Часть десятая.
Отрезок пути, который мы проделали вместе, был не так уж велик. Однако, несмотря на то, что общение с нежданной попутчицей немного подняло мне настроение, я с большой радостью вернула мамочке кроху, окончательно оттянувшую мне руки и, распрощавшись с ней, облегченно вздохнула.
Вернувшись на бульвар, я отправилась дальше, уже не обращая внимания на съехавший с головы капюшон, поскольку одеревеневшие от мороза руки стали для меня гораздо большей проблемой, чем непокрытая голова. Идти мне впрочем, оставалось совсем не долго. Минут через пять-семь покажется дом с аркой, пройдя через которую я попаду во двор, где провела практически всю сознательную жизнь, да и бессознательную тоже.
Наш двор… Старомосковское градостроительство создало довольно причудливо организованное пространство, в результате чего просторный, но очень уютный двор безраздельно принадлежал нашему дому, разделенному аркой на две части. Стараниями не одного поколения жильцов наш двор скорее напоминал миниатюрный парк с тенистыми аллейками между деревьев, цветочными клумбами и даже действующим фонтаном, по периметру которого стояли лавочки, никогда не пустующие в теплое время года. Когда я была маленькой, зимой чашу фонтана превращали в каток. Воду, конечно, сливали, потом на дно клали какой-то хитрый настил, и уже его заливали водой. Разумеется, каток был маленький, но с десяток карапузов от трех до шести лет размещались на нем совершенно свободно. М-да…Человек, который все это придумал и ежезимно воплощал в реальности уже давно уехал в Израиль. Лет двенадцать, наверное, прошло… Как его звали? Не помню. У него были две дочки-близняшки на два года старше меня. Их я хорошо помню – Майка и Ритка. Майка была ужасной хохотушкой, а Ритка в противовес ей очень серьезной и рассудительной девочкой. Первое время мы писали друг другу длинные подробные письма, а потом переписка постепенно заглохла. И почему я в последнее время так часто вспоминаю детство?
Перейдя через проезжую часть бульвара, я прошла под аркой. Мой подъезд направо. По широкой лестнице на второй этаж. Уф… Слава Богу.
Порывшись в глубоком кармане шубы, я извлекла на свет связку ключей. Длинный и плоский ключ от входной двери легко вошел в скважину замка. Пол-оборота налево, пол-оборота направо. Мелодичный перезвон колокольчиков. Музыкальный замок – один из последних подарков, полученных моим дедом от одного из поклонников, кажется немца. Дед счел это механическое чудо с одной стороны чрезмерным, с другой – банальным, поэтому отправил его в кладовку бабы Лины. Но через некоторое время вспомнил о нем и велел установить. Когда колокольчики зазвонили в первый раз, дед, в общем-то, не склонный к сентиментальности умилился, слушая их нежный перезвон, и сказал, удивив меня еще больше, что, вот он скоро умрет, а эти колокольчики все также будут звучать, напоминая мне о нем. Меньше чем через месяц деда не стало, а я… Теперь уж больше двух лет прошло, но каждый раз, когда звучат эти колокольчики, мне по-прежнему становится грустно.
Квартира, отозвавшись колокольчиками, снова погрузилась в молчание, как только я захлопнула входную дверь. Хорошо бы сейчас скинуть всю одежку и без всяких там предварительных водных процедур завалиться в мягкую теплую постельку и заснуть, позабыв обо всем на свете. Но, увы… Сегодня пятница, а это значит, что о постельке я могу только мечтать.
Пятница. С одной стороны, в нашей конторе рабочая неделя на этом завершается. Но радоваться этому не приходится. В большинстве солидных фирм, в которых в основном и работают наши клиенты, пятница является «коротким» днем. Люди, едва дождавшись времени обеденного перерыва, с радостью выключают компьютеры, хватают свои сумки, бросая в них уже на ходу свои мобильники и, накидывая на себя в зависимости от сезона что-то сверху, выбегают на улицы. И чтобы им не разъехаться по домам? А там, то есть дома, взбодрить утомленные тела упругими струями душа, нанести на лица яркий макияж, влезть в слегка прикрывающие поднятые фигуры дорогущие шмотки и ринуться на поиски приключений (для более зрелых клиентов можно придумать что-нибудь поспокойнее) в вечерне-ночную столицу… Так ведь нет же! Они тащатся в нашу контору, и наш последний рабочий день растягивается, чуть ли не до полуночи.
Скинув сапоги и шубу в прихожей, я неспешно отправилась на кухню.
Кухня - самое обитаемое помещение в моем доме. Здесь я ем, пью, смотрю телевизор и даже умудряюсь заниматься неким подобием творчества: доделываю работу, которую не успеваю сделать в конторе. В свое время я притащила сюда всю горшочную растительность, которая при жизни бабы Лины по старинке была расставлена на подоконниках во всех комнатах, хотя любила и разводила она растения внушительных размеров, которые едва там помещались. Но я проделала это вовсе не из-за желания дать растениям больше жизненного пространства. Причина была куда банальнее. Я просто-напросто забывала их там поливать. Здесь же они всегда были у меня перед глазами, и я регулярно снабжала их столь необходимой для их жизнедеятельности влагой. Все знакомые твердили в один голос, что кухня для растений место не подходящее и мой эксперимент закончится для них весьма плачевно. Однако наперекор предрекаемой им гибели мои пальмы-фикусы прекрасно адаптировались в новой обстановке. Более того, они жутко разрослись ввысь и вширь, превратившись в весьма внушительный растительный оазис, радуя глаз и, вообще, создавая очень приятную атмосферу.
Но сегодня расслабляться времени не было. Часы показывали четверть восьмого. Стало быть, мне нужно срочно привести себя в порядок, позавтракать и выбегать из дома. В нашей конторе опоздания не приветствовались.
