и гребут к «Камчатке». Приняв на борт всех моряков, помигав «Академику» семафором и издав на прощание долгий гудок, плавбаза, увеличив до максимума обороты гребных винтов, на полном ходу пошла во Владивосток, где опустили якоря через двадцать три дня морского перехода.
Командир Кривошеин знал, что произойдет дальше. Распорядился подготовить видеозаписывающую аппаратуру, приготовиться к радиационной тревоге. Находясь в режиме радиомолчания ждать один лишь сигнал. Быть в состоянии готовности предстояло двадцать четыре часа, после чего, в случае не получения сигнала, уходить в 318 квадрат.
