1.30. «If-history!», или Дважды осколки эпохи

                                             

«If-history!», или Дважды осколки эпохи

                                                            (Московские хроники)




  …Камаринского освободили в зале суда.
  - Год условно за организацию трёх заказных убийств - сурово, но справедливо, - изрёк Адвокат, и не взял денег.
  - Почему они говорят «осужденный», а не «осуждённый» - спросил Камаринский.
  - У нас судят, не рассуждая, - рассмеялся юрист. - Dura lex, sed lex.
  - М-да, любой закон dura, но русский дура вдвойне, - поморщился журналист. - Как сейчас говорят в народе, ничего не объяснили и даже не соврали.
  Взяли Камаринского с вывертом. Он всегда шарахался от бабок, что шастают по улицам и в метро, оседлав сумки на колёсиках. Один раз не уберёгся - увернулся от несущейся тётки, впрыгнул в соседнюю дверь вагона. Однако сумчатая на другой станции успела переехать его ботинки.
  Эта убогая штурмовала лестницу в подземном переходе: «Помоги, сынок?». Камаринский, постигая, что ладит глупость, поволок её тележку. Наверху обернулся. Старушка растроилась. Один в шинельке от Дзержинского, второй в гороховом пальто, а третий в голубом мундире с аксельбантами. В сумке среди вонючих тряпок лежало оружие. Наркотиков почему-то не было.
  - Это же вы написали, - помахал ксерокопией следователь.
  «Убьют, и узнаем, был ли переживший два покушения Сергин бандитом или честным строителем капитализма», - вспомнил Камаринский финал статьи. - Где похоронят? Какой памятник? Кладбища Москвы гармоничны времени».
  - Так и убили же, - подмигнул следователь. - Ножом в сердце. А в бумажнике застреленного снайпером Кирадзе нашли вашу визитку.
  Сергин, оплативший публикацию, прослезился, прочтя про могилку, с Кирадзе же Камаринский лишь обменялся телефонами.
  - И Волкушина взорвали-таки, - разворачивался следователь. - Второй бомбой достали.
  Тот буржуй окликнул Камаринского у бизнес-центра. Воспитанный коммерсант вышел из машины для нескольких слов. Учтивость тогда спасла Волкушину жизнь.
  - Они шли ко мне за пиаром.
  - От него и погибли, - хохотнул следователь.
  - Какого эксклюзива от меня надо? - возмутился Камаринский.
  - За ругань ответишь, - насупился следователь и для начала повязал подпиской о невыезде. - Заклеветали писаки страну до смерти и всё мало, - оскалился.
  Влиятельных друзей у журналиста уже не водилось, имелись гуманные враги, определившие меру социальной защиты.
  - Отметим мой первый день «в заключении», - пригласил Камаринский.
  - А то, - согласился Адвокат.
  В ресторане их дожидалась компания Николая Кромова и старенький Кацман, единственный из коллег, явившийся поболеть. Всех пятерых вывели из зала за реплику Чумаченко.
  Камаринский зауважал агитпропщика, когда тот придумал заковыристую фразу: «В борьбе с диссидентским отребьем Россия прошла суровую школу прав человека». Кромов же с Чумаченко отыскали политобозревателя в 80-ом, чтобы поведать, как браво сражается его сын с наймитами империалистов.
  «Полноте, - пропел Кацман, - не впаривайте мне фильтрованное солдатское письмецо. В Афгане мы воюем с афганцами».
  Идеологический ветеран был произведён в политологи и настал момент, когда в пылу антиамериканской полемики, шамкнул в лицо оппоненту: «У вас в Штатах негров не только линчуют, но ещё и президентами выбирают».
  - Постройте хоть четверть Америки, и творите со своими неграми, что хотите, - получил в ответ.
  - Что ж вы, господин Камаринский, -  с ехидцей кольнул Кацман, - против самой Генеральной прокуратуры трижды устояли, а какие-то борцы с оргпреступностью вас сделали?
  - Первый раз я был лишь свидетелем, второй - всего-то подозреваемым, - отмахнулся Камаринский. - А третье дело, помните ж, закрыли, устроив государственный переворот.
  - И меня тоже осудили условно, - смёл пикировку Кромов. - Правда, общественно, но на казнь. За публикацию мемуаров отца. Он закончил их хлёстко: «91-ый год показал, что Великую отечественную войну СССР выиграл, но Вторую мировую всё же проиграл». Старого генерала бесило, что начальнички оседлали Победу. Вот необольшевички и возмутились.
  - Как уверял Талейран, дайте три слова, написанных одним человеком, и будет процесс со смертным приговором, - улыбнулся Четвёртый.
  - Во-во, - рассмеялся Камаринский, - экстремизмом едва не признали мой опус о Первых приватизаторах: «Узок круг этих коррупционеров, но сколько сделали они для народа, пав жертвами беспощадной информационной войны. Смерть каждого по-своему занятна, а общая гибель - поучительна».
