Из другого мира

"стружек". О корыте надо сказать отдельно. Длинное, с плоским дном и острыми углами, оно было явно не фабричного производства. Не приходится сомневаться, что его изготовил какой то мастер-жестянщик из листов "нержавейки". Со временем металл потемнел, появился мутно-серый оттенок. Корыто обычно висело на в битом в стену гвозде на кухне. Для стирки мама ставила его на два табурета... Мыло в горячей воде растворялось, и мама, нажимая с силой, растирала ребристым резиновым валиком расстеленную на дне корыта вещь. Валик мы называли "катком". "Др-р-р, др-р-р, др-р-р," - слышалось мне. Летели брызги, от кипятка маме было жарко и душно. Она вытирала со лба пот локтевой частью руки, иногда пыталась сдуть прилипавшие к лицу и выбивавшиеся из под косынки пряди волос. Мама гордилась "катком", считая его счастливым приобретением, так как стирать с его помощью было все же легче, чем тереть вещь о ребристую металлическую "доску". Потом мама с бабушкой, словно два атлета, выжимали постиранную вещь. Белье мама предварительно кипятила в большом баке. Тяжеленный бак, наполненный до краев кипятком, мама с бабушкой, рискуя обвариться, снимали с печки. Позднее, когда отец купил стиральную машину "Киргизия", мама говорила: "Дай, Бог, здоровья тому человеку, который придумал стиральную машину."
                      В то время многие женщины пытались шить дома "на заказ". У нас была старая ручная машинка "Зингер". Она часто ломалась, и мама сама делала мелкий ремонт. На ней мама сшила не одну вещь, даже пальто. Мама собирала журналы мод, делала из пергамента шаблоны выкроек и хранила их в папке. В круглой металлической коробке она держала всевозможные пуговицы и, отдельно - катушки ниток разных цветов и номеров, а также мелки, игольчатые заколки. Мама мечтала о ножной швейной машинке. Клиентки приносили только ткань, в том числе для подкладки (если таковую они требовали). Все остальное обеспечивала мама. Сколько она сумела заработать пошивом "на заказ" я не знаю. Намучившись со старой ручной машинкой и клиентками, мама решила, что впредь будет шить исключительно для семьи.
                     Питались мы просто, порой скудно. Летом выручали дешевые овощи, фрукты, бахча. Однажды мама купила целый таз помидор за
5 коп. Как она донесла его до дома, не представляю. Часть помидор в тазу была немного помята. Мама использовала помятые помидоры для "поджарки". Остальные я лично имел честь съесть - "перетаскал" за несколько дней. Вероятно, когда отец получал зарплату, у мамы появлялась возможность купить в гастрономе на вокзале что-нибудь вкусное, немного, конечно. Она варила супы, зимой часто делала "соленую капусту с картошкой". Картошка, естественно, была вареной, добавлялся сырой нарезанный лук и хлопковое масло. Торт или пирожные я видел только по праздникам и в свой день рождения. Бабушка баловала меня гостинцами, сладостями. Я встречал ее вопросом: "Бабушка, а что ты принесла?" Как то отец сопровождал то ли арестованного, то ли осужденного в Москву и привез бананы. Кулек бананов мама "растянула" почти на месяц. Она дала мне один банан в школу, и я чувствовал себя с ним чуть ли не инопланетянином.
                     Не помню точно, возможно, в начале 60-х годов появились сахарные раскрашенные игрушки. Не исключено, это было связано с Кубой, не знаю. Ажиотаж был непередаваемый. Необыкновенной популярностью пользовалась китайская продукция: термосы, махровые полотенца, мыло. Нежно-розовый овальный кусок мыла в красивой картонной коробочке мама хранила где то у себя. Аромат его она сравнивала с духами. Спекулянты продавали кофточки китайского производства, которые очень нравились женщинам. Сосед, работавший "тихушником", т.е. носивший гражданскую одежду на службе и ловивший спекулянтов, принес одну кофточку жене. Та, конечно, похвалилась перед мамой. Розовая с маленькими перламутровыми пуговицами кофточка не могла оставить маму равнодушной. Мама высказала отцу, что, вот, мол, как сосед заботится о своей жене. Отец ответил, что он - честный советский человек, а сосед просто ворует.