Конечно, я могла бы добираться на работу гораздо быстрее. Но для этого мне нужно было бы ехать сначала на троллейбусе, потом на метро, а потом опять на троллейбусе. Только такие мытарства не по мне. Пересадки я терпеть не могу, поэтому выбрала маршрут, не вносящий в мой внутренний мир особой дисгармонии. Пешком я добираюсь до Тверской, где сажусь на троллейбус, который довозит меня почти до дверей родной конторы. Далеко не все меня понимают, удивляясь долготерпению, которое позволяет мне с утра пораньше сначала шлепать пешком, а потом тащиться на столь тихоходном общественном транспорте. Можно подумать, что быстроходностью личных авто можно воспользоваться в утренних московских «пробках», или суета многочисленных пересадок требует меньших психических усилий. Отнюдь. Я же сохраняю нервную систему в относительном спокойствии. И потом я, вообще, люблю ехать. Ну, сам процесс. Сидишь себе, смотришь в окно, не заботясь о лавировании ни в автопотоке, ни в потоке людском… Разве плохо?
Сегодня я вышла вовремя.
Из дома я стараюсь, выходить в одно и тоже время, потому что опытным путем мной было установлено, что только три троллейбуса следовавших один за другим с незначительными промежутками, позволяют совершать ежеутреннее путешествие с наибольшим комфортом. Если выйти раньше… Ну это из области фантастики, поэтому не будем об этом. Но, если опоздать, то всю дорогу приходилось ехать стоя. Причем, людская масса, частицей которой становилась на время и я, все время двигалась, волновалась, ругалась… Удовольствие, сами понимаете, не слишком большое.
Итак, сегодня я вышла из дома вовремя. Пересекла проезжую часть и неспешно направилась по бульвару в сторону Тверской. В эту зиму совсем не было оттепелей. И снега скопилось так необычно много, что обрамленный с двух сторон высоченными сугробами и пустынный в этот час бульвар напоминал скорее аллею в парке, чем расположенную в центре города улицу. Пошел снег. Редкие крупные хлопья, медленно кружась в воздухе, плавно опускались на землю, где, смешиваясь со снежным покровом, уже давно лежащим на бульваре, исчезали. Чем ближе я подходила к Тверской, тем увереннее чувствовал себя снегопад. А, когда я, наконец, добралась до троллейбусной остановки, снег повалил так отчаянно, что в двух шагах невозможно было ничего разглядеть. Остановившись, в ожидании троллейбуса, я буквально в считанные секунды была засыпана им с головы до ног. К счастью, ждать его не пришлось, подъехав практически тут же «рогатый друг» гостеприимно распахнул двери.
Часть одиннадцатая.
Ровно без четверти десять я переступила порог конторы, где меня встретил неулыбчивый взгляд нашего охранника, носившего весьма редко встречающееся ныне имя Кузьма. В начале своей трудовой деятельности я почему-то решила, что это обстоятельство непременно должно нас сдружить, но я ошиблась. За все время я ни разу не заметила со стороны этого молодого и симпатичного парня малейшего признака расположения ко мне.
На мое приветствие Кузьма ответил дежурным «добрым утром» и придвинул журнал регистрации прихода на работу. Я против своей фамилии проставила точное время и расписалась. Внимательно следивший за моими действиями охранник, сверившись со своими часами, удовлетворенно кивнул, и я проследовала дальше. Тщательное отслеживание прихода сотрудников на работу было отнюдь не единственной странностью в конторе, но с этой из них я давно смирилась.
Проходя по длинному коридору, ведущему в комнату, где находилось мое рабочее место, я обратила внимание на то, что дверь в приемную шефа была распахнута настежь. Явление редкое и не предвещавшее ничего хорошего. Мне сразу же захотелось превратиться в маленькую мышку, чтобы прошмыгнуть мимо незамеченной, но, увы…
- Аглая! – раздался зычный голос Тарновского, в тот момент, когда я уже готовилась перевести дух, миновав злополучную приемную.
Я остановилась.
- Аглая! – снова прозвучал начальственный призыв.
Пришлось вернуться и войти в приемную.
- Здравствуйте, Павел Олегович.
- Здравствуй, - кивнул он мне, отняв телефонную трубку от уха. – Прямо сейчас найди Марата. Он объяснит, чем ты сегодня займешься.
- Хорошо. Это все?
- Прямо сейчас, - повторил он, нажимая на последнее слово.
- Я поняла.
- Тогда все. Иди.
Я вышла и по привычке закрыла за собой дверь.
- Открой дверь! – послышалось из приемной.
- Я машинально, - извиняющимся тоном пробормотала я.
- Ничего. Иди, иди…
Я поспешно ретировалась.
Марата я нашла в курилке, где он развлекал анекдотами Аню и Таню, сестер-близнецов, которые, числясь в конторе чертежницами, на самом деле выполняли курьерскую работу, не гнушаясь также мелкими поручениями мужской половины нашего коллектива, исключая, правда, тех, которых считали совсем уж бесперспективными. Но это так – к слову.
Не успела я и рта раскрыть, чтобы поздороваться, как Марат, моментально переключившись на новый объект и воскликнув: «О! На ловца и зверь бежит!»; обнял меня за плечи и повлек обратно из курилки.
- А что собственно стряслось? – поинтересовалась я.
- Стряслось? А что? Что-то стряслось?
- Не знаю, но почему Тарновский велел немедленно тебя разыскать? Он так сказал это свое «прямо сейчас»… И почему он сидит на Женькином месте, и дверь держит нараспашку?
- Ну, знаешь ли!.. – начал он возмущенно и замолчал.
-
