Руслан Маратович Мухамедьяров "Квипрокво"

реке Белая, и на реке Мекатевли, и на реке Сухайля, и на реке Ашкадар, и на Бала-Четырманском рыбопитомнике, и на реке Беркутла, и на реке Иныш, и на реке Кундряк.
У Татьяны в Салавате ночью полил дождь. Думаю, дождевые капли, которые вытягивались в струнку и шлёпались в лужи, кишели в них стаями серебряных рыб.
Любая квартира обладает неповторимым запахом. Двадцать второго августа Татьяна изменила его, когда переехала ко мне. Запах, напоминающий мокрые доски, высох. Она нанесла запах косметических красок и лаков.
Люблю в Салавате перекрёсток Ленинградская-Островская. Наверно, потому что за ним природа выселяет город, и улица Островская переходит в короткую дорогу до Стерлибашево. Взгляда в эту сторону мне достаточно, чтобы сползти до меланхолизма. Ещё тут улица Островская, достигшая окраины, изгибается почти на триста шестьдесят градусов и вновь ведёт к центру города. Если сидеть на последних сиденьях автобуса, то при повороте угловой дом калейдоскопически огибает автобус по стёклам: от задних левых через лобовое до правых задних. Слева и справа от дороги поля. Татьяне больше понравилось поле справа. Чуть проваливаясь ногами в мягкую землю со жнивьём, мы отошли метров на пятьдесят, разложили покрывало и сели. Наконец-то падение акций сменилось падением звёзд.
Картавит Татьяна, шепелявят кузнечики, заикаются машины, у меня афазия. Ненормально, но я тотально счастлив в полевом хосписе. Из-за того, что больной может быть счастлив лишь среди больных? Или комар уколол мне морфин? Совершив десятиминутный моцион, я с Татьяной заснул на общей койке уже в квартирном хосписе.
Ранее, чем за месяц я принёс свадебную пригласительную, из которого Татьяна вычитала, что Руслана и Татьяну двадцать пятого сентября в четырнадцать двадцать на своё бракосочетание в ЗАГС зовут Константин и Ирина.
Татьяна воодушевилась, её голос искажался форшлаговыми слёзными нотками. В данном состоянии, в эйфории, мои глаза ощущаются большими; ноздри раздуты; моя нижняя губа отлипает от верхней, обнажая разомкнутые зубы, будто я говорю «Дааа!»; сжимает в висках; от затылка до висков удирают мурашки; от чуждого тумана в голове закладывает уши.
Женитьба Константина стала первым застольным празднеством, где я предстал со своей возлюбленной. Появление любой пары в новом обществе – своего рода свадьба для неё. Под завершение торжества мой час пробил дважды.
Отодвинув стулья, с разных точек стола за спиной жениха столпились холостые парни, намеренные принять у него обручальную эстафету. Я стоял левее всех и позади всех. Константин взмахнул рукой, но подвязку не выпустил. Кроме меня, все наклонились вперёд. После отдачи наивности и когда все встали ровно, Констанин швырнул подвязку. С быстротою молнии я выбросил руку среди других и увёл трофей. Позже в качестве уникального владельца подвязки дал интервью перед видеокамерой, в котором по наитию озвучил надежду на скорую свадьбу с Татьяной, куда Константин и Ирина будут приглашены в первую очередь.
Своим изощрённым тостом, сопровождавшимся нервным тиком щеки, я удивил присутствующих вторично.
После танцев я открыл дверь кафе, после салюта – дверь такси, после песен – дверь квартиры. За несколько минут до сна и Татьяна проговорилась:
– У нас будет небывалая свадьба!
Свадебная примета не сработает – поэтому достаточно о свадьбе.
Автобус до Стерлибашево часто служил мне дормезом. Тонированные боковые стёкла встречных машин отражают засыпающего при солнце меня. Все люди сделаны из зеркала. Но на одних слой алюминия нанесён изнутри – и они отражают около себя. А на других слой алюминия нанесён снаружи – и они отражают вовнутрь себя. Стёкла нашего автобуса отражают просыпающегося без солнца меня.
