Руслан Маратович Мухамедьяров "Стереопара"

шесть, листик с номером триста сорок пять. Убывающие числа на листьях приближали день, о котором я грезил всё меньше. Я просто не мог столько медлить. Мне нужно было пребывать с красотой постоянно.
Мы с Винером навестили излюбленный лес. Тринадцать минут сомнений стрелки между девяткой и нулём – и мы в лесу. Выбрав квадрат из четырёх дружных деревьев, принялись их обматывать верёвками, чтобы смастерить ещё четыре квадрата. Между верёвок засовывали сырые ветки. Домик-шишка.
Иглы-очереди перегородили лес на десятки прогалин-прихожих. Мы забегали по этим прихожим. Солнце бежало рядом. Солнце неизменно салило. Набегавшись, как и мы, оно отправилось отдыхать.
Внутри домика мы развели ручное солнце. Лягушки света прыгают на лодки, посидят и теряются в чёрном озере.
Девчонка читает книгу. У неё есть сочитатель. Это ветерок. Он развевает левые страницы, словно не успел дочитать. Поспорив с ветром, девчонка придавила листы. Тогда ветерок заскакал на уголках. Бумажные пружины и пружина терпения. Девчонка возвращается на несколько страниц назад и выдёргивает лист. Первый и второй большие треугольники, третий самый-самый большой треугольник, четвёртый и пятый маленькие треугольники, шестой самый-самый маленький треугольник, седьмой и восьмой самые маленькие треугольники, девятый и десятый самые большие треугольники. Плоские треугольники трансформировались в рельефный самолёт. Девчонка посадила на него божью коровку и устремила их перед собой. Затем разверзла свою книжку и опять приступила читать.
Я показывал пальцем на спутник, чтобы Винер не промигал, как он сейчас столкнётся со звездой. Винер же спал. Мне почему-то казалось, что он претворяется. Я ждал его улыбки. Но он спал.
Пожелав спокойной ночи своим звёздам и нашим листьям, спутник уходил».
Третья встреча. Солнце.
– Я люблю этот цвет травы, когда за них цепляется отблеск сползающего солнца.
– А я ресницы, я вижу, какие они стали пушистые.
До четвёртой встречи первое расставание:
– …Спокойных ночей!
Пятая встреча. Снег, упразднивший наше тепло друг для друга.
Шестая встреча. Отложенное днём тепло до ночи лишь для того, чтобы мы расстались.
– Мы познакомились с ним четвёртого августа.
– И у нас есть своя дата.
Оставляя любовь за спиной, мы сразу надеемся услышать стук её каблуков.
Как быть, если милее всего у меня получается расставаться?
Повторение – красиво! Возвращение, расставание, возвращение, расставание. Частый дождь с огромными каплями. Я полюбил дождь. Мне хотелось, как и облако, скрыть лицо, явив одни слёзы.
Увлечённые дарят часы. Необыкновенные часы. Часы, по которым поначалу нельзя ничего определить. Они круглые, с двумя стрелками и однотонным циферблатом, с заводным устройством сзади в центре. Когда мы любим, мы начинаем наносить на лимб надписи. Я привыкал, что свежих их на моих часах не будет. Я привыкал, что Юля не рискнула менять облик своих часов.
Будет. Рискнула.
– Немного света, разве что только от звёзд… Немного слов, разве что только от ветра… Немного мыслей, разве что только мечты…
Это полюбила Юля? Окажется – дождь.
Расставание упрямее возвращения. Ночь интереснее дня. Сад темнее неба. Скамейка удобнее кровати. Спектакль листьев невероятнее сна.
Мальчик срывает белые цветочки яблони и наполняет ими свой портфель. Через левое плечо у него перекинут фотоаппарат, который он сделал из пенопласта. Повесив и портфель, он побрёл по городу.
Он усеял цветочками потрескавшийся асфальт, лужи, и фотографировал их. Подарил девочке. Заснял. Девочка достала два воздушных шара, два листочка, два карандаша и две ленточки. Они усадили в шары остальные цветочки и письма небу. Сравняв шары, и некоторое время продержав, они выпустили их. Цветочки в шаре девочки, наверно, разобрали «Небо, познакомь их, пожалуйста, со звёздами!». А цветочки в шаре мальчика, очевидно, обговорили «Небо, преврати их в звёзды». Если нет, то ещё успеют. Две пары: одна – идущая вверх и другая – идущая вперёд.
