Каждый високосный год

плитка на площадках разбита, да и положена изначально криво. Между вторым и третьим этажами на стене красовались надписи, которые были оставлены маркером и баллончиком и содержали в себе самые банальные слова, на которые лейтенант не обратил особого внимания.

На четвертом этаже напротив лестницы была та самая квартира, в которую так торопился Иван Сергеевич. Он подошел к ней и поискал звонок, но того не оказалось. Следователь осторожно постучал, и дверь, скрипнув, отворилась.

Лейтенант настороженно вошел в прихожую. Стало очевидно, почему дверь не была заперта: на голых стенах болтались только обрывки газет, которые когда-то клеили под обои. Здесь пахло затхлостью и запустением. Но к этому примешивался еще один странный сладковатый запах. Следователь сделал еще пару шагов и оказался в такой же пустой, как и прихожая, комнате. Однако в ней на единственном стуле сидел хозяин квартиры — Ков Дмитрий Викторович.

— Быстро Вы меня нашли, господин ищейка, — слабо улыбнулся он. — Хотите чаю?

— Какого еще чаю? — оторопело переспросил Иван Сергеевич.

— Ну, не хотите как хотите, — мужчина поднялся и прошаркал на кухню, откуда почти сразу вернулся с кривоватой табуреткой. — Присаживайтесь. Думаю, нам есть о чем поговорить.

— Вы не собираетесь сбегать и отрицать свое участие? — еще более удивленно спросил лейтенант.

— А смысл? Вы же уже догадались, да? — пронзительные серые глаза уставились на Серебрякова в упор.

— Я знаю, что это Вы... Но не могу понять как, — серьезно ответил Иван Сергеевич.

— М-м... логично... — протянул Ков. — Я бы мог рассказать, как это происходит, но, боюсь, Вы мне не поверите.

— Это еще почему? — опешил лейтенант.

— Потому что это выходит за рамки благоразумия, — улыбнулся Дмитрий Викторович. — Ну, раз мы все обсудили, поехали.

— Куда? — не понял следователь.

— Как куда? В отделение, — немного удивленно ответил Ков. — Даже если у Вас нет ордера, я могу написать явку с повинной.

— Постойте, — не спешил уходить Серебряков. — Я хотел бы задать Вам один вопрос.

— Всего один? — изумленно приподнял бровь Дмитрий Викторович.

— Да. Я хочу понять Ваш выбор жертв, — серьезно отозвался лейтенант.

— А разве это не очевидно? — Ков тяжело вздохнул. — Всё просто. Я как никто знаю, что это такое — жить с дефектом. Я лишь хотел сократить их страдания…

— Но Вам же... — перебил следователь, — не удалось убить ни одного за... столько лет...

— …или хотя бы показать, что есть нечто более ценное, нежели печаль по своему недугу, — закончил Дмитрий Викторович, будто не заметив слов Серебрякова.

— Ясно... — протянул Иван Сергеевич и поднялся. — Едем...

Дело было закрыто. Ков действительно написал явку с повинной, в которой упомянул, что признаться его убедил следователь Серебряков. Дмитрий Викторович был осужден и ожидал отправления по этапу в следственном изоляторе. Кроме него в камере никого больше не было, и все свое время Ков, казалось, посвящал чтению. Он выглядел смирившимся со своей участью, и создавалось впечатление, что никаких проблем с ним не возникнет.

В то утро, когда Ков должен был отправиться по этапу, его нашли в камере мертвым. Он лежал на полу в луже крови, а в груди его торчал обломок штыря, вывороченного из кровати. Его тело отправили в морг, где судмедэксперт определил смерть Кова Дмитрия Викторовича произошедшей около одиннадцати часов прошлого вечера. Вскрытие отложили на следующий день.

В кабинете Серебрякова зазвонил телефон. Лейтенант сразу поднял трубку, предполагая новости об отъезде Кова. Однако его беспокоили из морга. Патологоанатом сбивчиво пытался объяснить, что прибывший прошлым днем труп Кова Дмитрия Викторовича таинственным образом исчез, а в холодильнике, где он лежал, осталась только записка, адресованная Ивану Сергеевичу. Следователь бросил трубку, не дослушав. Он помчался в морг, надеясь получить хоть какие-то разъяснения.

Записку ему передали сразу, как только он влетел в приемное. Даже не задумываясь о том, чтобы сесть, Серебряков развернул потрепанный лист бумаги и стал читать.

«Дорогой следователь.
Боюсь, что разрешение моей загадки Вам придется отложить еще на четыре года. Хотя я не могу быть уверен, что встречу именно Вас... Или могу?
Полагаю, у меня будет возможность рассказать Вам все, что произошло за эти годы, но Вам придется еще раз меня найти. Сыграете со мной в салочки еще раз?..»