Дыроколы

наоборот. Что бы не затягивать паузу,  я спросил:
- Что-то железнодорожной станции не видать?
- Вокзал на другом конце города, -  отозвалась Береслава.
- Моторка … автомобиль… что ещё ты умеешь водить? Самолёт слабо?
Девушка подозрительно покосилась на меня, но убедившись, что я сама серьёзность, сменила гнев на милость.
- Могу! Правда, всего несколько типов спортивных самолётов… Ещё вертолёт…
Дорога постепенно превратилась в центральный городской проспект, по которому мы проехали через Загибнов от края до края и очутились на широкой привокзальной площади, довольно многолюдной в этот час. В ларьках и магазинчиках, окружающих её плотным кольцом, шла бойкая торговля. Береслава сбросила скорость и поехала в объезд площади, вокруг облупившегося памятника  местному герою Гражданской войны, вчитываясь по пути в многочисленные указатели на стенах дореволюционных бревенчатых и кирпичных домов, больше смахивающих на купеческие лабазы.
       Увидев очередную табличку с названием улицы, девушка радостно вскрикнула:
- Нашла! Нам сюда!
Но, к моему удивлению, она проехала дальше и, пропустив звеняще-дребезжащий красно-жёлтый трамвай, пересекла рельсы, после чего свернула в неширокий тенистый проулок без названия.
- Ты куда? - удивился я.
- К даче профессора пойдём пешком, что бы не привлекать внимания соседей, - объяснила Береслава, - А пока избавимся от тачки…
Машина медленно покатила по грунтовке между высокими дощатыми заборами, за которыми в зелени ухоженных садов прятались одно и двухэтажные кирпичные дома так называемого частного сектора.
Внезапно, сразу за покосившейся автобусной остановкой, слева от дороги показался пустырь, заросший лебедой. Береслава не раздумывая, свернула на него, заехала за бесхозный полуразвалившийся лабаз, спустилась в неглубокий овражек и остановила “Ниву” посреди высокой и густой крапивы рядом с небольшой мусорной свалкой.
- Приехали! Тачку бросим здесь.
Мы взяли свои вещи и покинули  машину.
- По законам конспирации, её полагалось бы сжечь…
- Не надо! - возразил я, - Пожарные, милиция понаедут… Начнут копать - то да сё… Пусть себе стоит… Найдутся ухари - “разденут” машину, а то и вовсе угонят… Или ребятишки разобьют…
- Я тоже так думаю! - согласилась Береслава, - Только пальчики мы на всякий случай сотрём!
Мы поднялись из оврага и по узкой петляющей тропинке зашагали назад в проулок. Проходя вдоль глухого забора, отгораживающего чьё-то подворье от пустыря, я не удержался и приник к щели между досками. Моему взору открылся цветущий палисадник, яркие клумбы под окнами добротного кирпичного дома, резные крашеные наличники, огород с ровными грядками на которых произрастала клубника, огурцы, помидоры, лук, укроп и прочая “зеленушка”. Посреди сада с яблонями, вишнями и сливами возвышалась беседка, в которой со смехом резвились детишки дошкольного возраста…
Как всё это было не похоже на аналогичные провинциальные городки у меня “дома”, где усилиями демократов в стране воцарились разруха, запустение и …катастрофическая смертность населения.      
Береслава нетерпеливо потянула меня за руку, мы потопали дальше, втянувшись в путаный лабиринт задворков пригорода. Впереди за домами послышался протяжный гудок электрички, донёсся дробный перестук колёс. Значит, мы шли правильно, вокзал был где-то рядом. Тропинка, наконец, вывела нас на задний двор какого-то бревенчатого строения под покатой шиферной крышей.
Двор оказался завален разнообразной тарой. За  невысоким штакетником вповалку лежали или стояли рядами дощатые ящики, картонные коробки, бочки и бочата, валялись обрывки обёрточной бумаги, рваные мешки и клоки соломы. Над всем этим  роились тучи жирных зелёных мух. В воздухе носился резкий запах пряной селёдки и квашеной капусты.