Любовь – желание вместе отыскать на звёздном небе все восемьдесят восемь созвездий.
В моей жизни всегда хорошее чередуется с плохим. Поэтому я не могу до конца радоваться, когда мне хорошо, ведь за ним неизбежно придёт плохое. А когда мне плохо, я не сильно расстраиваюсь, потому что я уверен, что уже сейчас ко мне торопится хорошее. Но когда мне особенно хорошо или особенно плохо, я могу об этом не думать.
Едва ли один из двух лучших друзей ожидал, что я погощу у него с таким прошлым.
– Communication.
– Stay.
– Burned with desire.
– Never wanted this.
Любовь к Юле, что уместилась в пять тысяч пятьсот метров. Любовь к Юле, что уложилась в пять тысяч четыреста секунд. Любовь к Юле, чья скорость – метр и два сантиметра в секунду. Самый раз, чтобы пройтись с ней, представляя её Винеру.
– Руслан, получится!
С задержкой в день прошлое от Винера ринулось ко мне. Его место – рядом со мной. Мне хотелось, как и луна, скрыть своё лицо, явив одну улыбку. Небо всегда точно ведает, каким ему быть.
Удивительно, что недавнее прошлое способно изменить прошлое, которое произошло ранее. Не надо считать, что случившееся с нами однажды, сохранится нетронутым в прошлом. Смелый день может переделать прошлое настолько, что оно вовсе станет обратным.
Правдивей всего о предыдущей встрече расскажет следующая. Но ни о последней. Если лишь о первой последней встрече не расскажет вторая последняя встреча.
Иногда мы говорим только для того, чтобы потом из-за сказанного не сделать что-то.
– Я люблю его! Я никогда не полюблю тебя!
Своей любовью доказать, что любят другого. Что мне ещё испытать? Я хотел стать её любимым. Я им не стал.
– Отпусти мою руку, Руслан! Сегодня – не вчера.
Почему никогда сегодня, почему никогда не завтра? Может потому, что всё обязано происходить ни на день позже? Может, нам нужны опровержения?
Оставляя любовь за спиной, мы долго ждём, что она закроет нам глаза. И, конечно, мы её угадаем.
Любовь – это семь расставаний и шесть возвращений?
Кому бы я ни признаюсь в любви, признание хиазмом будет автоматически обращено Юле.
Предательский неизбывный дождь своими отточиями довёл Юлю до геркулесовых столпов. Нередко решение принятое ночью, отклоняется утром. Решение-калиф.
Один из двух лучших друзей, который я хотел, чтобы оказался не прав, оказался прав. Один из двух лучших друзей, который я хотел, чтобы оказался прав, оказался не прав.
Уставившись на небо, не заметишь, как ночь проводила день и как день проводил ночь. Проводить любовь, как падающую звезду. О чём жалеть? Что она упала слишком быстро. Во что верить? Что она окажется кометой.
Время забыть – ровно день. Потому что у четвёртого июня своё 15:39. Если в тот же час очередного дня ты не забыл – значит, не сможешь?
Последние звёзды, первые лучи, первые проезжие, первые пешеходы. День – фаворит.
Пополам лепестки тюльпана, половины опять пополам, пока они не будут с рафинад, и засыпать ими кофе. Попробовать кофе с тюльпаном.
Первые звёзды, последние лучи, последние проезжие, последние пешеходы. Ночь – аутсайдер.
Я ставил на ночь. Ночь исполнит что угодно, лишь бы не отдать нас дню: вычернит небо, зажжёт луну, соблазнит звёзды. Мне легко среди звёзд. Все ночи они занимали меня и Полярную звезду своим маршем.
День исполнит что угодно, лишь бы отнять нас у ночи: выбелит небо, зажжёт солнце, соблазнит облака.
Порой бывают такие моменты, когда ничего не происходит. Тогда я призываю реальность: «Ну же, произойди что-нибудь!». Случается, но не тотчас, чтобы это не было похоже на то, будто реальность воплощает в жизнь мою просьбу.