Любовь к Татьяне заключена сугубо во мне. Я не могу ей её отразить. Видимо, из-за этого я несменяемо уезжаю на выходные от Татьяны. От этой любви я получаю удовольствие в каком угодно сопровождении, кроме Татьяниного. Парадокс. Или мой любовный фокус?
– Мечтатели, творческие люди пожалуй что должны спать одни. Когда я в постели не один, то моя кожа по всему телу, будто набухает, растягивается, я только её и ощущаю, она щекоча зудит. Я засыпаю не расслаблено.
– Жизнь со мной – гекатомба для тебя, потому что так ты не можешь жаловать остальных девушек? Извини, остальных красивых девушек. Ленишься прятать мои вещи и потом по фотографии воссоздавать былое?
– Я помню всех понравившихся мне девушек. Девушки, имён которых я не знаю, девушки, которых второй раз я не встречал, сидят в моей душе наравне с теми, с кем я строил отношения. В другом качестве, но сидят.
Татьяна воротила большинство вещей в свою комнату. Я урезал совместные ночи, неизбежно захватывающие с собой совместные дни и утра. Чем не правильнее план, тем позднее его ошибочность осознаешь.
Во сне я постоянно вижу небо. Иногда одна часть неба припадает в паре шагов от меня и с несуществующими созвездиями. Иногда на небо перенесено цветное изображение попугая, окантованное звёздами.
Зима без объявления войны вторглась в город. Сверху полетели десант и бомбы. Бомбы падали на нас, десант садился на землю. Угодившие на провода, заборы снаряды превратили их в колючую проволоку. По следам на снегу было несложно нас вычислять. Заняв землю, рой пехотинцев затеял метать по нам сюрикенами. Если зима морила нас стужей, то её солдаты слепили наши глаза своими блестящими щитами.
Мы с Татьяной пожалели одну ёлку и спрятали в квартире. Окоченевшие ветки согрели зажжённой гирляндой.
Я встречу Новый год тет-а-тет – чего не было ранее. На бой курантов про себя я и Татьяна накладывали давно подготовленные желания. Мои – не сбудутся. Так что довольно о Новом годе.
В январе я откручивал на голове Татьяны цвета ультраблонд её пряди-беспримерности от моих бигуди-упоённостей. Тут же она выпрямила волосы и попросила меня саморучно перекрасить их в цвет шоколад.
Татьяна маниакально задаёт и задаёт вопрос:
– Ты меня любишь? Любишь? Не любишь?
Она спрашивает про мою любовь, которая лишь моя. Курьёзно, что тот, кто вызывает чувства, никогда достоверно не знает, какие он чувства вызывает. Поэтому такая нужда в заверениях? До чувств я законченный эгоист. Окружающим достаётся немногое.
– Чуть-чуть!
Денно и нощно мою голову из-под спуда угнетала потребность создавать. Я писал «Положительную иррадиацию (Белое на чёрном больше чёрного на белом)», рисовал «Seventh detail on the logotype BMW», придумывал сайт, корпел над мультфильмом, сочинял музыку. Отчего Татьяна бескрыла, раз твердит о своей любви? Может, ты её не любишь – и вдохновением обязан не собственной любви, а чужой?
Я вечно надеюсь, что стану узнаваем, и кто-либо когда-либо возьмёт у меня интервью, ведь я буду находчив. Узнай это – дай интервью самому себе.
– Почему Татьяна не дождалась от тебя цветов?
– Она недостаточно женственна.
– Я смотрю, ты с Татьяной нечасто занимаешься сексом.
– С недавних пор мне неловко трахать красоту.
– Ты полагаешь секс низостью?
– Конечно, но в основном после секса.
– Небрежно-пренебрежительное поведение с ней объясняется готовностью прекратить отношения?
– Ты только что спросил мой ответ.
Гумидный климат посетил старого приятеля, нивальный климат. Прошли месяцы с их последней встречи. По обыкновению они играли в чалую погодку с зажорами. На мартовских деревьях созрели прозрачные капельные плоды. Их никто не собирает. Паданцы приминают снег и достаются ему. Некоторые плоды валятся на крышу и с края шифера опускаются долу. Плодопад-походка. Татьяна походкой на цыпочках идёт ко мне.
