Свободный Волк, фант. Роман, гл. 1-5

торжества?  
«Они жили долго и счастливо!»
***
Стайс пробирался через ущелье меж двух высоких белых стен. Пространство между ними, узкая извилистая долина, вся была засыпана мелкими и крупными камнями, среди которых струилась вода. Стайс пожалел, что немного ранее он не забрался на стену. Тогда он мог бы видеть гораздо дальше, а не застрял бы в этом каменном коридоре.
Утешало лишь одно. Карта, которую он помнил, составленная подробно, указывала, что на выходе из этого ущелья можно найти поселения аборигенов. Там, впереди, плоскогорья, перемежающиеся со скалами. Вода, текущая по камням, течет не с гор, как мог бы он подумать, а из этой гористой долины.
Ущелье расширилось, и путник увидел круглую площадку. Солнце стояло высоко, и тени ютились под ногами, словно сами искали укрытия. На площадке было мало камней, зато стояло нечто, в чем Стайс заподозрил культовое сооружение.
Широкий плоский камень на трех столбах. Вся группа довольно невелика и выглядела, как первобытное святилище. Меж трех столбов ютился невысокий жертвенник. На жертвеннике лежало тело. Тело было, очевидно, еще живым, поскольку, завидев Стайса, оно подняло голову и произнесло:
- Вот и смертушка моя идет!
И покорно уставилось на каменный потолок своей опочивальни.

Тело лежало молча, зажмурясь и нюхая воздух чумазым носом, причем старалось делать это понезаметнее.
Стайс достал с пояса чашу, подаренную поморами, и набрал в углублении ручья воды. Потом уселся неподалеку на камень и достал сушеную рыбешку из тех же источников. И лепешку, которую старательно испекла для него внучка вождя. Он похлопал лепешкой по камню, искоса наблюдая, за птицами, которые тоже были бы не прочь приобщиться к трапезе. И откусил.
- Нет, нет, я не хочу, - пробормотало тело, - разве что кусочек.

Стайс запивал лепешку и рыбу водой, удобно усевшись на камне, и щурился на солнце. Потом вытряс камешки из мокасин, поправил на себе пояс и молча двинул в путь.
- А как же я?! – завопило тело.
- Кто здесь?! – испугался Стайс.
Жертва села на камне и вытаращила глаза.
- Простите, я слышал голос! – Стайс шарил вокруг себя руками, беспомощно вперив глаза в пространство.

