Тёмная комната встретила его теплом. «Всё верно. Когда средняя температура воздуха достигнет восьми градусов и продержится пять дней, начнётся подача тепла в квартиры». И оттого, что воздух прогревался не естественным солнечным теплом, а придуманным человеком – неэкономным и «грязным» – было немного душно. А потому первым делом нужно было пройти к окну и попытаться открыть форточку. Он сделал неуверенный шаг. Почему-то был уверен, что шагнул точно вперёд, а получилось – не точно. Наткнулся на огромный... валун.
Валун был прохладный, ведь его закатили в пещеру совсем недавно. Он был покрыт ровным слоем зеленоватого пушистого мха. С появлением валуна многое в пещере изменилось: теперь было куда бросить шкуру, а иногда и самому прислониться. Щека касалась моховой, будто меховой, поверхности, и страхи внешнего мира отступали. И тогда он начинал тихонько молиться своему богу. Молитву следовало произносить так, чтобы никто не слышал. Кроме валуна.
Он сразу понял, что это его любимое кресло. Мягкое и уютное, с коротким зеленоватым ворсом, чем-то похожим на мох. О том, что кресло уютное, знало ещё одно существо. Вот оно – тут, в кресле. Он встал на колени перед креслом и зарылся лицом в короткую шерсть. Существо немного сдвинулось и стало урчать, передавая мелкую вибрацию его щеке. Почему этот фокус с урчанием ему не удавался, сколько он ни пробовал? Он научился надолго задерживать дыхание, потом, как можно тише и медленнее, научился выдыхать, пытаясь изобразить урчание. Иногда получалось похоже, но когда воздуха не хватало, приходилось делать вдох. Простое и привычное действие прерывало так старательно отработанную имитацию кошачьей ласки.
Что-то мягкое коснулось его ноги. Он оторвался от валуна и, наклонившись, одной рукой сгрёб худенькое пушистое тельце, а другой стал гладить котёнка по шерсти: от носа, прижимая уши, по спинке, к хвосту. Он добивался одного: чтобы животное ответило на ласку урчанием, но хитрый и злобный, совсем недавно приученный зверёныш, резко и быстро провёл по его лицу лапой с выпущенными когтями. Он бросил котёнка и закрыл лицо руками, понимая, что защищаться, нападая, дикарь будет ещё довольно долго. Пока не поймёт: у него здесь нет врагов. Значит, ему придётся забыть свои инстинкты.
Щека какое-то время помнила прикосновение мягкой кошачьей шерсти. Он попробовал понять, куда теперь следует двигаться. В детстве у него лучше всех получалось после верчения на месте с завязанными глазами под нарочито-бесцветное «Пей пиво, а не квас, лови мышей, а не нас...» быстро сориентироваться и, вытянув руки в нужную сторону, схватить ускользающего товарища за рукав. Кажется, окно где-то там. Шаг, ещё шаг, ещё... и нога внезапно сталкивается с преградой. Он вздрагивает. Страх? Чего можно бояться в собственной комнате? С характерным стуком «преграда» откатывается в сторону, а ему приходится вспомнить, что позавчера он пил пиво, а бутылку аккуратно поставил на пол. Теперь от аккуратности не осталось и следа. Впрочем, нет. След остался, и в него в следующую секунду он наступил и выругался.
В углу лежали наваленные рыхлой горой шкуры. Где-то там он позавчера оставил эту жилу. Перебирая шкуры и вдыхая их съедобный запах, он немного успокоился и тут же, в самом углу, обнаружил пропажу. Один конец жилы он зажал зубами, а второй намотал на руку. Пальцем другой, свободной, руки, он стал дёргать жилу, одновременно отводя голову назад. «Зу-у-у-у... зу-у-у-у-у-у-у-у... зу-у-у-у», – проговорила его жила, и он понял, как было больно ещё тёплому телу забитого животного, когда сильные руки человека рвали и тянули её к себе. Он всегда понимал жилу и то, что она ему рассказывала. Он научился повторять то, что улавливал слухом и теперь, закрыв глаза, старательно прогудел услышанные звуки.
Кто ему подарил этот комнатный цветок на последний день рождения, он не помнил. Цветок распустился и источал какой-то съедобный малоприятный аромат. Он пошёл на запах и упёрся в подоконник. Здесь он открыл глаза, одним движением раздёрнул плотные шторы и открыл форточку. Постоял немного, глядя в окно и не видя, что там, за ним, но точно зная, что уже пришла ночь. Потом вдруг вспомнил, как девчонка, в которую он сто лет назад был влюблён, на всех стёклах рисовала пальчиком два лица – женское и мужское. Лица чем-то неуловимо были похожи и смотрели друг на друга.
Существует расхожее мнение, что первобытные люди имеют другие чувства и другую мораль, то есть в определенной степени "дологическую" душу. Разумеется, их мораль не похожа на нашу. Один туземный вождь, которого спросили, чем отличаются добро и зло, сказал: "Когда я похищаю у своего врага его жен, то это хорошо, но когда он крадет их у меня, то это плохо". У многих племен считается страшным оскорблением наступить на чью-либо тень или же является непростительным прегрешением скоблить шкуру тюленя металлическим ножом вместо кремня. Но будем искренни: разве у нас не является прегрешением есть рыбу с помощью ножа или не снимать в комнате шляпу? А приветствовать даму с сигарой в зубах? Но как у нас, так и у первобытных людей это не имеет ничего общего с моральным обликом. Бывают порядочные и лояльные головорезы, бывают такие, которые набожно и с чистой совестью исполняют чудовищные религиозные обряды – убийцы из самых святых побуждений; а все то, этическое, что приводит нас в восхищение, ценит в основном и первобытный человек. Его добро столь же хорошо, а зло столь же плохо, как и у нас. Лишь формы другие, но сама этическая функция та же.
К. Г. Юнг. "Архаичный человек"
