Часть восьмая.
На кухне настроение у меня не улучшилось. Да и с чего бы? Кроме уже почти подошедшего теста меня здесь никто не ждал. А есть ли вообще на Земле такое место, где меня кто-нибудь ждет? А, если я вдруг исчезну?.. Завтра вспомнит хоть кто-то, что я все-таки была? Ну, положим, об этом есть кому вспомнить. А кто-нибудь пожалеет о том, что меня больше нет? Сомневаюсь. И все же странно. Ведь зачем-то мы все появляемся на этом свете. Вот и я тоже. Почему же так получилось, что все прекрасно могут обойтись без меня? Ерунда. Так можно черти до чего додуматься. Как там, в песенке поется? Главное, конечно, впереди. Конечно впереди. Все время впереди. Ха-ха, ля-ля, ди-ди…
- Чему вы улыбаетесь?
Его визит по логике вещей должен бы меня обрадовать. Но радости я не почувствовала. Честно говоря, мне даже было досадно его неожиданное появление, потому что не хотелось ни с кем разговаривать.
- Почему вы ушли?
Я пожала плечами. А на какой собственно ответ он рассчитывал.
- Оля разговаривает по телефону.
- А-а… - протянула я, понимающе кивнув головой. – Вам скучно? Хотите поучаствовать в приготовлении пирогов?
- Я помню пироги моей бабушки…
- Тогда вам будет, с чем сравнить.
- Это было так давно. Я даже не уверен, что вспомню их вкус. А вот запах я помню очень хорошо. Бабушка всегда ставила тесто на ночь. Утром она вставала рано-рано… И, когда я просыпался, вся квартира была наполнена этим запахом.
- Конкурировать с воспоминаниями очень сложно.
- О какой конкуренции речь?
Мы одновременно оглянулись.
Олька стояла в дверном проеме, упершись широко расставленными руками в боковые балки дверного косяка, и производила довольно воинствующее впечатление.
- Вы так многозначительно молчите, что я могу подумать, будто помешала вам.
Павел двинулся ей навстречу.
- Аглая ищет помощников. Может, поучаствуем?
- Ну, уж нет!
- Что так?
- Да уж так!
Хорошо зная свою подругу, я поняла, что что-то разладилось в ее настроении. Расстроил телефонный звонок? Расспрашивать было бесполезно, но я все же спросила:
- Кто звонил?
- Да так… - отмахнулась Олька. – Все суета сует….
Значит, я угадала.
Она обхватила обеими руками руку Павла.
- Мы могли бы продолжить прерванную беседу, - замурлыкала она.
Я невольно улыбнулась. Это уже было не очень похоже на мою подругу. Не ее уровень – слишком пошленько.
- Пойдем, Павлик. От нашей помощи здесь будет больше вреда, чем пользы. Ведь так, Аглая?
- От твоей, несомненно.
Олька увлекла Павла за собой, и я снова осталась одна.
Разглядывая три больших кома теста, лежащих передо мной на столе, я поймала себя на мысли, что смотрю на них с ненавистью. О, ужас!.. В чем повинны эти мягкие, теплые, такие податливые комочки? «Простите, простите… Я вас мяла, тискала, била… А вы молчите, не возмущаетесь… Простите». Так… Разговариваю с кусками теста. Это смешно и мило или мне действительно пора подумать о помощи - ну, если не психиатра, то хотя бы психотерапевта? Я подняла голову и увидела свое отражение в кухонном окне. Ничего особенного. Все как всегда. На лице, обрамленном косынкой, туго стягивающей волосы, я не заметила никаких тревожных признаков. Я улыбнулась и подмигнула своему отражению. У меня хорошая улыбка. Нет, это я не теперь решила. Все так говорят. Мягкий, открытый взгляд человека, которого нельзя заподозрить в злокозненности намерений. Это тоже не я придумала. Ну и что? Располагаю к общению… А дивиденды?.. Что я с этого имею, кроме рассказов о чужих проблемах? Говорят, что я очень похожа на мать. Ну, что-то, конечно, есть… Но Людмила Станиславовна – красавица! И все в ней такое… Царственное. Осанка, взгляд, движения, голос… А я? Неужели все дело в росте? Я вздрогнула от внезапно раздавшегося оглушительно хлопка. И тут же нечто, громко шипя, вознеслось вверх и там, в вышине, рассыпалось на множество разноцветных огоньков фейерверка. Идиотизм! Глубокой ночью в полной тишине… А вокруг дома, где спят дети! И старики, многие из которых все еще помнят войну.