Тело осторожно соскользнуло с камней и обошло путника сзади.
«Сейчас получишь под ребро!» - предупредил Вендрикс Юсс.
Стайс обернулся и, закатив глаза, попал растопыренными пальцами в пухлую физиономию.
- Простите, я слепой. - жалобно извинился он.
- Да вижу. - с досадой проговорило тело, отвинчивая толстыми пальцами, каждый из которых был с сардельку, мешочек с пояса Чевинка.
- Что это? - удивился он, доставши сухари.
- Золото, неизвестный. – доверчиво ответил Стайс. – Я продал домашнюю скотину и выручил за нее мешочек золота.
- Кому ж ты продал ее, убогий? – спросил детина, ощупывая кожаный плащ на плечах Чевинка.
- А добрым людям! – ответил Стайс незнакомцу.
- А есть такие? – удивился тот и прекратил дергать завязочки плаща.
- Тебе нравится мой плащ? – спросил с надеждой Стайс.
- Нет, не нравится. Мой-то был гораздо лучше.
- Лучше моего? – удивился путник. – Не может быть! Неужто, твоя вышивка богаче?! Что может быть роскошнее опушки из усмийских сусликов?! А как красива выделанная кожа! Я обменял этот плащ на двух быков!
Стайс обращался в сторону от собеседника и жестикулировал, обращаясь к пустоте.
- На двух быков! – огорчился неизвестный. – Куда же ты так вырядился?
Он прекратил шарить по Стайсу лапами и теперь стоял перед ним, уперев квадратные ладони в обширную, как бочка, талию. Незнакомец был выше Стайса по крайней мере на голову, и теперь жалостливо смотрел на него сверху вниз.
- Я хочу жениться! – признался Стайс. – Невеста, которую мне выбрал дядя, красавица, из богатой семьи!
- Да ладно! – детина махнул рукой и сел на камень, с которого немного ранее поднялся Стайс. – Мой друг, я не хотел бы быть тем, кто откроет тебе правду.
- Что?! Что?! Она нашла себе другого?! И ты пришел сюда, чтобы сообщить мне эту убийственную весть?!
- Нет, нет! Что ты! Все не так ужасно! Она тебя все также любит! Но ее насильно отдали замуж за старика! Она так рыдала! Я сам так плакал! Вот смотри, как!
И детина заревел густейшим басом так горестно, так впечатляюще шлепая губами и так нещадно поливая слезами равнодушный камень!
- Она сказала мне… Ой, не могу! Она так говорит: пойди, мой верный Мосик, пойди красавец…
- Она так сказала? – не поверил Стайс.
- Ага! И еще она сказала, что не выйдет за того, кого ей дядя твой посватал прямо сразу после твоего ухода! Твой дядя тебя преда –аал! Он предал дружбу с твоим отцо-оом!
- А у меня был отец?! – заголосил Стайс.
- У тебя все было. – деловито ответил Мосик, вытирая нос. – А теперь ты нищий. Тебя все обманули. Твой плащ – обноски. Это просто старая коровья шкура.
- А вышивка? – тревожно спросил несчастный слепец.
- Ну, я не знаю, может, корова когда и вышивала, - засомневался Мосик, – но в отношении опушки из сусликов – это явный перебор! Да, кстати, твой мешок с золотом – тоже лажа! Это сухари!
- Мой мешок! – похолодел жених. – Украли золото! Кто его украл?!
- Если ты про это, - Мосик подал ему сухари, - можешь взять обратно.
- Да нет же, это просто сухари, - с досадой ответил ему Стайс, - был еще мешочек. Где же он? Меня обокрали! Как ты мог?! Я доверился тебе, как другу! Ты говорил, что знаешь мою невесту!
- Так золотишко было?! – потрясенно воскликнул Мосик. – Покажи мне, где ты был! Я этих негодяев… Я их вот так! И так! Я их всех…
Он оставил камень, который пинал громадным сапогом, при этом скручивая воздух большими лапами с обломанными черными ногтями, и огляделся:
- Ты куда, пришелец?!
- Пусти меня! Я желаю умереть!
Стайс лез на жертвенник.
- Эй, Эй! Туда нельзя! – забеспокоился красавец Мосик.
Слепой жених, однако, промахнулся и неловко свалился с другого края камня. Раздалось бренчание и что-то покатилось.
- Ой, Мосик! – обрадовался он. – Смотри! Мое золотишко! Я узнаю мешочек! Вот, вот! Тут узелочек, я сам его на память завязал.
- Пусти! - Мосик засопел. – Это мой узелочек!
- А вот еще! Что это?! Мой плащ! О радость! Я спасен!
- Какой еще твой плащ?!
Он достал дубинку и начал приближаться к Стайсу.
- Дружище! – воскликнул тот и бросился навстречу, радостно раскинув руки. Но споткнулся и врезался Мосику в брюхо головой.
Мосик хрюкнул, сложился и уронил дубину себе прямо на ногу.
- Мама! – заорал он.
- Твоя мама?! Госпожа, я рад вас видеть!
Стайс поклонился и врезался головой в невысокий лоб Мосика.
- Папа! - выдохнул тот. И тут же испугался:
- Нет, нет, мы с тобой одни! Я сиротка! Меня нашли в кустах!
- Сиротка?! Как мне жаль! Мы собратья по несчастью! Дай, обниму тебя, бедняжка! Давай поплачем вместе!
И Стайс с рыданием простер к нему свои ладони и воткнул два пальца Мосику в одну ноздрю.

