Йот Эр. Пролог 1

места вслед за всадниками, направившими своих лошадей по дорожке, указанной едущим неспешной рысью лесничим. По мере того, как дорога бежала все дальше по лесу, пуща, которую юная графиня посетила впервые, не переставала удивлять ее первозданной мощью природы, совсем не похожей на те рощицы и перелески, да даже и казавшиеся ей дикими леса, в которых ей приходилось бывать ранее.
Могучие вековые дубы, не меньше, чем в три охвата, а иные, пожалуй, и до пяти, возвышаются, как гигантские колонны меж прочих деревьев довольно внушительных статей, но кажущихся рядом с этими исполинами всего лишь тонкими жердинами. И те же дубы, выросшие на открытых местах, на небольших полянках среди лесных зарослей, приобретают вид замшелых корявых богатырей. Может быть, среди этих долгожителей отдыхал после охоты Август Саксонский, а иные из них помнят Стефана Батория?
Смешанный лес вдруг сменяется стройными рядами сосен, вознесших высоко вверх шапки своих густо-зеленых макушек, а за ними проглядывают белокожие березки, усыпанные мелкими листочками, кое-где уже тронутыми едва заметной желтизной. Тут дорога пролегает среди толпы гладкоствольных кленов с их пышной узорчатой листвой, радующей глаз сочными зелеными красками. Но вот надвинулись заостренные темные силуэты елей-великанов, погружая все вокруг в таинственный сумрак…
– Стой! – до сих пор звуки окружающей природы, – шум ветра, птичьи голоса, жужжание насекомых, – нарушались лишь всхрапыванием лошадей, бренчанием сбруи, стуком копыт, негромким говором людей, да поскрипыванием повозок. Теперь же в эти, уже ставшие привычными шумы вдруг ворвался властный голос лесничего. – Дальше верхами не пройти.
Чуть привстав в коляске, Ева разглядела впереди небольшой лесной кордон с коновязью. Тем временем лесничий отдавал распоряжения:
– Федор, Ксаверий, Ежи, Ахмет! Примите лошадей, устройте и обиходьте!
Спешившись, Михал Потоцкий подошел к экипажу, и подал руку сестре, помогая ей выйти из коляски.
– Что-то ты сегодня не в духе, ма шер, – заметил он.
Разумеется, Ева не стала признаваться, почему она «не в духе». Подходящее объяснение нашлось тут же, без долгих раздумий:
– Не люблю, когда убивают беззащитных зверей просто для развлечения! – вспылила она.
– Ладно, ладно, – усмехнулся брат, – ты вечно ищешь повод, чтобы напасть на светские обычаи. Не будь букой, высший свет этого не оценит!
Присоединившись к группе охотников, Ева, тем не менее, демонстративно оставила свое ружье в коляске. Мужчины, практически все, как один, были одеты в очень похожие охотничьи костюмы – пиджаки или глухо запахнутые куртки с поясом, брюки, заправленные в сапоги, шляпы с узкими, немного загнутыми вверх полями, некоторые из них – украшенные перышками. Лишь немногие вышли на охоту, обутые в ботинки и в брюках навыпуск. На Еве был примерно такой же охотничий наряд, как и на великих княжнах и императрице, оставшихся рядом с государем – юбка до пят, приталенный жакет с пышными, присборенными у плеч рукавами, темная блузка под горло и небольшая шляпка, напоминающая мужскую. Единственные вольности, которые позволила себе юная графиня, состояли в том, что одежда ее была не столь унылых расцветок, как у прочих дам, рукава жакета, в соответствии с последними веяниями венской моды, были облегающими, а охотничью шляпку заменило веселенькое канотье.
Охотники углубились в лес, и, проделав пешком еще немалый путь, потребовавший около часа, начали занимать позиции, указанные лесничим.
– Тут совсем рядом проходит кабанья тропа, – пояснил он, указывая широким жестом на окрестные кусты. – Если моим лесникам повезет, то они смогут выгнать сюда немалое стадо.
Ева держалась чуть поодаль остальных, позади одного из своих братьев. Потянулись минуты ожидания. Прошло четверть часа, потом еще столько же. Но вот от лесной прогалины, видневшейся по левую руку, донесся неясный шум, затем он стал уже явно различимым, и среди лесного подроста мелькнули спины кабанов. Когда часть из них вышла на открытое место, загрохотали первые выстрелы.
Юная графиня дернула плечом и отвернулась. Почти в то же мгновение в двух десятках шагов от нее кусты бесшумно раздвинулись, и на прогалину выскочил матерый секач. Вацлав Потоцкий, обернувшись на короткий сдавленный крик сестры, не медля вскинул ружье и выпалил по кабану единственный оставшийся заряд. То ли не попал, то ли одним таким выстрелом зверя было не свалить…
Дикий вепрь рванулся, казалось, прямо на Еву. Внезапно, шагах в трех-четырех впереди нее на прогалину выскочил лесничий прямо наперерез секачу и саданул дуплетом из обоих стволов. Секача ощутимо повело в сторону, затем он остановился, будто налетев на преграду. Передние ноги его подломились и зверь медленно, будто нехотя, завалился набок, едва не воткнувшись в лесничего, который, так и не сойдя с места, уже успел отбросить в сторону ружье и ожидал вепря, выхватив длинный, дюймов чуть ли не двадцати, кинжал.
Старший Потоцкий, подбежав к своей дочери, и убедившись, что с юной графиней все в порядке, – она даже не выказывала никаких намерений изобразить приличествующий случаю обморок, – направился к лесничему.
