Легион

мотала беззубым ртом. Я без спросу толкнул калитку и вошёл во двор.
Там кругом были розы. Навстречу мне по дорожке шла женщина. Она была одета во что-то цветное, но не по-цыгански.  У неё были длинные чёрные волосы с серебряными нитями и яркие серые глаза. Я начал напористо задавать вопросы. Она молча указала рукой на стол и скамейки под яблоней. Мы сели. На столе стоял медный самовар. Больше я ничего не помню.
Я обнаружил себя уже идущим по улице к своему райотделу. Зашёл к себе в кабинет, начал заниматься какими-то бумагами. Под конец рабочего дня, сунул руку в карман и нашёл там пачку денег. Их было ровно столько, сколько мне требовалось, чтобы отдать долг. Тогда я вспомнил, - ровно до самовара. Потом был провал.
Ночь я не спал, всё думал, как это могло произойти и что вообще произошло.
На следующее утро я снова был на посёлке. Бабка сидела, как привязанная. Я вошёл внутрь. Ни в доме, ни во дворе никого не было. Я попытался расспросить соседей. Тот, кто пытался задавать вопросы на цыганском посёлке, меня поймёт. Глухо, как в танке.

                                             Голова 8.

Но, я был упорен. Я приходил каждое утро, каждый вечер, каждый день. Каждый раз, дом был пуст. Каждый раз, я приносил бабке гостинец: кулёк конфет, чекушку, пачку сигарет. Наконец, наступил день, когда я толкнул калитку и нос к носу столкнулся с  Танитой. Я знал имя, хотя и не помнил, откуда.
- Ну, что ты хочешь? – сказала она.
Я растерялся и ляпнул первое, что пришло в голову:
- Погадать хочу.
- Ты не хочешь, - сказала она.
- Ну, хочу научиться, - поспешно сказал я.
- Тебе нечему учиться, - сказала она.
- Долг хочу отдать, - сказал я.
Это был мой последний аргумент. В кармане у меня, действительно, лежали деньги.
- Ты уже ничего не должен, - сказала она.
Я начал заводиться. Я был серьёзный опер, мужчина и боец. Я её соплеменников по полу размазывал у себя в кабинете. А эта цыганка разговаривала со мной, как с холопом.
- Я хочу…, - угрожающе начал я, не зная, как продолжить, но готовый кончить криком и матом.
- Чтоб хуй стоял и бабки были, - сказала она.
Я опешил. Это настолько соответствовало уже слышанному и всему моему способу жизни, что прозвучало, как треск дубины по лбу.
- Так и будет, - сказала Танита, - ты меченый. Но выше тебе никогда не подняться. У тебя кровь в глазу. Уходи.
Я повернулся и ушёл.
Но, освободиться от неё я так и не смог. Она выглядела старше меня лет на семь. Она выглядела холодной. Но, моя зацикленность на этой женщине доходила до эротических галлюцинаций.
Через два дня я напился вдрызг и ночью приехал на цыганский посёлок. За поясом у меня был пистолет. Я готов был ломиться в калитку, но она распахнулась от первого толчка. Я двинулся к дому.
- Иди сюда, - раздался голос из темноты.
Танита сидела на скамейке под деревом.
- Садись, - сказала она. – Ко мне не притрагивайся. Тебе надо уходить с этой работы. У тебя есть ещё год. В это время можешь делать, что хочешь. Но, потом тебя убьют или ты сядешь. Держись подальше от воды и от оружия. Твоё оружие опасно для тебя самого. Иди домой и ложись спать. Не пей. Вода, водка и железо опасны для тебя. Утянут на дно, утонешь. Ещё год, делай что хочешь, тебе ничего не будет. Потом срок выйдет. Уходи теперь, нигде не задерживайся, ложись и спи.
Всё оказалось правдой.
Огонь борца за справедливость во мне отгорел полностью, та ночь погасила последнюю искру. Я пустился во все тяжкие. Я не просто брал взятки, - я нагло дербанил их. Я даже торговал изъятой наркотой. Я мог бы стать богатеем, если бы деньги не утекали сквозь мои пальцы, как вода. Деньги тоже были моим врагом. Чем больше их было, тем хуже становилось мне, и тем хуже становился я. Я грабил грабителей прямо на улице и залазил в карман карманным ворам. Я принуждал и без того потерпевших гражданок, к половому акту в извращённой форме прямо у себя в кабинете. Вокруг меня все делали то же самое, только не так нагло. Но, они падали, как кегли: умирали, спивались, садились в тюрьму. А мне было, хоть бы хны. Какое-то время, я даже продолжал числиться в передовиках розыска. Но, я не внял двум предупреждениям, - не бросил пить и не исполнил срок. Поэтому, когда срок исполнился, я сам оказался в розыске, сидящим на волгоградском вокзале, полупьяным и без копейки денег.
Меня спасла одна местная девка. Она взяла меня к себе жить. Я её трахал, а она меня кормила. Её брат оказался браконьером, старшим бригады. Она меня пристроила к этому делу. Два месяца я ловил осетра на Волге и питался чёрной икрой. Мне ничего не платили, работал за еду и спирт. Но, когда Эвелина прислала мне денег, я тут же бросил свою благодетельницу и свалил домой. Официально в розыск меня не объявляли, искали по-семейному и по моим понятиям, прошло достаточно времени, чтобы коллеги поутихли.
Кстати, на Волге я тонул. Ночью, в ноябре. Кованый крючок от браконьерской снасти ухватил меня за ладонь и потянул на дно. Но, я выдрал его и выплыл. Не судьба, значит, утонуть в Волге. Шрам остался, как стигмат.


