Тася

Дневная жара утомила даже неугомонных цыплят и утят, и на птичьем дворе наступило затишье. На бревнышке у поленницы притулилась женская фигурка. Худенькие плечи, криво обрезанные волосы свисают грязными сосульками. Прислуга, работница, приживалка - как ни назови, все будет правдой.  

- Чего расселась, корова? - ловкий пинок под ребра заставил встать и разогнуть занывшую спину. - Дела сами делаться будут? За водой сходи. Да не ленись, полную бочку натаскай! Не то достанется тебе вечером от деда! На помойке подобрали, кормим, поим, а толку от нее нету...

Тася послушно взяла ведра и пошла к колодцу. Злобные слова, несущиеся вслед, стихали и превращались в неразличимый бубнеж.

Колодец в деревне был один, идти вроде бы и недалеко, но так это если без ведер. Деревянные, схваченные железными ободами, они даже без воды довольно ощутимо оттягивали плечи. Что ж, не в первый раз получать тычки и пинки от хозяев. Плечи еще больше сгорбились, в груди заныло.

Что это за жизнь такая беспросветная? Если бы не было Максимки, Тася бы не раздумывая бросилась в самый глубокий омут. Ну, хоть в Материнские Слезы. Это такое место на реке, где, по легенде, утопилась мать, потерявшая ребенка. И теперь лунными ночами часто видят скорбную женскую фигуру и слышат плач. Вот бы тоже лежать на дне, смотреть на проплывающие облака сквозь толщу воды,  слушать шум ветра... Умереть, просто "не быть"... Освободиться от тяжкого ярма, добровольного рабства... Но Тася знала, что не сделает этого. Как же Максимка без нее?..

Так, в мечтах о смерти, прошло несколько часов, что потребовались, чтобы наполнить водой огромную бочку для хозяйственных нужд. Надо же скот поить, мыть-стирать, да мало ли в деревенском доме дел? Дня не хватает, чтобы все переделать.

Опять Тасе приснилось детство. Давным-давно забытые воспоминания, тщательно похороненные в глубине сердца. Отсюда и мысли о смерти. До четырнадцати лет она жила в богатом доме, с любящими родителями. Для папы и мамы Настенька была словно свет в окошке, единственная отрада в жизни. Поздний, долгожданный ребенок, оттого и баловали ее, и позволяли все, что только захочется. Впрочем, Настенька была послушной девочкой, и не давала родителям повода для печали. Но разразилась война.

Настю отправили к родным в другой город. На обоз, с которым она путешествовала, напали. Слуг убили, каким-то чудом ей удалось вскочить на оседланную лошадь и скрыться в лесу. Долго добиралась до родного дома, пряталась, вздрагивала от каждого шороха. Добралась-таки. Но вместо дома обнаружила пепелище.

Девочка до вечера сидела прямо на земле, размазывая по щекам слезы. Идти было некуда. Некоторое время пряталась в подвале, голодала. Можно было бы зарезать лошадь, но рука не поднималась убить того, кто спас жизнь. Падала в обморок от голода. В таком полуобморочном состоянии ее нашли проезжающие мимо крестьяне. Тот момент Настя помнила смутно. Чьи-то фигуры, уводящие её (ЕЁ!) лошадь, лицо полной женщины:

- Слышь, девка! Жить хочешь? - громкий голос резал слух.

- Хочу... - прошептала девочка.

- Эй! Не спи! - по щеке хлестнула большая ладонь. - Проснулась? Хорошо. Мы тебя заберем к себе в деревню. Будешь жить в доме, будем тебя кормить-поить. За это поклянешься двадцать пять лет работать на нас и родить моему сыну ребенка.

Мужской голос вклинился в монолог женщины:

- Да накой она нужна Мишке-то? Че, у него баб мало?
   
- А ты молчи, дурак. Нам наследник нужен, а этот кобель только по бл*дям таскается, жениться не хочет. Дед будет только рад новой работнице.

- Ну, ладно... - мужчина отошел в сторону телеги.

- Эй, девка! Что, клятву дашь?

Если бы Настя знала, какая жизнь ее ожидает, она бы предпочла умереть с голоду. Но...