Конечные пятнадцать дней марта и начальные пятнадцать дней апреля были омрачены сериями безмолвий. Татьяна манежила меня. Я и не подозревал, что это затишье перед бурей.
Двенадцатого числа любого месяца мы отмечали наш союз, подчас по телефону, если этот день заставал меня на выходных в Стерлибашево. Двенадцатого апреля традиция нарушилась. Надо же, что это случилось в любимый мой праздник, притом в его пятидесятилетний юбилей.
На счету космического корабля Татьяны было одиннадцать колец, выписанных около Земли (кольца хранили в себе возраст любви), каждое из которых ознаменовалось стыковкой с космической станцией «Мир». Но сегодня он не пожаловал на дозаправку, а развил вторую космическую скорость – и устремился прочь. Пару дней прождав на «Мире» космический корабль Татьяны, мой космический аппарат отделился от «Мира» и тяжело сел. Ещё несколько месяцев я буду возвращаться на космическую станцию в указанный срок. Однако в последствие приму решение о бесполезности «Мира», и потоплю.
В двенадцать часов спутник, облачившись в звезду, начал ante meridiem.
Двадцать четвёртого апреля две тысячи одиннадцатого года море Татьяны-Михаила выплеснуло меня на берег. С переливающейся всеми цветами Татьяной во мне я кидался обратно в море.
При погружении в море возлюбленного, на переставшего быть возлюбленным воздействует выталкивающая сила возлюбленной, направленная вверх и равная весу вытесненной возлюбленным моря. Закон Архимеда-Татьяны.
Расставшись, нужно скорее бежать прочь от берега, а то упрямые частые приливы норовят унести меня в уже бескислородное море. Достаточно мне неконтролируемых во сне ныряний, ведь, когда я сплю, морю так легко со мной договориться. Глубокой ночью я просыпаюсь с одышкой и учащённым сердцебиением. Луна – столица ночного неба, сердце – столица чувств.
Асфальт в бездождье третирует нас незатейливой контурной тенью. Лишь смоченный он милует-жалует подробным отражением. Своё воспроизведение в моих мокрых глазах Татьяну ничуть не разочаровывало. Сухие Татьянины глаза в ведренный день выглядят куда уместней. Поэтому права она!
Двадцатого апреля впервые со знакомства с Татьяной я не поехал на выходные к родителям. За это через пять дней, слушая «Trance Around The World 369 (Guestmix Daniel Kandi)», зрея напольный кафель, обоняя экскременты, вкушая дёсенную кровь, осязая туалетную бумагу, интуитивируя фатальность, я сидел на унитазе в Салавате.
Точь-в-точь помню то смежевание век, перед тем, как за правыми кулисами моих глаз ушла с подиума отдефилировавшая Татьяна с Марией. Убеждён, что только сейчас в первый раз практически за год я закрыл глаза.
Спустя четыре часа, открыв глаза на том же месте, но двадцать девятого апреля, я написал на предбордюрной дорожке две буквы К, три буквы И, две – С, одну букву Й, одну – Х, одну – В, одну О, две – Т, одну запятую, две – Я, одну – Е, две – Б, две – Л, две – Ю; посидел на чёрно-белой скамейке, пока Татьяна спала. Даже теперь она нисколько не схожа с собой.
Эволюция нашей любви охватывалась одним взглядом. Как же много, должно быть, на всех таких любовных отрезков в городе.
Добился своего? Теперь чувствуешь любовь к Татьяне – чего сильнее всего желал? Тебя вывернуло наизнанку! Ты стал отражать любовь вокруг! Лишь с неба навсегда исчезла луна-светолов.
Грозди сирени за подоконником, на котором обожала курить Татьяна, переняли у неё сигаретный пепел.
Даже малознакомым людям есть до тебя дело, но не Татьяне.
Тебя спросят, о чём ты замечтался.
Кто же мечтает, смотря вниз? Мечтают, смотря вверх! А когда смотрят вниз, то вспоминают!
Утешать тебя будет кто