                                           Голова 9 .

В воде я не утонул, теперь я снова возвращаюсь к железу и крови – по кругу. Мои стигматы – настоящие, но я никому не навязываю их, как средство искупления.
До Искупителя люди не умирали. Линейное чувство времени отсутствовало. Каждый человек жил в процессе вечного возрождения в циклическом времени. Христос положил конец этому. Теперь каждого ждёт суд. А после приговора, - либо райские кущи, либо адский котёл. Либо ты вечно поёшь хвалу, либо вечно кричишь от боли. Никакого исхода. К этому можно было бы отнестись, как к страшной и глупой сказке. Если бы события физики, эволюция видов, история, политика и экономика не происходили внутри фиктивного христианского времени. Если линейное время, это фикция, то всё, что находится на линии, - это математическая точка, не имеющая реального существования. Христиане живут внутри мыльного пузыря, который называют реальностью. Если вы не ходили в церковно-приходскую школу и не стучали лбом в пол, это не значит, что вы избежали ловушки. Каждый, кто родился в таком-то году от Рождества Христова, - родился в клетке. Каждый, кто умрёт в таком-то году от Рождества Христова, пойдёт в ад или рай, - что в сфере христианской вечности не имеет никакой разницы. НАВСЕГДА  - это ад, в любом случае. Там, где нет изменений, нет жизни. Христианство – это вечная смерть. Дело не в конфессиональной принадлежности к христианству. Дело в изначальной порочности христианской цивилизации, в основе которой лежит грязная, лживая и подлая идея, убивающая жизнь, как вирус.
Антихрист встречает вас на каждом углу, он предлагает вам жизнь, в колесе вечного возрождения в этом блистающем мире, - как огонёк зажигалки. Но, вы проходите мимо, вы полагаете, что это какой-то очередной псих, у вас есть более важные дела, вы идёте в банк, на работу, в милицию, вы идёте к своему гробу.
Вы полагаете, что ветхозаветное ожидание Конца Света осталось в прошлом на шкале времени? Вы ошибаетесь. Оно переместилось в эмпирический быт настоящего, вполне внеконфессиональный и атеистический. Теперь вы ожидаете катастрофы: ядерной, экологической, политической, экономической или пришельцев из космоса. Ваши ожидания подогревают средства массовой информации, - чтобы вы, упаси Господь, не уклонились от генеральной линии. Уклонистов быстро возвращают в стойло – в ожидание зарплаты, пенсии, отпуска, окончания выплат по кредиту. Вы ожидаете. Вы родились в яме, живёте в яме и сдохнете в яме, даже если там полно жратвы, пойла и есть интернет.
Эй, кто-то там, наверху, протягивает руку! Что?! Да у него рога!!! Нет, я лучше тут посижу.
Я бы вполне мог остаться в окопах Сталинграда, учитывая, что именно там и тогда люди начали неплохо зарабатывать на железе. Но, из руки сестрицы капнула денежка, и я решил выпрыгнуть.
Не всякое стоит принимать и доверять можно только тому, чему учит собственная кровь. Но, собственная кровь научила меня, что даже ей верить можно не всегда. Всё, чему учили меня мои мать и отец, было ложью. Отец ещё и ненавидел меня за непокорство, что я по наивности принимал  за отцовскую строгость и справедливость. Я всегда существовал на периферии семьи, как волк и навсегда остался блудным сыном, который нашёл себе другого отца.