                                                                                                                          Двор

                       Кроме "балхоны" у жителей был и свой двор. Его приходилось делить с райотделом милиции. Двор ограничивала не только "балхона", но и РОВД, который состоял из двух зданий, выстроившихся в виде буквы "Г". В одном располагался "паспортный стол" и другие отделы милиции, во втором - КПЗ (камера предварительного заключения). К зданию КПЗ с торца примыкали пустой старый гараж, сколоченный из досок и листов железа, и туалет. Две его кирпичные "кабинки" имели двери, деревянный пол, подставки для ног, вырубленные под изящный силуэт "штиблет" 60-70 размера. Не беда, что таких ног у людей не бывает, в первую очередь создатели думали об "удобстве". Внизу - яма. Она продолжалась в сторону, выходила за пределы "кабинок"; эта ее часть была прикрыта деревянным настилом. Когда яма наполнялась, приезжала специальная машина, которую мы называли "г...возка". Содержимое ямы перекачивалось в цистерну машины, и во дворе несколько часов стояла ужасная вонь.
                      В левой половине двора, внутри буквы "Г", оставалось свободное пространство. Здесь проходили разводы милицейского состава, вечерами играли дети, проживавшие в квартирах "балхоны". В правой части двора росли три высокие акации, перед ними - водопровод с краном. Воду набирали в ведра и несли в дом. Еще правее шел ряд сараев. У каждой семьи был свой сарай. Наш - находился в середине ряда.
Он был разделен деревянной перегородкой на две половины. В дальней половине мы хранили уголь. Справа от входа был выкопан погреб.
Он закрывался крышкой-дверцей, спускались в него по лестнице. В погребе стояла небольшая бочка, в ней мама квасила капусту. С другой стороны, напротив "балхоны", были навешены большие и тяжелые деревянные ворота. Через них, когда было необходимо, заезжали машины. На ночь на ворота изнутри надевался замок. В левом крайнем углу, в небольшом пространстве между зданиями "паспортного стола" и КПЗ, росла высокая старая урючина, по прежнему плодоносившая. Под ней - еще один водопровод для посетителей и работников РОВД.
                      Позже здание КПЗ разделили, в той части, которая примыкала к гаражу, сделали квартиру, в нее въехала семья с тремя сыновьями.
Со средним и, особенно с младшим из них, я дружил. После того, как они получили квартиру на Чиланзаре, их семью сменила другая семья.  
Глава семейства тоже работал в милиции. У них тоже было трое детей, среди них - одна девчонка. С мальчишками я поддерживал хорошие отношения. Вообще, во всех квартирах, в том числе в упомянутой,  работников милиции проживало немного. В самой "балхоне": мой отец и сосед по первому этажу. Национальный "состав" населения был довольно пестрым: русские, украинцы, татары, один узбек и мы - евреи (мама у меня была русской). Почти половина их, если не больше,  представляла смешанные, "интернациональные" семьи. Несмотря на то, что "дружба народов" преобладала, время от времени возникали ситуации, когда "бытовой национализм" заявлял о себе очень четко. Особенно доставалось нам и мне, в частности. Все другие "народы" двора были едины в своем антисемитизме.
                      Между зданием РОВД и "балхоной" стоял небольшой участок деревянного забора с калиткой. Перед вошедшим возникала лестница, ведущая на второй этаж. Она была стальной, со стальными же перилами, но с деревянными ступеньками. Большинство конструкций во дворе не красили, дерево трескалось, серело от пыли, сталь - ржавела, "бурела".
                      Осенью вставал вопрос о покупке угля. Им занимался отец. Он приобретал уголь, обычно полтонны, а когда с деньгами было туго - 300 кг. Водитель привозил уголь, сваливал его во двор и уезжал. Теперь кучу угля надо было перетаскать в сарай. Конечно, это дело сваливалось на маму. Двумя ведрами, надрываясь, она перенесла в сарай не одну сотню килограммов угля. Иногда ей помогала бабушка. Я тоже помогал маме один или два раза. Но, был ли от меня толк, не уверен.
                      Двор привлекал внимание жителей "балхоны" в качестве места приложения бытовых, хозяйственных усилий. Но он также олицетворял собой пусть маленький, пусть усеченный, но все же - кусочек природы, где можно было приятно провести вечер, посудачить о том о сем, просто подышать воздухом. Хозяйки в разных местах двора натягивали веревки, сушили стиранное белье. Зимой,  когда мама приносила снятое белье домой, оно, замерзшее, покрывшееся инеем, хрустело и пахло снегом.
                      За зимой приходила весна. "Белой акации гроздья душистые" расцветали во всей красе. Сладковатый запах преследовал по всему двору и немного утомлял. Время не остановить - красота увядала, белый цвет выпадал во дворе как последнее напоминание о прошедшей зиме...
                     Почему-то чаще всего в моей памяти встает одна картина. Лето. Жара. Во дворе - тишина, ни души, как будто все вымерло. Под крышей "балхоны" усыпляюще курлычат дикие горлицы или "горляшки". В высоком небе сквозь бледно-голубые просторы "продирается" самолет. Его полет на "весь мир" производит низкий дребезжащий звук. Ощущение потусторонней вечности и бренности этой жизни проникает в душу, пугающе щемит (это я сегодня так осмысливаю то, о чем рассказываю)... По радио звучит знакомая мелодия в "узбекском стиле". Значит - полдень. Кажется, что время все таки остановилось. И только к вечеру, когда спадет жара, потихоньку все "зашевелятся". Кто то водой из шланга польет небольшую территорию перед окном, а то и весь двор, и в нем будет стоять терпкий запах остывающей пыльной земли...
                    Дальше обычно из квартир появлялись дети, обуреваемые жаждой "играть". В большинстве своем это - мои ровесники, точнее - ровесницы. Какое то время я был "первый парень на деревне", т.е. - один на десять или одиннадцать девчонок. Существовать в женском коллективе, пардон, в девчачьем - все равно, что ходить по проволоке под куполом цирка. Разгоряченные, увлеченные игрой, мы могли столкнуться или нечаянно "зацепить" друг друга. Девчонки плакали, жаловались матерям. Во дворе происходило публичное "выступление" матери "пострадавшей". Часто - с упоминанием национальной принадлежности нашей семьи. Мама за меня заступалась. Следовал разрыв "дипломатических" отношений. Мама и соседка "не разговаривали". Потом мирились, жизнь продолжалась.

                                                                                                                            Мама

                          Мама родилась в г.Ялта. Ее мама имела профессию врача, отец, мой дед, был военным летчиком, командовал эскадрильей. В 30-е годы они жили в центре Воронежа в хорошей квартире. Как представителю командного состава РККА, деду полагался служебный автомобиль с водителем. Под Воронежом у них была дача, бывшая дворянская усадьба. Прекрасный фруктовый сад давал урожай яблок разных сортов. Бабушка по старой русской традиции варила из яблок варенье. Свое детство