- Магазин! - безошибочно определил я и не ошибся.
Во двор вкатила крытая синим, пыльным брезентом “Газель”. Она остановилась перед невысоким крылечком с обитой драным дерматином дверью. Из кабины выскочил шофёр с кипой накладных. Хлопнув дверцей, он ринулся в дверь подсобного помещения. Секунду спустя из глубины магазина донёсся визгливый женский голос продавщицы: “Васька! Петька! Товар пришёл!”
На её зов из-за штабеля ящиков с пустой бутылочной тарой выползли два заспанных грузчика с красными помятыми рожами, на которых  тускло мерцали заплывшие глазки. Почёсываясь через засаленные майки, нетрезвые мужики подошли к машине и стали лениво открывать задний борт. Грузчики при этом ожесточённо жевали чадящие беломорины и в вполголоса материли и продавщицу Зинку, и магазин, и водителя.
Мы прошли мимо них. Я скосил глаза и увидел, что в закутке, откуда они появились, на перевёрнутом ящике стоит початая бутылка водки и два пустых гранёных стакана, лежит ломоть чёрного хлеба, пучок лука, нарезанная кружочками “докторская” колбаса и пара солёных огурцов.
Из магазина выскочил водитель “Газели”. Он помог грузчикам откинуть полог, потом  залез в кабину, что бы подремать с минутку, укрывшись газетой “Советский спорт”. Береслава подтолкнула меня в спину, мы обошли магазин, завернули за угол и во второй раз очутились на привокзальной площади.
Когда-то, ещё при царе Горохе, она была выложена гранитной брусчаткой. Но промчавшиеся над ней годы истолкли некоторые камни в песок. Образовавшиеся проплешины городские власти, не мудрствуя лукаво, залили асфальтом, отчего покрытие стало походить на гигантскую пятнистую шкуру диковинного зверя.
Хоть день и считался будним, площадь бурлила, не стихая ни на минуту. И приезжие, и отъезжающие, и местные горожане с прилегающих улиц толпами сновали от одного магазинчика к другому, таща в руках неподъёмные сумки и авоськи.
Сам вокзал - старинное кирпичное здание с псевдоколоннами по фронтону и высокими, от цоколя до козырька куполовидной крыши, стрельчатыми окнами, возвышался  на другом конце площади прямо напротив нас. По бокам здания, за фигурной кирпичной оградкой,  зеленели скверики со скамейками, клумбами, декоративными яблоньками “китайками” и традиционными скульптурными изобар жжениями спортсменов-легкоатлетов вперемежку с трубящими в горны и бьющими в барабаны пионеров. За листвой просматривался перрон и стоящие на путях вагоны. Оттуда доносились свистки составителей, лязг сцепок, голос диспетчера по громкой связи и гудки тепловозов…
Береслава легко подхватила меня под руку, и мы влились в общий людской поток.
- Вон наша улица,  –  кивнула девушка, потянув меня в указанном направлении. Мы  медленно двинулись прямо через площадь, делая вид, что увлечённо глазеем по сторонам.
Внезапно, следом за маршрутным автобусом, на площадь выкатил милицейский “Уазик” канареечного цвета: жёлтый с синей продольной полосой. Увидев его, Береслава резко развернулась и мы тут же пристроились в хвост ближайшей очереди из нескольких бабуле. Старушки покорно стояли перед закрытой дверью приземистого здания с широкими немытыми витринами и вывеской под крышей: “Продукты”. Ожидая конца «технического перерыва» они оживлённо сплетничали. Признаться, я не сразу сообразил, что это был “наш” магазин, только видом с фасада…
- Кто крайний? - поинтересовалась Береслава, - Мы с мужем за вами будем…
“Уазик” тем временем начал медленный объезд площади. Мы незаметно следили за ним, используя зеркальную витрину магазина. Правильно Береслава сделала, что не полезла на рожон, мало ли что, бережёного сами знаете, кто бережёт. Милиция уедет, и мы пойдём дальше…
- Чего не открывают-то? - спросил я бабулек, входя в роль и разыгрывая крайнюю степень раздражённости, - Обед, что ли?
