Судьба князя Игоря 4. Гроза над Кавказом

его воровским образом” (П.К. Коковцов “Еврейско-хазарская переписка в X веке”, с. 118, Л., 1932). Должно быть кавказские народы путали два эти события и до Низами жалоба дошла в приложении к рассказу о Бердаа.
    Предводитель русов в “Искендер-наме” именован Кинтал – это видоизменение от русского слова “князь”. По сведениям исследователя Рустама Алиева, в оригинале у Низами стояло “Киниаз-и-Руси”, то есть – русский князь (Низами Гянджеви “Собрание сочинений в пяти томах”, т. V “Искендер-наме”, примеч. к с. 369, М., 1986). Кинтал изображён могучим богатырём, чтобы тем величественнее выглядела победа Искендера.
    Но особый интерес вызывает такой эпизод – в бою русы использовали ужасного великана дива. Б.А. Дорн благодушно заметил: “Если бы эти набеги Русских были воспеты Персидскими поэтами, то последние не преминули бы назвать Русских дивами” (Б.А. Дорн “О походах древних русских в Табаристан с дополнительными сведениями о других набегах их на прибрежья Каспийского моря”, с. 30, С.-Петербург, 1875). Шутки шутками, но тысячу лет назад люди всерьёз верили в существование лесных великанов, и рассказы о странных человекоподобных существах бытовали повсеместно. Когда арабский путешественник Ибн-Фадлан в начале X века посетил Волжскую Болгарию, то ему там показали скелет такого великана:

    “… и я увидел, что голова его (человека) подобна большой кадке, ребра его подобны самым большим сухим плодовым веткам пальм и таковы же кости его голеней и обеих его локтевых костей. Я же изумился ему и удалился”
                    (“Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу” под ред. И.Ю. Крачковского, с. 76, М.-Л., 1939)

    Возможно, что местный правитель откровенно посмеялся над не в меру чванливым иноземцем, а может это был скелет неизвестного ископаемого существа, но очевидно, что жителями Поволжья дикие великаны воспринимались как повседневная реальность. Вернёмся же к поэме Низами. Войско Искендера встретилось с войском русов:

    “И, когда черный мрак отошел от очей,
    С двух сторон засверкали два взгорья мечей,
    Это шли не войска – два раскинулось моря.
    Войско каждое шло, мощью с недругом споря.
    Шли на бой – страшный бой тех далеких времен,
    И клубились над ними шелка их знамен”
                    (Низами Гянджеви “Собрание сочинений в пяти томах”, т. V “Искендер-наме”, с. 375, М., 1986).

    Затем следует продолжительный рассказ о поединках и сражениях. Гибнет множество бойцов, но победа не склоняется ни на чью сторону. И вот, наконец, наступает самый интересный момент:

    “И меж русов, где каждый был блещущий витязь,
    Из их ярких рядов вышел к бою – дивитесь! –
    Некто в шубе потрепанной. Он выходил
    Из их моря, как страшный, большой крокодил.
    ………………………………………….…….
    В нем пылала душа, крови вражеской рада.
    Он пришел как ифрит, из преддверия ада.
    Он был за ногу цепью привязан; она
    Многовесна была, и крепка, и длинна.
    ………………………………………….…….
    Шел он с палкой железной, большой, крючковатой.
    Мог он горы свалить этой палкой подъятой”
                    (Там же, с. 394-395)

    Напугать читателей Низами удалось. А ещё он постарался убедить своих соплеменников, что страна кошмарных дивов – это наша Русь. Основания для подобных утверждений поэт нашёл в западноевропейском фольклоре. Должно быть, он использовал рассказы и записки мусульманских путешественников. И вот что интересно – в средневековой “Саге о Тидреке Бернском” (XIII в.) помещён рассказ почти в точности совпадающий с эпизодом поэмы “Искендер-наме”. Там тоже говорится о великане, скованном цепью, которого использовали в бою. И он тоже служил правителю Руси – на сей раз русскому конунгу Озантриксу, участвуя во всех его битвах:

    “Гл.27. У конунга Нордиана в Зеландии (a Seolandi) было четыре сына: одному имя Эдгейр, другому Авентрод, третьему Видольф Миттумстанги, четвертому Аспильян. Все они были великаны по силе и свойствам. Когда заболел и умер конунг Нордиан, конунг Озантрикс посадил Аспильяна, сына Нордиана, правителем и дал ему титул конунга. Он стал конунгом над царством, которым прежде владел его отец Нордиан. Видольф Миттумстанги был столь велик ростом, что его плечи были не ниже головы других великанов; он один был сильнее двух своих братьев, а они тоже были великаны. Он был столь суров в обращении, что никогда не щадил ни людей, ни животных. Конунг Аспильян велел сковать его вокруг шеи и по рукам и ногам железом, от которого шли толстые железные цепи и следовала длинная железная пута. Эдгейра и Авентрода он поставил нести толстую железную путу и водить за собою Видольфа Миттумстанги, и он не иначе будет освобождаем, как идя в битву. У него была железная палица, большая, крепкая и толстая, ею он бился в сражении…”
                    (А.Н. Веселовский “Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском (Веронском)” //ИОРЯС, т. XI, кн. III, с. 138, С.-Петербург, 1906)

    Значит, Низами не выдумывал эту историю, а лишь приукрашивал, придавая ей восточный колорит. И это не единственный рассказ о великане из Руси. Во французской поэме Saisnes (XII в.) упомянут русский великан Фьерабрас, союзник саксов против Карла Великого:

                    “Фьерабрас русский поднялся на ноги,
                    в весь свой исполинский рост в четырнадцать футов,
                    с прекрасной гривой русых и курчавых волос,
                    рыжеватой бородой и рубцеватым лицом”

    В другой поэме Fierabras (XII-XIII вв.) Фьерабрас, правитель Кельна и Руси, захватил Рим и Иерусалим, но был взят в плен Карлом Великим и стал ему верно служить (А.И. Дробинский “Русь и Восточная Европа во французском средневековом эпосе” // “Исторические записки”, №26, 1948, с. 130).
    Прозвище Fierabras переводится как “Железная рука”, а в “Искендер-наме” див вооружён “палкой железной”. Сходство вряд ли случайно. И другое высказывание Низами:

    “Там, подобные людям, но с телом железным,
    И живут эти твари в краю им любезном”
                    (Низами Гянджеви “Собрание сочинений в пяти томах”, т. V “Искендер-наме”, с. 396, М., 1986).

    Низами явно был осведомлён о французском прозвище великана из Руси. Во Франции сложилась поговорка “идти на Русь”, означавшая гибельный поход (А.И. Дробинский “Русь и Восточная Европа во французском средневековом эпосе” // “Исторические записки”, №26, 1948, с. 114), а в “Искендер-наме” вставлена её прямая аналогия: “Кто бесстрашен, коль с ним ратоборствует рус?” (Низами Гянджеви “Собрание сочинений в пяти томах”, т. V “Искендер-наме”, с. 378, М., 1986). Низами, работая над своей поэмой, внимательно изучал все сведения о Руси и её обитателях, какие только доходили до него со всех концов мира. Получается, что образ служащего правителю великана, скованного цепью, связывали с Русью как западные её соседи, так и восточные.
    В древности лесные обитатели, одетые в звериные шкуры были вполне обычны, но со временем люди начинали одеваться всё изысканнее. Неухоженные лесовики удивляли и порой пугали горожан грубостью и необычным внешним видом. Появились мифологические рассказы о таящихся в недоступных чащобах злобных существах нечеловеческой природы: “Хоть с людьми он и схож, не людского он рода” (Там же, с. 396). Звериные шкуры перестали быть предметами одежды, их теперь использовали в ритуальных и магических целях. Человеку как бы передавались силы и способности дикого зверя, владелец шкуры и сам вёл себя, как зверь. Яркий пример – берсерки, воины, впадавшие в бешенство во время боя:

    “Берсеркер (скандинав. от ber – медведь и serker – рубаха, шкура) – <…> дикие, свирепые люди, первоначально носившие звериные шкуры (называемые вследствие этого также Ulfbedhnar, т. е. носящие волчьи шкуры), в которых они бросались на врагов…”
                    (“Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона”, т. IIIа, с. 586, С.-Петербург, 1892)

    Волчья шкура обозначала принадлежность человека к воинскому клану людей-волков. Возможно существовали кланы людей-медведей и ещё какие-то иные, но стаи волков своим образом жизни больше всего напоминали военные дружины. И на Руси княжеских дружинников сравнивали с волками:

    “сами скачють, акы сЪрыи влъци въ полЪ,
    ищучи себе чти, а князю славЪ”
                                    (“Слово о полку Игореве”, ЛП, с. 12, М.-Л., 1950)

    Берсерки, конечно, не единственные представители волчьего клана. В догосударственный период это вообще распространённое явление, достаточно вспомнить народ невров, по уверениям их соседей, периодически превращавшихся в волков (Геродот “История”, кн. VI, с. 292, М., 2006), или людей-псов из хроники Захария Ритора (Н.В. Пигулевская “Сирийская средневековая историография”, с. 568, С.-Петербург, 2000). Если слово “берсерк” означало – медвежья шкура, а носили они волчьи шкуры, то совершенно точно по смыслу с ним совпадает наше “волкодлак”:

    “Волкодлак <…> (Волк и кудла, т. е. волчья шерсть) оборотень, человек, обращенный в волка…”
                    (В.И. Даль “Толковый словарь живого великорусского языка”, т. I, М., 1955, с. 233)

    “Волколак, волкодлак оборотень, человек обращенный в волка <…> Из волко-длак… длака волос, шерсть… Таким образом, волкодлак значит волчья шерсть, волчья шкура…”
                  (А.Г. Преображенский “Этимологический словарь русского языка”, т. I, А-О, с. 91, М., 1910-1914)

    “Волколак, волкодлак “оборотень, человек, превращающийся в волка” <…> Первая часть – волк, вторая тождественна цслав. длака “волосы, шкура…”
                    (Макс Фасмер “Этимологический словарь русского языка”, т. I, с. 338-339, С.-Петербург, 1996)

    Специалисты единодушно дают слову“ волкодлак” то же значение, что и слову “берсерк”. А отсюда следует, что у славян, как и многих других народов, некогда существовало воинственное сообщество людей-волков, обладавших способностью (наследственной или искусственно вызываемой) впадать в боевой транс. Это были яростные воины, не помнящие себя в бою, и поэтому их приходилось держать на привязи. Так что, тайну цепного дива можно считать раскрытой. Похоже, что на нечто подобное намекал и сам Низами. Водрузив (для пущего страха) на голову дива рог, поэт, как будто спохватившись, оговаривался:

    “Если б их не отметил чудовищный рог –
    С мощным русом сравниться б любой из них мог”
                    (Низами Гянджеви “Собрание сочинений в пяти томах”, т. V “Искендер-наме”, с. 398, М., 1986)

    Но и на этом Низами не остановился, научная любознательность занесла поэта в такие дебри, где недолго и заблудиться. Изучая народные предания, он пришёл к выводу, что русские дивы жили на деревьях:

    “Словно птицам большим, завершившим кочевья,
    Для дремоты им служат большие деревья
    ………………………………………….…….
    Сон берет существо это в долгий полон,
    Неразумия свойство – бесчувственный сон”
                    (Там же)

    Появляется нестерпимый соблазн опознать в диве огромную обезьяну или даже реликтового гоминида (Д. Баянов “Леший по прозвищу “обезьяна”, с. 89, М., 1991). Но обезьяны в нашем климате не живут, а снежный человек – всего лишь персонаж современного фольклора. Тут можно припомнить и малопонятное сообщение арабского географа X века ал-Масуди: “Другие обезьяны находятся в