Поколение

когда он почувствовал, что может сломаться, перешел в другое подразделение.
Те леса… При всем равнодушии к воспоминаниям, они что-то будили в памяти. Хотя, определить что именно уже не получалось. Может контраст, который они рождали с жестокостью и ненавистью, наполнявшими всех в то время. Тогда ненависть старательно взращивалась, неторопливо и систематически вытесняя прочие чувства. А когда пришло время расстаться с ней, оказалось, что кроме пустоты внутри ничего не осталось.

 

…Бесконечные кроссы, высасывающие все силы. И один особенно тяжелый, когда пришлось почти пять километров тащить его на себе оттого, что он в кровь разбил ноги армейскими сапогами. Ни на секунду не появлялось искушения бросить его. Он был не из того мира, переполненного жестокостью и болью, и бросить его означало порвать последние нити с прежней жизнью…
Но иногда казалось, вся предыдущая жизнь была не реальностью, а лишь беспорядочным синтезом из книг, прочитанных раньше. Многие события не вписывались в ее последовательный ряд и громоздились одно на другое. Нетрудно было поверить в этот книжный, эфемерный мир, но стройной, равнозначной замены ему не было. Поэтому оставалось мириться с тем, что есть – с судьбой оставленной позади…
Через две недели, в ответ на мое письмо, пришла вторая его записка. Такая же короткая, но полная тоски, злости и обреченности. А потом было молчание… Целый год…
 
 

"Привет, Игорек!
Получил твой ответ. Я, честно говоря, не очень-то и рассчитывал его получить так скоро: ведь пришел он за неделю.
Ты, конечно, извини за прямоту, Игорек, но тебе я признаться могу, хотя ни мать, ни сестра и никто не знает – я решил ехать в Ичкерию. Крышу у меня уже сорвало со всех крепежей. Когда я тебе писал первое письмо, то об этом даже не думал. Но за те дни, что ждал твоего ответа, кое с кем повздорил. Сам понимаешь – прав тот, у кого есть деньги. Они сунули кому надо и все заглохло, а мне мой участковый (хороший, кстати, мужик) сказал: "Диман, выбирай сам: или уезжай из города, или едь спусти пар на войне, или тебе придется их всех уничтожить." Вот я и решил, что пора поправить свою крышу на чеченской земле.
Я подписал контракт на полгода. Приеду домой где-то в конце августа – начале сентября. В это время у нас как раз грибы, ягоды… Я тебя буду очень ждать тогда у себя. Ты же знаешь, у меня душа для всех вас открыта и любого, с кем служил и воевал, буду принимать как родных. Особенно тебя, ведь ты мне как брат…
До свидания,
твой Диман."
 
 

Потом было молчание…
Иногда память натыкалась на его образ: отдельные эпизоды, обрывки разговоров – ничего цельного. Но происходило это все реже – каждый шел своей дорогой, осторожно нащупывая будущее под ногами…
…Минут пятнадцать я тупо смотрел на конверт. Я уже знал что в нем, но отказывался верить.
После первых же слов надеяться было уже не на что…
 
 

"Здравствуйте, Игорь!
Пишет Вам мама Димы Андреева. В Диминых бумагах давно нашла Ваши письма, знала, что надо написать, но не могла. И сейчас пишу с большим трудом. Вы догадываетесь, о чем я хочу сообщить. Да! Нет больше моего сынуленьки. Скоро годовщина его гибели. Двадцать пятого марта.
Простилась я с ним одиннадцатого марта и не знала, что вижу его в последний раз. Мне ведь он не сказал, что едет в Чечню.
Я надеюсь, что Вы получите мое письмо и двадцать пятого марта помянете моего сынулю и Вашего друга. Фотографию его я постараюсь поискать: армейская у него была всего одна, с нее мы и сделали его портрет. Извините, если она будет плохой, но его добрые глаза будут говорить Вам о его душе, отзывчивой и преданной дружбе. Если летом буду фотографировать его могилу, то вышлю и Вам ее снимок.
Игорюша, береги себя, не доставляй маме столько хлопот, сколько их у меня. Я знаю, не хотел сыночек видеть моих слез, не хочет он их и сейчас, а материнское сердце…
Простите, если что-то не так написала. Может будет желание ответить, я хоть буду знать, что в далеком Воронеже двадцать пятого марта поминают моего роднуленьку.
28/2/97г.
Андреева Нина Олеговна.
P.S. Погиб он в развед. батальоне. Говорят, что снял снайпер. В свидетельстве о смерти написано: "Пулевое ранение в грудь навылет, с повреждением правого легкого".
Получила его награды за те бои, в которых вы были вместе. "Медаль Суворова" и медаль "За отвагу". Но никто не вернет мне моего сыночка."
 

 
Я пил и не мог опьянеть, постоянно возвращаясь в мыслях к письму. Все, что я имел осталось в прошлом...
Остальное уже не имело значения…



1995г.