– Чем я могу отблагодарить вас, господин Речницкий? Никакая награда не будет чрезмерной за жизнь моей единственной дочери. Я готов сделать для вас все, что только будет в моих силах! Хотите следующий чин? Орден? Если вы любитель верховой езды – примите лучшего скакуна из моих конюшен! Любое ружье из моей коллекции оружия будет вашим! – горячо, чуть не запинаясь от волнения, предлагал граф. – Только скажите! И в любом случае вы будете желанным гостем в моем доме.
Лесничий, однако, любезно, но достаточно решительно отказался от какой бы то ни было награды:
– Полноте, ваше сиятельство! Спасибо вам за ваше желание отблагодарить, но мне вполне достаточно сознания того, что я выручил юную даму из неприятностей. При чем тут чины да ордена? Любой дворянин на моем месте сделал бы то же самое. Да и любой честный человек.
– Тем не менее, пан Францишек, моя признательность всегда будет с вами!– вовремя припомнив имя лесничего, граф, произнеся слова благодарности, наградил его крепким рукопожатием. – Слово Потоцкого! А оно еще немало значит в этих в краях!
Ева вновь поймала себя на том, что неотрывно смотрит на лесничего. Правда, сейчас там же стоял ее отец, и, воспользовавшись тем, что невозможно различить, на кого же именно она смотрит, девушка позволила себе отдаться собственной слабости и во все глаза разглядывать своего спасителя. Спохватившись, она сделал несколько шагов вперед, и протянула лесничему руку:
– Благодарю вас, сударь. Вы спасли мне жизнь.
Речницкий учтиво поклонился и мимолетно коснулся ее запястья губами. Да что же это такое! Прикосновение заставило ее ощутимо вздрогнуть, словно через мужские губы в нее ударила маленькая… – нет, пожалуй, что и не маленькая! – молния.
С усилием подавив всколыхнувшееся в ней непривычное волнение, о значении которого она безуспешно пыталась не думать, юная графиня бросила торопливый взгляд на отца, – не заметил ли чего? – отступила немного в сторону и, стиснув зубы, потупила глаза.
После столь драматического происшествия на охотничьей вылазке, организованной по его желанию, Николай Николаевич Младший почел за благо более не отделяться от императорской охоты. Да и неизвестно, сколь долго высочайшие особы были бы склонны терпеть вольности и отступления от дворцового этикета, допускаемые двоюродным дядей царя. Поэтому вся высокородная компания поспешила присоединиться к императорскому завтраку, устраиваемому прямо в лесу при помощи полевой кухни. По времени этот завтрак следовало бы именовать обедом (или, на британский манер, ланчем), но торжественный обед давался уже поздно вечером во дворце
Собственно императорская охота на тот день уже подходила к концу. Она представляла собой скорее расписанный придворный церемониал, нежели настоящую охоту. Все ее участники первоначально собирались в семь часов утра перед Охотничьим дворцом и дожидались государя, который выходил в сопровождении своей супруги и двух ее фрейлин.
Затем охотники рассаживались парами в колясках, запряженных тройками лошадей, и, в сопровождении егерей, ехавших верхами сзади, направлялись в лес. Путь к месту охоты пролегал по прямым, тщательно расчищенным просекам, длинным, как громадные парковые аллеи, и поросшие лишь мягким травяным ковром.
Вся охотничья компания прибывала к заранее заготовленным позициям, именовавшимся тогда штендами (или, иначе, стандами). Нетрудно догадаться, что это были просто деревянные стенды для стрельбы, высотою примерно до пояса. Сзади охотника становился егерь, обязанности которого состояли в заряжании ружей и в страховании от каких-либо случайностей. Только сам царь имел привилегию быть сопровождаемым сразу двумя егерями с рогатинами, чтобы они, в случае, если крупный зверь, озлобленный раной, пойдет напролом, не допустили его к особе государя.
Распределение участников охоты между стендами осуществлялась по жребию. Николай II тянул жребий наравне со всеми другими приглашенными, что составляло предмет его особой гордости. Ведь в других царствующих домах Европы монархам всегда предоставлялись на охоте лучшие места, а гости более низких разрядов иногда довольствовались такими позициями, с которых подчас не удавалось произвести ни единого выстрела.
Огромное количество животных, заранее согнанных егерями, и теперь направляемых к позициям стрелков, позволяло тем не тратить заряды зря, и количество убитых зверей достигало весьма внушительных величин. Охота завершалась, как уже было сказано, завтраком, дававшимся там же, на месте.
Впрочем, хотя царская охота протекала без особых случайностей – не считать же за таковые время от времени раздававшиеся вскрики не в меру чувствительных фрейлин – завтрак как раз не обошелся без происшествия, но скорее забавного, нежели драматического. Выстрелы, раздававшиеся со штендов, занимаемых царственными особами, давно стихли, егеря собирали многочисленную добычу, а официанты заканчивали сервировку столов к завтраку. Установившаяся тишина и соблазнительные запахи, распространяемые горячими яствами, сыграли с официантами шутку – прямо к одному из столов из леса вышел молодой лось. Испуг служителей был, однако, совсем нешуточным: некоторые из них бросились врассыпную, иные же старались заслонить только что сервированный ими с таким тщанием стол для высочайших особ. Лишь один осмелился замахнуться на лося полотенцем.
Думается все же, что сохатый ретировался не благодаря действиям этого героического одиночки, а вследствие поднявшегося общего шума и суматохи, неприятных для зверя, привыкшего к спокойствию глухих лесных чащоб.
За завтраком государь был заметно взволнован рассказом Николая Николаевича о нападении секача на графиню Потоцкую:
– Вечно тебя тянет на всякие авантюры! – выговаривал он своему родственнику. – Как бы ты выглядел, Николаша, случись что с дамой? А если бы кабан бросился на тебя?
Во время последнего выхода на охоту, уже в первые дни сентября, Николаю Николаевичу Младшему