- Клянусь, - прошептали бледные губы. И очередной обморок захлестнул ее черной волной.

Насте было тогда четырнадцать.  

Годы, проведенные в деревне, счастливыми нельзя назвать даже с натяжкой. Не было дня, когда бы ее ни били и ни оскорбляли. Тяжелая работа от зари до зари, ночами (слава богу, редко) приходил Стан. Через два года у Насти родился сын, Максимка. Еле выжила тогда.

В семье главным был дед Афанасий. Крепкий, как столетний дуб, и такой же угрюмый. Единственный, к кому дед питал слабость - это Стан, младший из детей и единственный сын. Только ему разрешалось поспать подольше, только у него были деньги на развлечения и на мелкие подарки своим любовницам. Остальных дед держал в ежовых рукавицах. Без раздумий мог ударить, если что-то не по-его. Насте он как-то руку сломал за то, что щи оказались ему пересоленными. Что ж, мог и убить.

Семья была большая. Для трех своих дочерей дед Афанасий выбрал мужей сам, позвал в примаки в свою хату. Младшему, Стану, завел наложницу. Она родила сына, долгожданного наследника, и стала не нужна. Будь Настя хоть чуть наглее, и потребуй от деда поблажек или откупа за сына - лежать бы ей на дне реки с камнем на шее. А так - кто обращает внимание на молчаливую тень? Лишь бы дело делала, да под ноги не попадалась.

Но уж женская половина семьи отыгрывалась на ней вдвойне. Тычки, щипки, пинки, обидные слова. Каждый день, месяц за месяцем, год за годом. И некому жаловаться, некуда бежать. Только омут Материнские Слезы охотно примет еще одну исстрадавшуюся душу. И Максимка, уже большой, двадцатилетний, тайком от всех принесет пряник или орехов горсть. Посидит молча, погладит по склоненной голове, и уйдет. Если дед узнает, что Максимка разговаривал со своей матерью, быть ему битым. А рука у деда Афанасия тяжелая.

Так и жила она. В прошлом Настя, солнышко, свет в окошке, а нынче - Таська, корова ленивая, дурища полоумная. И не жизнь, и не смерть. Маета одна. Слезы. Душу будто вынули. А взамен вставили черный горячий уголек, что не горит, но и не гаснет, а все тлеет, болит, лишает сил. И неизвестно, какая боль сильнее - та, в сердце, или причиняемая единственными родными людьми.


* * *


Перехватывая коромысло ноющими руками, Тася спешила домой. Слава богу, бочка полная, и теперь ее ждет обычная работа. Почистить коровник, принести свежей соломы на подстилку. Свиньям задать корм, в бочке запарить горячей водой корм для них на завтра. Проследить, чтобы младшие девчонки не оставили на ночь во дворе кур и уток, а загнали их в сарай. Если пропадет хоть одна птица, будет виновата она, Таська. Несмотря на то, что присматривать за птичьим двором должны Маруська и Лада.

Вся семья занималась обычной для деревни работой, никто не ленился. Только остальные работали с песнями, шутками, подгоняя друг друга, чтобы успеть на вечерние посиделки. А Тася так и не смогла найти здесь подруг. Детство в богатом доме, полученное образование будто поставили на ней клеймо: чужая. Да она и не стремилась стать своей для этих румяных полноватых женщин, громогласных потных мужчин, суетливых веселых детей. Чужая, так чужая.

Уже подходя к дому, Тася увидела стоящую у ворот бричку. Выкрашенная в красно-фиолетово-коричневые цвета, с кожаными сиденьями, с большими колесами, бричка казалась яркой игрушкой на грязном полу. Деревенская улица, покрытые толстым слоем пыли деревянные некрашеные заборы, тусклая одежда у собирающихся зевак - все будто подчеркивало нездешнюю красоту экипажа.

Лошадь недовольно прядала ушами, сгоняя мух. Возле нее важно прохаживался возница в богатой одежде. Тася немного полюбовалась бричкой, да заспешила домой. Если она и дальше будет ошиваться без дела, ее точно накажут.

Во дворе ее ожидал сам Стан. Огромный, будто медведь, и такой же косматый. Забрал у нее из рук коромысло с ведрами, зарычал:

- Ну-ка марш в баню! Совсем завшивела! Там тебя Таисья ожидает!

