Оборотень

чтобы иметь кусок хлеба, и стал писать книгу, от которой, как я мечтал, сотни людей, пораженные истиной, упали бы ниц и в благоговении лежали бы, как мертвые. Так я лишился своей «ниши» в обществе и оказался в застенках собственного «я»...        
Дальше давался беспощадный самоанализ. Лир всю эту лирику перелистал.
«И вот наказан! - писал Родионов на последней странице. - Мне ли, испуганному и ранимому, быть волком!  И надо ли говорить о том, какой ужас охватил меня, когда однажды, проснувшись ночью, я увидел на своей руке густую шерсть, а на пальцах - острые когти. Беда заключается в том, что с течением времени светлые часы, когда я вновь становлюсь человеком по облику и по мыслям, бывают все реже. Сегодня я едва не загрыз лесника, добрейшего Егора.  Чудом разошлись мирно. Но скоро – я знаю – память о прошлом оставит меня, а человечье во мне исчезнет. Я забуду мою мать, моего отца, родину. И тогда я стану только волком. Жестоким и кровожадным. Но я не хочу этого!»
        В этом месте рукопись обрывалась. Лир взглянул на часы, положил рукопись в сейф и его взгляд упал на пакетик с шерстью, которую он взял при осмотре дачи Родионова, так на всякий случай. Он закрыл сейф, снял с вешалки пальто. Но вдруг, точно под гипнозом, набрал номер телефона морга и попросил патологоанатома срезать прядь волос с головы Ивана. Для идентификации, сказал он. Положил трубку. И почувствовал на себе чей-то взгляд. Когда он резко обернулся, то ему показалось, что Мефистофель, ухмыляясь, одобрительно покачивает рогатой головой.