Когда я была совсем маленькой, у нас на даче гостил брат моего деда, Андрей Иванович. Однажды ночью случился страшный переполох. Я проснулась, когда почти во всем доме горел свет, за дверью шумно суетились взрослые, громко переговариваясь, не обращая внимания на ночное время. Я вышла из своей комнаты, дошла до столовой, где за столом сидел незнакомый мужчина в белом халате и мой отец. Они не обратили на меня никакого внимания и я, прижавшись к стенке, внимательно наблюдала за происходящим. Через некоторое время на лестнице, ведущей на второй этаж, послышался шум, отец и незнакомец встали и направились туда, я тоже пошла за ними. Тяжело ступая, по лестнице спускались двое других тоже мне незнакомых мужчин, они несли носилки, на которых лежал Андрей Иванович. Он лежал тихо-тихо, и лицо его было таким бледным, практически белым. Ни прежде, ни потом мне, к счастью, не доводилось видеть ничего подобного. Наверное, поэтому я так хорошо все и запомнила. Тут меня заметила баба Лина и увела к себе. Нет, Андрей Иванович тогда не умер. У него случился сильный сердечный приступ, но все обошлось. А причиной всему послужил звук самолета заходящего на посадку. Во время войны брат моего деда был стрелком-радистом на знаменитых Илах, и долго еще после этого он видел во сне горящие падающие самолеты, слышал этот пронзительно звенящий звук стремительно рассекаемого ими воздуха. И вдруг среди ночной подмосковной тишины сквозь дрему он услышал похожий звук. Вот сердце старика и не выдержало.
А теперь эти ночные пиротехники. Почему всем на всех наплевать? Интересно, так было всегда или мне посчастливилось жить в «незаурядные» времена?
Ночь благополучно двигалась к своему завершению. Я очень люблю это время суток. Но летом. Был бы сейчас мой любимый май… Май, июнь и даже июль… Небо светлеет, просыпаются птицы… Еще свежий воздух, пустые улицы… Как хорошо в Москве! Опять занесло.
Я вынула из духовки последнюю партию пирогов. Румяные ровные ряды радовали глаз. Все. Ты хорошо потрудилась, Аглая Николаевна, и да воздастся тебе когда-нибудь за труды твои и незлобивый характер.
В квартире стояла абсолютная тишина. Подойдя к двери Олькиной комнаты, я остановилась и прислушалась. Тихо. Обе створки двери были закрыты. Я тихонько постучала, но никто не откликнулся. Взявшись за массивную ручку, я потянула дверь на себя. Дверь со скрипом приоткрылась. Сквозь не зашторенные окна в комнату проникал уличный свет, но его было явно недостаточно, чтобы осветить такое большое помещение. Войти или не стоит? Разыгравшееся воображение как назло рисовало мне красочные интимные картинки. «Черт возьми!.. - возмущенно прошептала я. – Не хочу я ничего знать! – И уже спокойнее: - Не хочу». Я снова тихо закрыла дверь.
В прихожей рядом с моей шубой по-прежнему висело пальто Павла. Добротное дорогое пальто с необычными пуговицами, каждая из которых, наверняка, стоит дороже моего сапога, который я в данный момент натягивала на ногу. Нет, такие мужчины не для меня. Ну и… Что Бог не делает – все к лучшему. Я надела шубу, открыла входную дверь и вышла, захлопнув ее за собой.
Часть девятая.
Только на Чистопрудном бульваре я поняла, что выбрала не самый удачный маршрут. Можно было бы значительно сократить путь, если не выходить на Бульварное кольцо. Видимо, в полусонном организме сработал прогулочный рефлекс. Но ранним морозным утром после бессонной ночи?..