Эвелина не лгала. Она всегда была честной, чистой и естественной, как кошка или язык пламени, что я по глупости принимал за дерзость и вероломство. Она просто никому, ничего не была должна, ей не было нужды лгать или испытывать чувство вины. Я давно мог бы многому научиться у неё, если бы хватило ума. Но, мой ум был замутнён рассказами матери о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, которые оказались благоглупостью, - девочек вовсе не стоило пропускать вперёд. Мой ум был замутнён наставлениями отца, относительно чести и достоинства настоящего мужчины, которые оказались слюнявой белибердой и не принесли мне ничего, кроме множества унижений и неприятностей в жизни. Эвелине, каким-то образом, удалось избежать загрязнения мозгов, она сохранила свою внутреннюю экологию чистой и осталась без изъяна. Наверное, к этому надо иметь талант, которого у меня не было. Или просто родиться женщиной. Некоторым мужчинам требуются стигматы на руках и в сердце, чтобы впустить истину. Некоторым женщинам хватает дополнительной дырки, которую они имеют от рождения. И я и сестра всегда делали, что хотели, но на ней это не оставило ни малейшей царапины. Жизнь только отгранила её до блеска и сделала острее, как алмаз, которым режут сталь. Да, моя Эвелина пускала мне мою собственную кровь, но этой крови можно было верить.
Вернувшись из своего персонального Сталинграда, я застал сестрицу за очередным «матросиком». На этот раз, им оказался друг моего детства и сокурсник по университету Саша Иванов, - тот самый, чья кашемировая спина  увела меня из коридоров конторы.
Теперь Саша торговал растворителями и весьма преуспевал. В то время можно было торговать чем угодно, поскольку предметы торговли сваливались в руки торгашей почти на халяву – из настежь распахнутых закромов Родины. Родины у меня уже не было, я мог торговать только тем, что осталось, - самим собой. Эвелина свела меня с бывшим другом, с которым нас развела жизнь, и я вновь оказался при деле.
Прошу заметить, что это были «дикие 90-е», никакого легального бизнеса тогда не существовало. К финансам у меня способности полностью отсутствовали, при Саше я был чем-то вроде личного самурая: охранял его тело и карман, ездил на «стрелки» и крышевал бизнес от бывших коллег, уже благополучно и незабесплатно забывших, что имели на меня зуб.
Дурные деньги валили валом, мой работодатель и почти родственник жадностью не отличался. После дел наших грешных, мы обычно нажирались с ним, как свиньи, в его офисе.
Однажды, он рассказал мне печальную историю.
Саша был женат и как ни странно, любил жену свирепой любовью самца-собственника, что ничуть не мешало ему содержать Эвелину и приводить в офис проституток, с которыми мы вместе развлекались. Неразменная жена оставалась при этом, - как портрет Пикассо, запертый в швейцарском сейфе. На эту драгоценность покусился негодяй, - Сашин деловой партнёр, он же скрытый конкурент и явный друг семьи. Вместо того, чтобы просто дать ему отмот от дома и по