Ах, почему ОН не один, или Испытание выбором.19,20

 
   Часть девятнадцатая.

   - Извините, я пропустил мимо ушей, как вас зовут?
   Я смотрела, как он без излишних церемоний накладывает себе в тарелку картошку, капусту, грибы, селедку. В результате чего на небольшой по размеру тарелке образовалась внушительная гора продуктов, которые, на мой взгляд, не все сочетались друг с другом.
   - Грибы с селедкой – это вкусно? – поинтересовалась я, игнорируя его вопрос.
   - Что? – переспросил он, как и я недавно с набитым ртом.
   - Грибы с селедкой – это вкусно? – повторила я.
   - Ну…- неопределенно промычал он, покрутив вилкой в воздухе.
   – А чего спрашивать, попробуйте.
   Молодец. Быстро нашелся.
   - Так как вас зовут?
   - Аглая.
   Не отвечать на дважды заданный вопрос все-таки  невежливо.
   - Аглая. Да. Я еще вчера обратил внимание, что у вас редкое имя, но сегодня, извините, забыл. Ну а мне, я полагаю, представляться нет необходимости.
   Зря рисуешься, «звезда» ты наша угасающая.
   - Да, я вас помню. Кажется, года два назад вы выиграли Открытый Чемпионат в Австралии, так?
   Съел, красавчик?
   Он перестал жевать и посмотрел на меня.
   - И это все, что вы обо мне знаете? – после значительной паузы спросил он.
   - Вы уж извините.
   Вот и все. Сейчас он  обидится, и наше знакомство можно будет считать не состоявшимся. Кто меня за язык тянул?
   - А вы мне понравились. Вчера.
   Ну вот. Кажется, настал момент расплакаться и рассказать о том, как беззаветно я любила его эти два года. Другого случая теперь уж точно не представится. Хотя, хватит ерничать. Разве он виноват, что именно его я выбрала объектом воздыхания? Он вовсе не обязан соответствовать тому, что я о нем напридумывала.
   - Вы мне тоже. Только значительно раньше, - решив больше не хамить ни в чем неповинному передо мной человеку, ответила я.
   - А теперь?
   Глаза такие грустные-грустные… Господи, а ведь мне его жалко. Почему?
   - А что вам нужно сочувствие или восхищение?
   Вот уж сказанула так, сказанула. Балаболка.
   - Занятный разговор. Не ожидал. Хотите, чтобы я честно ответил?
   - Хотелось бы. Только я ведь не знаю, на сколько вам можно доверять.
   Он едва заметно усмехнулся.
   - Зачем же тогда спрашивать? Вы об этом подумали?
   - А и, правда, зачем?
    Я пожала плечами, пытаясь придать этому движению как можно больше неопределенности.
   - Не люблю праздного любопытства. А вы?
   - Тоже. Но порой это просто выглядит так.
   - Другими словами, если я правильно понял, вам зачем-то действительно нужно знать?
   Я кивнула головой.
   - А вы обещаете быть со мной столь же откровенной?
   Я снова кивнула.
   - Хорошо. Вот вы говорите сочувствие… Со – чувствие. Слышите? И как, по-вашему, я могу желать сочувствия от людей, которые понятия не имеют о моих чувствах? Или я должен перед каждым выворачивать душу наизнанку или не ждать от людей сочувствия. По-моему так.
   - Я вообще-то вкладывала в это слово другой смысл.
   - А другого смысла нет.
   - Но как же?..
   - Нет. Сочувствие, сопереживание, соучастие. Это все очень интимные слова.  
   - Вы публичный человек.
   - И что?
   - Вас многие знают.
   - Видят.
   - Хорошо. Им кажется, что они вас знают. Они наблюдают за тем, как вы ведете себя на корте, слушают, что вы говорите в интервью, что о вас говорят люди, которые вас знают. Мнение-то все равно  какое-то складывается. Ну, исходя, конечно, из личного опыта. Ну и те люди, которым вы симпатичны, наверняка переживают за вас. Я это имела в виду, когда говорила о сочувствии.
   - Вы говорите о себе?
   - Почему вы так решили?
   - Потому что брать на себя ответственность за переживания других, мягко говоря, глупо.
   В общем-то, он прав. Как же я сразу не сообразила, что выбрала очень «скользкую» тему для обсуждения. Или я решила, что он глупее меня? Нет. Глупым я его никогда не считала. Просто мне всегда казалось, что удачливый человек не стремиться понимать и анализировать. С чего бы задумываться о сути происходящего, когда и так все само плывет в руки? Так ведь в последнее время удача, похоже, отвернулась от него…
   - Что ж вы молчите? Откровенность за откровенность; мы же договаривались.