ГЛАВА 5

- Туда? – Мосик поморщился. – Я бы не советовал. Да нет, я не имею ничего против матриархата, но сам к тамошним бабенкам добровольно в гости не пошел бы.
- А у них матриархат? – заинтересовался Стайс.
- А ты так хочешь угодить в гарем? Дело неплохое, если с умом устроиться. Но мне там лучше не появляться.
- Что-нибудь изъял полезное в хозяйстве?
Мосик застеснялся. То есть скосил глаза на кончик носа и страшно засопел.  
- Ну-ну! – подбадривал его Стайс Чевинк. – Обещал жениться и бросил девушку?
- Нет. Не совсем.
«Стайс!» – ахнул Вендрикс Юсс.
- Он бросил меня с детьми. – грозно проговорила некая могучая матрона, выезжая на тяжеловозе из-за широкого и кряжистого дуба. Она держала наперевес копье, которое своей солидностью напоминало кровельный брус.
- Ну вот, я же говорил! – расстроился Мосик. – Теперь меня вернут в семью! Ты бы видел моих деток!
- Ты нам не нужен! – презрительно проговорила еще одна великанша, выезжая также на жеребце, похожем больше на кровать, чем на лошадь. – Мама, я не желаю его видеть! Нам и без него хорошо!
«Кто из них мама?» - поинтересовался Юсс.
- Сколько у тебя детей? – спросил Стайс, разглядывая всадниц.
Мосик жалостливо заморгал глазами.

- Почтеннейшая госпожа, - обратился к богатырке Стайс, - умоляю вас простить сего несчастного. Он так сожалеет о своем поступке! Он полон раскаяния и надеется на вашу снисходительность! Да может ли при красоте такой быть столь жестоким сердце?! Можно ли представить себе, как много милосердия должна вмещать душа, живущая в таком могучем теле?!
- Молчи, мозгляк. - ответила мамаша.
- Мам, пусть еще поговорит. - попросила дочка.
- Говори, мозгляк.
Стайс поговорил еще. О высоких чувствах. О счастье даровать прощение. О философском смысле любви. О вечных ценностях. О виде звездного неба над головой и нравственном мире внутри человека.
- Вот примерно так обманщики мужчины и смущают бедных и доверчивых голубок! – сурово проговорила матрона. – Дай-ка я их проткну копьем!
- Нет! – вскричал несчастный сирота, соблазнитель невинных молодых особ, пресвинский казанова Мосик. – Это самосуд! Я требую закона! У меня еще есть право аппеляции! А мой невиновный спутник! Его за что вы собираетесь казнить?! Это произвол! Я протестую!
- Мама! Папка, хоть и сволочь, но все же прав! Давай все по закону!
- Только для тебя, Принципелла, - процедила сквозь зубы могучая матрона и легонько шевельнула копьем, указывая путь пленникам.

Спустя примерно полчаса обеим надоело тащиться шагом. Жена схватила Мосика за шкирку и перекинула через свое седло. А юная красотка Принципелла, которая еще не видела в своей невинной жизни от мужиков дурного и свято верила, как в справедливость, так и в любовь, подхватила с земли все двести двадцать фунтов живого веса Стайса Чевинка одной рукой и посадила впереди себя.
- Не бойся ничего, мой мальчик, - сказала она, возвышаясь над ним, - все будет хорошо.
«Ну что ж, - отметил глубокомысленно Вендрикс Юсс, – можешь сказать с уверенностью, что лошадь ты нашел.»
***
- Судите сами, великодушные синьоры! – верещал сорокой Мосик, вертясь в кругу судей, как пес, попавший на ристалище в разгар сражения. – Судите сами, что еще мне оставалось, лишенному в своей семье как уважения перед лицом моих детей, так и простого чувства мужского внутреннего достоинства! Что могло еще нас связывать как мужа и жену, помимо того святого чувства, что лишь и делает логично обоснованным союз, что именуете вы все семьею! Того единственного, что и является всем смыслом жизни любого существа мужского пола! Того, что вдохновляет божественную лиру и ее поэта на сладкозвучие строки и ее рифму! Что придает для смысла жизнь, что возвращает счастью сердце?! Что в крови волнует юность, что превращает душу пламени в простейший акт животной страсти?! Нет, блин, не секс!! Вы все ошиблись! Вот где ваше заблуждение ошибки! Я говорил вам о любви! Скажи мне честно, как мужу, как избраннику, как господину твоей души, Горгулья, ты меня любила хотя бы раз?!
- Заткнись, мозгляк!
- Вот видите! Вот все ее любовные слова! Вот все те колдовские речи, которыми она меня склоняла к верности, к сохранности семьи, к тому, что все вы называете пред нами, мужиками, домашним очагом! Вот чем обольщала меня моя супруга теми упоительными вечерами, в которых и луна, и звезды и все такое нам так нежно и призывно пели! И оцените, благородные матроны, какую стойкость, мужество и пылкость явил я, умудрясь в таких условиях родить девятерых детей!
- Семерых, мозгляк!
- Прости меня, мое