Ветер все время пытался сорвать с головы капюшон, и его приходилось поддерживать руками у самого подбородка. Варежки я по всегдашней привычке забыла где-то. Такие славные теплые пуховые варежки… Мне подарил их дед, и я берегла их до последнего. Вернее до последней пары, которая с неизменной беспечностью была мной потеряна неделю назад. Сколько я их «посеяла» за эту зиму? Не помню. Но никак не меньше пяти пар. Где я могла их оставить? Хорошо, если у Ольки. А, если нет? На вокзале они еще у меня были. Это я отлично помню. Кажется, больше я их нигде не снимала. Только вот в машине?.. Если я забыла их в машине у Павла? Хорошо это или плохо? Тьфу!.. Вот ведь наивность, граничащая с глупостью. Неужели я до сих пор на что-то надеюсь? Об этом все. Забыла. Буду надеяться, что варежки лежат где-то в недрах огромной Олькиной квартиры. Найду и пришью к рукавам шубы. Пусть болтаются на резиночках как у детсадовцев.
Попеременно отогревая руки в глубоких карманах шубы, я шла все, ускоряя шаг, готовая в каждую минуту сорваться на бег. Но этому не суждено было случиться. На раскатанной ледяной дорожке я поскользнулась и шлепнулась, прокатившись, да простят меня тонко организованные граждане за интимную подробность, на попе довольно далеко вперед. Остановившись, я продолжала сидеть. Не то чтобы у меня не было сил подняться, а так как-то… Ничего не хотелось. Глубокое безразличие ко всему на свете и даже к собственной персоне. Я сидела и смотрела по сторонам. Вокруг не было ни одной живой души. Даже машины, снующие по Москве в любое время суток, куда-то все исчезли. Так тихо, что я отчетливо слышала, как где-то шелестела на ветру бумага, видимо, одна из плохо приклеенных рекламных листовок. Я повернула голову в сторону, откуда доносился этот звук. На двери «Современника» в самом деле, отклеившись одним из углов, трепетало объявление. Это был большой стандартный ватманский лист, на котором крупными буквами было что-то написано. Было конечно слишком далеко, но явно рукописный текст привлек меня своей нарочитой пестротой, и я силилась разобрать суть сего документа.
- Вы ушиблись?
Я подняла голову и с удивлением увидела перед собой молоденькую женщину, держащую на руках упакованного в объемный комбинезон карапуза.
- Не знаю, - ответила я, пытаясь сообразить, откуда она взялась, если только что в обозримой перспективе никого не наблюдалось.
- Как же так?
В принципе ничего удивительного, что ответ показался ей странным. Я бы и сама сочла человека не совсем адекватным, получив подобный ответ. Но мамочка оказалась человеком сердобольным. Не получив от меня более никаких разъяснений, она некоторое время молча смотрела на меня, а потом кивнула и сказала:
- Подождите, я вам сейчас помогу.
Она подошла к ближайшей лавочке, водрузила на нее своего малыша, и поспешила обратно ко мне. Понятно, что она не могла видеть, что творится у нее за спиной, но я-то видела. Оставленный ей карапуз, покачнувшись, привалился к спинке лавочки и начал медленно сползать с нее на снег. Громко вскрикнув, я моментально вскочила на ноги и бросилась к ребенку, оказавшись около него как раз в тот момент, когда он почти упал на землю. Подхватив на руки щекастенькое чудо, я улыбнулась. Человечек с трудом разлепил ресницы и, посмотрев на меня ничего не выражающим взглядом, снова закрыл глаза.
- Не беспокойтесь, - спокойно сказала, подошедшая к нам мамочка. – На нем столько одежек, что он вряд ли что-нибудь почувствовал.
Недоверчиво взглянув на нее, я снова посмотрела на сладко сопящего малыша. Похоже, женщина была права.
- Бедолага, - сочувственно сказала я. - Куда вы его тащите в такую рань?
- К няньке, - вздохнула она, принимая у меня ребенка. – Бывают, знаете ли, такие дела, которые никак нельзя отложить, хоть и