   - Заждались?
   Мы одновременно повернули головы к двери. Не знаю как он, а я совсем забыла, что старик ушел за наливкой.
   - Да уж…
   - Так я решил вам на дегустацию разных принести.
   Старик стал выставлять на стол бутылки.
   - Вот тут у меня сливовая, это черносмородиновая, есть ежевичная, малиновая, брусничная. А это вот настойка на травках; я ее как лекарство употребляю.
   - Ну и ну. Да тут, если только попробуешь и то пьяным будешь.
   - Зачем? Я пьянство не приветствую. Чтобы понять вкус, не нужно пить стаканами. Вот есть у меня для такого случая рюмочки.
   Старик открыл дверцы буфета и ловко, ухватив двумя пальцами, достал маленькие ликерные рюмки. Рюмки, безусловно, заслуживали внимания, но меня привлекли руки старика. Странно, что я не обратила на них внимания раньше. Конечно, такие руки могли быть только у очень пожилого человека, но все же они никак не вязались с привычным представлением о старческих руках. Чистая (без пигментных пятен) хоть и морщинистая, но производившая впечатление очень нежной кожа обтягивала длиннопалую кисть с очень аккуратными ногтями. Такими руками только кошек гладить или внуков по головке. Интересно, чем он раньше занимался? Не похоже, что крестьянствовал. Я покосилась на своего соседа, и спрашивать передумала.
   - Занятные у вас рюмки, дедушка. И лампа керосиновая. Старинная лампа, редкая.
   - Лампа-то… Я, почему лампой пользуюсь? Теперь вот газ у нас. Провели его недавно. А я запасливый. Керосина много у меня еще осталось. Так что ж, думаю, зря электричество жечь: денег ведь тоже стоит.
   - Так вы на керосинке готовили?
   - Так что ж? Готовил. Но больше печкой пользовались.
   - Я думала, что сейчас их уж и в природе не существует.
   - Про керосинки тоже от няньки слышала?
   - И от нее конечно. Но вообще-то у нас на даче в чулане три штуки стоят. Я хотела попробовать их как-то в деле, но дед сказал, что керосина нет.
   - У деда и керосина нет? Керосин при красках – первая вещь.
   - Да… Рюмки оригинальные.
   - Так чего ж их, парень, в руках вертеть. Давайте наливки пробовать. Тебя как зовут-то?
   - Дмитрием.
   - Митя, значит.
   - Можно и так.
   - Хорошее имя, гордое. Аглае под стать, хоть и из другого романа.
   - Дедушка! Что вы зря говорите. Так «за уши» кого угодно притянуть можно. Вон хоть вас.
   Старик весело рассмеялся.
   - Нет, милая, я по возрасту не гожусь.
   - О чем речь?
   - Так ведь Аглая имя свое получила в честь героини Достоевского, не знал разве?
   - Ну откуда ему знать, дедушка.
   - Так теперь знает. А мне как раз Митя Карамазов на ум пришел.
   - А… - протянул Дмитрий.
   - Неужто Достоевского не читал?
   - Читал, - ответ получился не очень убедительным.
   - Понятно, - кивнул старичок. – В рамках школьной программы, стало быть. Так там ни про Аглаю, ни про Митю нет.
   - Ну почему же? Я «Бесов» читал.
   - Хорошая книга. Только и там эти герои не фигурируют.
   Последняя реплика Дмитрия меня приятно удивила.


  Часть двадцатая.