- Да не… Вон на дверях написано…
На входной двери действительно белел приколотый листок из ученической тетради. Я поднялся на одну ступеньку невысокого крылечка  и прочёл выведенные чернильным карандашом буквы: “Закрыта! Пренемаю тавар!”
Всё правильно! Васька с Петькой таскают, а Зинка “пренемает” - считает да записывает…
Я вернулся к Береслава, по пути кидая незаметные взгляды на милицейскую машину. “Уазик” вдруг развернулся и газанул к двухэтажному магазину “Кожгалантерея”, возле которого среди толпы мелькнули длинные до пят цветастые юбки и шёлковые шали на плечах.
Это могли быть только цыгане. Так оно и оказалось. Пять или шесть молодых цыганок столпились у входа, окружив очередную жертву - доверчивую пожилую женщину с оплывшим лицом, золотыми серёжками в ушах, перстенёчком на пальце и золотой витой цепочкой на шее. Пока одна из цыганок энергично тыкала своим пальцем женщине в ладонь и что-то с азартом втюривала, остальные гомонили наперебой, кружа вокруг словно вороньё…
Эту-то картину как видно и засекли бдительные милиционеры, поспешив немедленно пресечь безобразие на корню, пока оно не переросло в преступление, раскрыть которое потом будет совершенно невозможно. В этом мире, как когда-то и в моём, милиция боролась с цыганами весьма оригинальным способом - ловила всех, сажала в автобус и отвозила в соседний район, пока они  “висяков” не пона делали…  
Цыганки увидели “Уазик” и бросились врассыпную. Пожилая женщина осталась одна, с недоумением поглядывая то на раскрытую ладонь, то на свой пустой кошелёк, зажатый в другой руке. Машина остановилась возле неё, выскочившие милиционеры кинулись преследовать цыганок.
- Пойдём? - шепнул я Береславе. Девушка отрицательно мотнула головой.
- Нет, подождем, когда уедут… Не забывай, мы наследили в Крапивино, нашумели и засветились перед ребятишками. Если трупы комитетчиков обнаружены, то наши приметы наверняка уже известны всем ментам в округе. Я не стал спорить - она начальница, а начальству, как известно, всегда виднее. Оставив её в очереди, я подошёл к широкому окну и заглянул в магазин.
Увиденное  повергло меня в шок!  
Вместо полупустых прилавков с солью, спичками, хозяйственным мылом, водкой, папиросами и консервированной килькой в томатном соусе, я неожиданно обнаружил, что все полки на стенах и витрины холодильников под стеклом до отказа забиты всевозможными полуфабрикатами и разнообразными продуктами
Это было невероятно! Продавщица Зинка свалила в одну кучу колбасы варёные, копчёные и полу копчёные, сервелаты и окорока, ветчину в банках и в оболочке, карбонат и копчёное сало по-украински, сосиски и сардельки, котлеты, мясной фарш и копчёные свиные рёбрышки, консервы с тушёнкой и свежую говяжью вырезку. Чуть дальше лежали кровоточащие куски свинины, баранины и …оленины, если ценник не врал.
Средняя витрина холодильника представляла молочный отдел. Он был так же завален разноцветными пакетами и пластиковыми бутылками из-под молока, кефира, ряженки и сметаны. Разнообразные йогурты стояли между круглых, блиновидных и прямоугольных головок различных  сортов сыра и брынзы. Тут же горками громоздились пачки и упаковки плавленых сырков, домашнего творога и творожной массы с курагой и изюмом.
Следующая витрина содержала свежемороженые, солёные, копчёные и консервированные морепродукты. Морской окунь, навага, камбала, хек, треска - лежали вперемешку со скумбрией, кетой, севрюгой, осетриной, омулем, фарелью… Отдельными кучками возвышались