Четырнадцать минут – и вчера. Юля дописала для меня сегодня.
– Красивый салют, ты смотришь?
К Юлиному году шестому сложить мой месяц шестой – получился бы один день двенадцатый. Но день двенадцатый вычел мой месяц шестой и получился один Юлин год шестой.
Представления подавляющей проистекающего. О них знал я, поэтому я не ответил на первый вопрос. О них узнала и Юля, поэтому она не задала второй вопрос.
Любовь – это семьдесят шесть дней или шестьсот семьдесят восемь, шестьсот семьдесят девять…?
Если день, зачем так темно? Если ночь, зачем так светло? Если неделя, зачем так длительно? Если я, зачем равнодушный?
Совсем юным скопировать понравившееся облако, поставить дату. Это влюбиться. Прождать год, чтобы сойтись с ним. Это любить. Не застать своё облако и убедиться, что оно появляется единожды. Это потерять любовь.
«П» под «Т» прощается с «О». Кто-то видит сейчас как «З» под «Д» прощается с «О». Кто-то видит сейчас как «Л» под «Ф» прощается с «О». Мы понимали, вечер – время для прощаний. Когда бы ни был, он непременно забирает у нас что-то.
Когда я был рядом с Юлей, любовь показала, что волосы Юли – март, брови Юли – апрель, нос Юли – май, глаза Юли – июнь. Любовь, для отошедших чуть дальше, в силах только предполагать.
Зелёно-белый день: и  глаза, и чай, и парк. На девочке зелёное платье. Трава. Белые обшлага рукавов девочки. Покрашенные снизу известью тополя. Зелёные ногти. Листья. Девочка делает себе маникюр. Ветер сдувает с тополей пух. Руки Юли – июль.
Сквозь дверь дома я вошёл в улицу. Дверь автомобиля выпустила меня из улицы. В дверь улицы я покинул автомобиль. За порогом улицы очутился в фамильном очагу.
Традиционно небрежное августовское небо роняет звёзды.
Я не люблю задёргивать шторы на ночь. Я не лишаю свои глаза тёмных очков в горошек, пока я не усну. Я не люблю укрываться одеялом на ночь. Я не лишаю своё тело ночного загара, пока я не замёрзну.
– Innerspace.
– Another dimension.
В известняковой пещере на пьедестале сталагмит, который в приём неизмеримо вырос.
– Список звездолётов.
– Умоляю, назовите.
– Список самолётов.
– Я не самолёт. Я не буду летать на тропосферно-стратосферном поводке Земли. У меня в космосе неотложные дела. Ковш побольше сошёл с крюка. Подтоплю Печь. Содрана  Корма и обрушены Паруса. Налажу судно.
– Успей!
– Там имеются Часы.
– Ученики, урок фантазий окончен. До завтра.
У луж я тихоход в ажитации, потому что намереваюсь обнаружить в них спектральную стаю рыб от пролитого бензина. Пузырьковые поплавки. Скулы Юли – август. Ошуюю пропал поплавок. Должно быть, рыбак вытащил или рыба унесла под воду.
Дурманит ориентальная заря. Надземное небо поцелуем в губы – солнцем – вытягивает небо, что под горизонтом. Губы Юли – сентябрь.
Мать Р-7 вынашивает сына ПС-1. Лишь начали отходить оранжевые воды, она опрометью тронулась ввысь. Жеманный плач младенца. Мужчины, выбегавшие из домов, подкидывавшие шапки и кричащие «Ура!», чувствовали себя отцами. Радиолюбители слушали их жизнь.
Самое же романтичное событие двадцать первого века – четверговые эпизоды «A state of trance» Армина ван Бьюрена. Недельные исповеди через сетку колонок. Уши Юли – октябрь.
Краплёное первоснежьем девятое октября.
Многоточие улиц. Двоеточие машин. Точка кинозала.
Стеклянный рот охотно простился со своим пластмассовым языком. Ему куда приятнее ощущать во рту язык героини. Язык Юли – ноябрь. Немедля герой и героиня установили темноту вокруг себя, а шампанское – между. Героиня не открывает глаза. Да и не зачем. Ей не нужно было знать, что она в квартире, что за окнами горят фонари, ей даже не нужно было знать, что это герой. Всё, что она знала – она