  - Было время, слово было равно доллару, - резвился Чумаченко. - А сейчас, что ни рубль, то копейка.
  - И антисоветчиком тебя, поди, обозвали, - веселился Кромов. - Антисоветским именуется то, что Они разумеют под «антироссийским».
  - «Антироссийское», как в старые добрые времена «антисоветское» - всё, что супротив власти, и это нормально, - встрял Кацман. - Я, как известно, из древнего рода, идущего от Адама и Евы, - продолжил с еврейской прямотой. - Мы боготворим Россию и как мать, и как мачеху. И нам обидно, что Горби не справился с миссией - развалить СССР с минимумом потерь для русских.
  - Это раньше любили Родину, а сейчас демократия, можно кого попало, - съехидничал Чумаченко.
  - Нас уже выдавливают и из бывших автономий, все дороги страны ведут к врагам, - завёлся Обух, только что вернувшийся из Севастополя, с 91-го года находившегося в осаде. - Я лично ни в какое СНГ не вступал, - добавил для ясности.
  - А тёплые моря всё дальше, прохладных всё меньше, лишь ледовитые пока за нами, но и на те зарятся, - поддел гражданина всея Постсоветчины Четвёртый.
  - Обух, ты последний генерал империи, обнял друга Чумаченко. - Теперь таких людей даже в кино не делают.
  - По мне, - заявил Кацман, - герой-генерал поспешил с итогом. Вторая мировая закончится с началом третьей. Успеем державно возродиться.
  - Если от России останется лишь Боровицкий холм, иже еси в Кремлех, всё одно будут управлять империей, - сказал Кромов.
  - Вы сталинист, господин политолог, - добросил Камаринский.
  - Просто марксист. Социализм в нашей стране победил по законам общественного развития, открытым основоположниками.
  - А затем погиб в строгом соответствии с ними, - расхохотался Кромов. - И гнилые бояре в очередной раз пожирают страну.
  - Вооружённые марксизмом энтузиасты так изменили мир, что объяснить его невозможно, - усмехнулся Адвокат.
  Молодому юристу был занятен бесконечный спор о судьбах России, который заводили советские поколения, после «восприятия». На трезвый язык разговор не ложился. «Столько лет держали фигу в кармане, что не могут разжать пальцы», - подумал всё же. - Для них советская история - одно сплошное «если бы…».
  …Через год Адвоката застрелят в загородных нумерах в объятиях любовницы. Пошлая смерть ходатая окрасится романтичным светом. Шустрая девчонка раскумекала, что юрист наловчился сводить беспроигрышные, казалось бы, для власти дела к пустячным приговорам. Тот не стал отпираться, а просто подбросил резвой репортёрше несколько смачных тем, звонких, но безобидных. Та не успела стать знаменитой, решив расплатиться за наводку сразу. Поехали в уютный отельчик на отшибе.
  Погребли их в одной могиле. Родители Адвоката признали погибшую невестой сына. Вторая семья не возражала.
   - Что за чушь несут эти поминальщики, - зло бросил кто-то в малочисленной компании, стоявшей поодаль. - Какое такое истребление свободы слова!
   - Это и славно, что объектом сочли девочку, - ответили ему. - А мы ещё немного поработаем.
    …Верилось в 91-ом, что от нас отстанут, - бормотал за столом захмелевший Кацман. - Ан, нет. Запад мешает строить капитализм, ввёз в Россию свои проблемы под видом гуманитарной помощи.
  - Распад СССР увенчал общий кризис капитализма, - ёрничал Чумаченко.
  - Похоронили страну не по-людски, - сказал Камаринский. - Даже проститься с СССР народу не дали. И призрак Союза оживает во власти.
  - If-history, - сладострастно изрёк Кромов.
  - Да, если бы эту бабёнку-историю…, - согласились все.
  - Два проклятых русских вопроса: «Что делать?» и «Кто виноват?», - бросил адвокат, - и нет ответа.
  - Что делать, спрашиваешь? - оспорил Обух. - Повесить тех, кто виноват, на Красной площади.
  - Но следует соблюсти демократическую процедуру, - веселился Чётвёртый. - Прежде расстрелять всех, кого надо, за ними - тех, кто призывал.
  - И вновь тупик, - развёл руками Кромов. - Власть угодит к расстреливавшим реалистам с автоматами Калашникова. Спрогнозировал, зажмурился и замолчал.
  И грянули из провидческой «Беловежской пущи»: «Дети зубров твоих не хотят вымирать».
  - Разбросало нас, - грустил Обух, уходя от теории. - Кто где. Лебедь - на Новодевичьем, Рохлин - на Троекуровском.
  - Прошлое лишь память, будущего почти не осталось, а в настоящем нам неуютно, - вздохнул Кромов.
  - Был застой, теперь нас ругают «отстоем», - обижался Чумаченко.
  - Мы уже дважды осколки эпохи, - отчеканил Камаринский.