Душа Ардейла

арбалет. Говорят, что далече стреляет и целиться с него, вроде бы, удобнее.
      -- Это как? -- не понял Барат. -- Что тут можно придумать? Лук он и есть лук. Чем этот арбалет от лука отличается?
      -- Вот это я и хочу посмотреть, -- заявил Турот. -- Говорят, что там тетиву не надо сдерживать. Мол, какой-то крючок нажал, оно само и стреляет. Бред, конечно! Нет, сам посмотрю и решу. Быть может, там что и по металлу можно будет сделать.
     
      И снова в тот день отец с сыном работали допоздна. Размеренно бухал молот Барата, тонко постукивал молоточком Турот, указывая, куда бить и с какой силой.
      Светило ушло за горизонт, оставляя за собой быстро темнеющее небо. Проклевывались яркие точки звезд, набирающие яркость по мере ухода солнца. Ночь опускалась на село.
      А молот все бил и бил. Ибо работали отец с сыном над страстью, увлечением своим. И тут время бессильно.
     
      Глава 2
     
      Размеренно качая меха, Барат смотрел, как в горне набирало силу свечение бруска металла, предназначенного для клинка. Отца позвали к старосте, что-то там такое случилось, для чего необходимо было его присутствие. Свечение набирало силу. Цвет прошел все изменения из серого в багровый, потом в алый, и перелился в оранжевое яростное свечение.
      Присматриваясь к заготовке, Барату, вдруг показалось, что он увидел контур клинка изумительной красоты. Всмотрелся... Контур исчез. Досадливо встряхнув головой, отвел взгляд, но... Краем глаза снова уловил силуэт. Резко вернул взгляд и замер. Вокруг бруска металла тонким контуром просматривался изящный и хищный клинок. Он был едва виден, но он был!
      Для верности Барат несколько раз сморгнул, но контур не исчез. Где-то в глубине сознания зародилась тихая музыка. Она была очень ритмичная. Она звала, чего-то требовала, о чем-то молила. Музыка набирала силу. И с ней вместе набирал силу, становился все более отчетливым контур меча.
      В голове гремели мощные аккорды этой изумительной и совершенно незнакомой музыки. Непонятно откуда в руках появились щипцы и молот. Совершенно не обращая внимания на окружающий мир, Барат подхватил брусок и положил его на наковальню. Аккорды подсказывали ритм ударов. Звенящий гром молота органично влился в звучащую музыку. Дальнейшее Барат помнил смутно. Сознание ускользнуло от него. Его тело и голову наполнял мотив, который и руководил происходящим. Он все бил и бил молотом, подчиняясь ритму, который звучал в его теле. Ритм просил, молил, требовал, указывал и подбадривал. Откуда-то Барат знал, что каждый удар получается точным и выверенным, он бил как надо и куда надо.
      ...И неожиданно все закончилось. Музыка стихла и ушла. Барат застыл, отходя от только что испытанного неистовства и тупо рассматривая готовый клинок, лежащий на наковальне.
      В дверях кузницы стоял отец. Неизвестно, сколько он там уже был. На лице отображалась крайняя степень изумления. Он широко открытыми глазами смотрел то на Барата, то на клинок. Было понятно, что в его голове роятся сотни вопросов, которые сводятся к одному, самому главному -- как?
      "И что я ему скажу?" -- устало подумал Барат. -- "Я же сам ничего не понимаю!"
      Но, вопреки ожиданиям, отец задавать вопросы не спешил. Турот молча подошел к наковальне и принялся рассматривать клинок. Вдруг он вздрогнул. Брови его изумленно поднялись еще выше, хотя казалось, что дальше было некуда. Барат тоже опустил взгляд на меч. С мечом творилось что-то странное, невозможное! Барат почувствовал, что его волосы встают дыбом, тело мгновенно охватило жаром, а потом выступил холодный пот. Прямо на глазах рукоять затягивалась матово отсвечивающей, внезапно появившейся кожей. Нарастала гарда, вытягиваясь в трилистник на концах. Отец ухватился за меч и поднял его вверх, рассматривая его. Внезапно случилось странное. Кузнец напрягся, стараясь удержать клинок. Не получилось! Меч вырвался и, сверкнув серебряной змеей в воздухе, упал на пол. Турот, побледнев, зажимая глубокий порез на руке, с восторженным ужасом смотрел на меч. Губы Турота шевелились, он что-то неслышно шептал. Барат метнулся в угол за чистой водой и материей промыть и перевязать рану. Турот как будто даже не замечал крови, текущей из пореза.