Таисья, старшая сестра Стана, была суровой и злой. Тася затряслась от страха. Стан подтолкнул ее в сторону бани:

- Топай давай. Дед ждать не будет.

Дед? Что случилось? Но задавать вопросы Тася не стала. У Стана рука такая же тяжелая, как у деда.

Будто в забытьи от страха и тревоги, женщина поплелась к стоявшей в самом конце огромного двора бане. Двор задами выходил к реке, и лучшего места для постройки сего важного сооружения не было. Таисья и вправду ожидала ее, переминаясь у низенькой двери.

- Ты чего так долго? Мне тут что, за моркОвкина заговЕнья ждать? Давно поперек хребта хворостиной не лечили?

Тася привычно склонила голову, пряча в ладонях лицо. Пусть и не красавица, но со шрамами она будет выглядеть еще хуже. На удивление, Таисья ее не ударила. Только зло зашипела:

- Давай, приблуда, мойся. Вот тебе платье барское, - в Тасю полетел сверток. Да уж, такое только барам и носить. Застиранное, помятое, буро-коричневого цвета. Без дыр, и за то спасибо.

Тася послушно пошла в баню. Таисья осталась караулить у входа. Что ж, надо мыться.

Конечно, никто для нее воду греть не стал. Несколько ведер холодной воды осталось в большой бочке после прошлого банного дня. Тася по-быстрому обмылась, нагло воспользовавшись хозяйским мылом. Даже голову вымыла.

- Да оставь ты свое тряпье! - гаркнула на нее Таисья. Старое платье выпало из рук Таси на землю. - Пойдем, дурища. Только посмей перед гостями нас позорить.

Сильная рука потянула ее к дому. Что же сегодня происходит?

За столом рядом с дедом Афанасием сидели две дамы. Дед нарядился в выходную вышитую рубаху, не самодельную, купленную на ярмарке. Тася робко перешагнула порог.

- Иди сюда, невестушка. Иди, не бойся, - дед Афанасий сладко улыбнулся. Глаза его оставались холодными.

Тася сделала несколько шагов к столу.

- Не смотрите, что она стесняется. Такая уж она на людях скромница. А как с сыном моим на сеновале спит - полдеревни слышит.

Тася покраснела. Стан никогда себя не сдерживал с ней, и хрупкая женщина стонала и плакала от его "любви". Но кто станет разбираться, что там чувствует приживалка деда Афанасия, и от чего она стонет.

- Настенька, ты ли это? - из-за стола поднялась одна из дам. Несмело подняв глаза, Тася разглядывала смутно знакомое лицо. - Это же я, Марьюшка, твоя подруга!

Вторая дама оказалась подругой самой Марьюшки, Алевтиной. Тасю усадили за стол, и угрюмая Таисья принесла квасу и несколько кусков горячего сладкого пирога, который пекли только по праздникам. Видимо, сегодня тоже праздник.

Едва пригубив квас, и не посмев притронуться к пирогу, Тася искоса поглядывала на красивых дам. Они спокойно чувствовали себя рядом с дедом Афанасием, и казалось, этот самоуверенный человек сам готов им кланяться. Но, наверное, это только казалось.

- Мы хотели бы пригласить Настеньку на прогулку. Если вы, конечно, не против, - проговорила Марьюшка. У нее был властный, мелодичный голос.

- Не против, - тут же отозвался дед. - Только она должна к ночи быть дома. А то ее муж и сын волноваться будут.

- О, Настенька, у тебя есть сын? - оживилась Алевтина. За Тасю ответил дед:

- Да, есть. Его зовут Максим, и ему уже двадцать лет. Изволите позвать?

- Да, если можно, - махнула ручкой Марьюшка.

Таисья тут же понятливо скрылась за дверью. Раздался ее голос: "Максимка, шельмец, мигом сюда!", топот ног, и через минуту парень мялся у порога, как недавно его мать.
   
- Проходи за стол, Максим, - приглашающе указала на лавку Марьюшка. Дед Афанасий только поморщился от того, что кто-то смеет распоряжаться