   Русские способны часами сидеть за накрытым столом, беседуя о чем угодно, то есть обо всем и ни о чем. Возможно, сейчас это постепенно уходит. Не знаю. Но я выросла в доме, где это было. Трапеза не так уж важна. Стол может быть обильным или почти пустым, но никогда - пустым. Если вам не предложили закусить или выпить чаю, то беседа, как правило, не клеится. Кто-то вдруг вспоминает о неотложных делах, кто-то просто уходит, не объясняя причин. Разговоры разговаривать становится не с кем.
   Петр Андреевич знал это правило. Когда благодаря нашим с Дмитрием усилиям (в основном, конечно, Дмитрия) тарелки на столе опустели, он быстро убрал грязную посуду и предложил нам выпить чаю.
   Я посмотрела на часы. Если за стол я села около одиннадцати, а сейчас половина второго, то мы кампанствуем два с половиной часа. Я взглянула на соседа. В самом деле ли, его за мной послали? Даже, если не брать в расчет меня. Кому я там нужна, кроме Марата. То его столь длительное отсутствие должны бы, кажется, заметить?
   - Чай, пожалуй, уже лишнее. Во-первых, я и так объелась, а, во-вторых, у Демьянова, наверное, уже розыск объявили.
   - А я так с удовольствием чайку выпью.
   - Чай у меня отменный. Ты, Аглая, такого и не пробовала.
   - Так не влезет уже. И пора нам. Волнуются ведь люди.
   - Для чая много места не нужно. Вы посидите, а я мигом управлюсь.
   - Вы с Дашей поссорились?
   - Почему вы так решили?
   - Обратно не торопитесь. Странно.
   - А чего там интересного? Прекрасно знаю, что там сейчас происходит. Хотите - расскажу?
   Я отрицательно покачала головой.
   - Вот и вам туда совсем возвращаться не хочется.
   - Я работать приехала.
   - С Маратом. Я в курсе. Только какая там сейчас работа… Демьянов не знал, что Дашка прикатит да нас с собой притащит. А там, где Дарья Михайловна, там о работе и речи быть не может.
   - Все-таки вы поссорились.
   - Все наши ссоры уже позади.
   Любопытное замечание. Но лучше мне в такие дела не вникать. С одним великим спортсменом, я уже попыталась подружиться.
   - А вы знакомы с Маратом?
   - Немного. Было время «зажигал» не хуже других. А теперь поутих?
   - Я не в курсе, как он проводит досуг.
   - А мне показалось, что у вас довольно близкие отношения.
   - До определенной степени. В пределах нашей конторы.
   - В самом деле?
   - Вы сомневаетесь?
   -  Что касается вас – нет. Вы же обещали быть со мной откровенны, помните?
   - На память пока не жалуюсь.
   - Послушайте, Аглая, а можно ваше имя как-то уменьшить?
   - Разве оно слишком длинное?
   - Слишком официально как-то. А здесь так мило, просто. Ведь есть же у вас какое-нибудь домашнее имя?
   - Есть. Обычно меня зовут Гашей, а кому не лень выговаривать – Агашей. Подходяще для деревенской простоты?
   - Вам не нравится ваше имя.
   - Не нравится, но я привыкла. Отзываюсь, не вздрагивая.
   - У меня предложение. Давайте тяпнем наливочки. На брудершафт. И перейдем на ты.
   - Стоит ли?
   - Стоит. Сидим в деревенском доме у милейшего старикана и выкаем друг другу как на приеме у английской королевы.
   - Уговорили.
   - Вы какую предпочитаете?
   - Брусничную. Она мне больше всех понравилась.
   - Тогда и я брусничной побалуюсь.
   Он разлил наливку, взял одну из рюмок и протянул ее мне. Изящная вещица так забавно смотрелась в его крупной руке, что я невольно улыбнулась. Но улыбка тотчас сползла с моего лица, когда я сообразила, что брудершафт предполагается завершать поцелуем. У меня это совершенно вылетело из головы, когда я давала  согласие. Не то, чтобы мысль о предстоящем поцелуе мне была не приятна. Скорее, наоборот (перед собой-то что лукавить?). Но я растерялась. Такой важный в моей жизни момент, а я абсолютно к нему не была готова. Пока я мысленно призывала себя успокоиться и сосредоточиться, дабы этот момент получше запечатлелся в моей памяти, мы переплели руки, и выпили Велехновскую наливку. Далее, как я предполагала, мы должны были соприкоснуться еще влажными от наливки губами, и на этом ритуал считался бы завершенным. Но все произошло несколько иначе. Дмитрий взял мою рюмку, поставил на стол, свою, разумеется, тоже. Освободив руки, он положил их мне на плечи, даже не положил, а обхватил, слегка притянул к себе,