      -- Сараташ! -- наконец хрипло выдавил из себя Турот. -- Дед мне рассказывал, но я не верил. Думал, что это сказки.
      Барат, затягивая последний узел на повязке, обеспокоенно взглянул на отца. Он чувствовал себя виноватым в том, что произошло.
      -- Наверное, он будет стоить дороже сорока золотых, -- желая подбодрить отца, сказал Барат.
      -- Ты не понял, -- покачал головой Турот. -- Это Сараташ. Меч с душой! Его не продать и не подарить. Возьми его!
      Барат нерешительно посмотрел на меч. Как-то не очень хотелось брать в руки этот клинок. А вдруг и его так же резанет.
      -- Да не бойся! Ты же его выковал, -- нетерпеливо сказал Турот. -- Он -- твое творение. Как он может сделать тебе что-то плохое?
      Барат наклонился и тронул рукоять пальцем. Ничего не произошло. Парень осторожно поднял клинок. Тот вел себя смирно. Барат, затаив дыхание, рассматривал творение своих рук. Длиной в два локтя, обоюдоострый клинок постепенно сужался по всей длине, превращаясь в острейшее жало. Внезапно середина лезвия почернела. Острые края, напротив, стали белыми с голубоватым отливом. У Барата сложилось стойкое убеждение, будто меч мурлыкнул от удовольствия, что наконец-то его подняла с пола хозяйская рука. Все существо Барата охватило теплое чувство любви и преданности.
      Турот бросился к верстаку и, схватив какой-то брусок, положил его на наковальню.
      -- А теперь рубани по нему! Да сил не жалей! -- азартно бросил он Барату.
      Барат возмущенно уставился на отца:
      -- Да я же на нем зазубрину сделаю!
      -- Если это Сараташ, то не сделаешь, -- отмахнулся Турот. -- Давай!
      Барат с сомнением посмотрел на брусок, а потом на меч в руках. Очень не хотелось портить такой красивый клинок, к тому же первый, выкованный им самим. Турот в нетерпении смотрел на сына.
      "А, ладно! Попробую, но не в полную силу", -- решил Барат и, размахнувшись, опустил меч на брусок. Он ожидал отдачи от удара в руки. Даже зажмурился, но ничего, кроме легкого сопротивления движению меча, не почувствовал. Он мог бы продолжить движение, но именно эта легкость его удивила и остановила. Барат осторожно открыл глаза и посмотрел на свои руки, потом перевел взгляд на отца. Отец стоял с выпученными от удивления глазами. Видно было, что такого не ожидал даже он. Барат перевел взгляд на меч. Увиденное поразило его. Меч рассек брусок и до половины вошел в наковальню, разрезав ее так же легко, как и брусок. Он мог бы и развалить наковальню надвое, если бы Барат продолжил движение.
      Отец шумно выдохнул воздух из легких:
      -- Ну, ты даешь! Дед и это рассказывал мне. Я все никак не мог поверить, что такое возможно. Верно, пока не увидишь своими глазами, в это поверить сложно.
      Барат осторожно потянул меч на себя. Вопреки его ожиданиям, скрежета не раздалось. Меч вышел легко и мягко.
      -- Отец, я так и не понял, что происходит? -- Барат растерянно смотрел на Турота. -- Расскажи мне, что это?
      Турот, взмахом руки указав Барату на табурет, сам умостился на краешке верстака.
      -- Подожди! -- попросил Барат. -- А как же твоя рана?
      -- Уже не болит, -- улыбнулся отец. -- До твоей свадьбы обязательно заживет.
      Турот ненадолго задумался, а затем начал свое повествование:
      -- Мне рассказал это мой дед, Малис. Он много чего знал и умел. Никто не знал, откуда, а сам он не рассказывал. Искусство наше кузнечное он передал твоему деду, моему отцу. Ну, и через меня тебе оно пришло. Так вот, дед рассказывал мне, что там, далеко на севере, за горами, -- Турот махнул рукой в сторону гор, -- живет племя, называющее себя ардейлами. Живут ардейлы в лесах. Замкнуто живут. Не любят они чужих. В лесах у них целые города имеются. Строят их так, что лес не страдает. Они любят лес, ну а лес, как водится, любит их.
      Турот взял плошку с водой и в два глотка опустошил ее.
      -- Дед рассказывал, что волосы у этих людей белые как снег. -- Турот многозначительно посмотрел на белокурую шевелюру Барата. -- Живут они богато. Товары их высоко ценятся в других землях за качество и надежность. А еще более высоко ценятся их воины. И в сече, и в лучном бою ардейлы превосходны, а в лесу так и непобедимы. Но не любят они выходить из своих лесов. Единицы за все время становились под знамена других властителей. Таких можно было пересчитать по пальцам, и двух рук было бы более чем достаточно. И каждый из них стал легендарным воином! Даже пословица была такая: "Лучше встретиться с сотней воинов диких племен Таш, чем с одним ардейлом, да еще в лесу!"
      -- Таш -- это те, что за горами? -- спросил Барат
      Отец кивнул головой и лицо его на мгновение помрачнело. Он немного помолчал и продолжал:
      -- Но не этим славился народ Ардейла. Изредка среди них рождались чудо-кузнецы. Могли они делать замечательные мечи. Мечи с душой. Называлось это искусство Сараташ. Меч, созданный ими, служил только своему хозяину, подчинялся только ему, и никто не мог взять его в руки, не лишившись руки, а то и головы за самоуверенность. Если умирал хозяин, то умирал и меч, рассыпаясь в прах. Ценились эти кузнецы, ох и ценились же! Но мог быть только один кузнец в стране ардейлов. Если рождался второй, его убивали тут же. Да редко такое бывало. Обычно второй кузнец рождался, когда приходило время старому кузнецу уходить.
      -- Почему? -- спросил Барат, ошеломленный рассказом отца.
      Турот пожал плечами:
      -- Не знаю. Рассказываю то, что слышал.
      -- А как они узнавали, что ребенок может стать таким кузнецом?
      -- Барат, ты что, не слышал, что я тебе сказал? Я рассказываю то, что слышал от деда, не более того.
      Отец посмотрел на меч, лежащий на коленях Барата. Барат опустил голову, вновь любуясь совершенством клинка. Погладил его и попробовал остроту режущей кромки.
      -- Отец, но он же совершенно тупой! -- Барат снова изумленно смотрел на меч. -- Я попробовал пальцем, но даже не порезался! Как он смог перерубить брусок и наковальню?
      Турот усмехнулся:
      -- Я вижу, ты так и не понял до конца, что такое меч с душой. Он не может поранить своего хозяина, даже легко. Он вообще не может нанести вред хозяину. Ты можешь рубить им любую часть своего тела, и ничего тебе не будет. С таким же успехом ты можешь рубить себя подушкой. А вот если кто-то другой попробует притронуться к твоему мечу... Я еще очень легко отделался!
      Турот осторожно побаюкал перевязанную руку.
      -- Но вот что я скажу: тебе будет лучше не выставлять его напоказ, -- продолжал Турот, понизив голос. -- Это ни к чему хорошему не приведет. Не любит наш народ того, что ему не понятно. Если не понятно, то опасно. Спрячь его пока. Я пойду к Ребану-воину. Поговорю с ним. Может быть, он возьмется обучить тебя владению мечом. На него можно положиться, он никому ничего лишнего не скажет. То, что ты из народа Ардейла, у меня не вызывает уже никаких сомнений. Но мне плевать на это! Ты -- мой сын. И я буду защищать тебя, пока жив.
     
      Свой новоприобретенный меч, бережно завернутый в старую рубаху, Барат аккуратно засунул за