старика Гольбермана двадцать лет. Как будто тоже немало, но логично полагал, что год ему идет за два. Уж больно нелегок был в общении клиент/.
За такое время Моисей нашел обетованную землю, и как справедливо считал Господин юрист, его комфортабельная суша тоже должна уже появиться на горизонте. /Здесь уважаемый претендент на куш упустил из вида тот факт, что сам Моисей так и не вступил на святую землю. Быть может, он просто не знал сего библейского нюанса, Господин Мухин/
Размышляя так, юрист припомнил один отвратительный случай,
происшедший с ним лет десять назад... Это событие напрямую связано с почтенным старцем Иосифом...
Как-то нарядным солнечным утром господин Мухин наведался к своему стародавнему клиенту Иосифу Гольберману. Он долго нажимал наружный звонок, упакованный в причудливую лепнину из гипсовых лепестков и травинок, покрытых водостойким лаком. «Наружная дверь - есть суть жизненных притязаний ее хозяина»,- мелькнула тогда у пришедшего философская мысль.
Адвокат уже было, собрался ретироваться, так как мелодичные перезвоны сигнала тонули в пустоте дома, однако, за массивной дубовой дверью кто-то завозился, манипулируя бесчисленными суфвальдами...
Наконец, перед гостем возник хозяин дома. Он был тщательно прибран, одет с лоском, даже парадно: черный до пояса Итонский пиджак, типа фрака, но без - фалд; жилет, тоже черный; галстук из красного шелка, завязанный свободно виндзорским узлом треугольной формы; брюки в "куриную лапку"; белая рубашка и крахмальный воротничок. Ничего в этом странного не было, и не запомнилось бы столь надолго, но хозяин был неприлично суетлив, выражение его морщинистого, с крупными чертами лица, казалось совершенно несолидным, даже диссонансным по отношению к наряду.
Господин Мухин, пока излагал суть дела, почувствовал, что ему надо приложить усилия, чтобы пройти в дом клиента. Глазки у старика Гольбермана бегали до неприличия быстро: то садились на переносицу, как в седло, а то поднимались к бровям. Выражение у них было равно у нашкодившего подростка - что уж он там нашкодил, известно, как правило, одному подростку...
Наконец, под натиском решимости юриста войти, или еще по каким причинам, Иосиф отступил вглубь прихожей.
Господин Мухин разложил на центральном круглом столе, покрытом вязаной скатертью кофейного цвета, нужные бумаги и попытался объяснить сложившуюся ситуацию: были какие-то финансовые проблемы. Но хозяин явно не слушал его: он оглядывался, причмокивал, ковырял в зубе... и, наконец, изрек:
- Минут... пять... десять... не больше,- еще раз извинился, еще раз просил подождать... и нелепо попятившись, говоря что-то про обед, который не может ждать, исчез за массивными дверями светлого дерева.
Адвокат, юрист, нотариус в одном лице оставшись в одиночестве, осмотрел помещение и нашел его весьма недурным. Цветовые гаммы, материалы мебели, формы предметов - все было подобранно с превосходным вкусом...
"Неужели, старый еврей Иосиф сам декорировал эту гостиную?- подумал тогда господин Мухин. - Но, во всяком случае, не мулатка же Сара, эта толстая, неопрятная коричневая женщина с вытаращенными черными глазами?! Что она может понимать в карельской березе, в изумительном бархате диванов, да в изогнутости венских стульев?! Она едва способна прибрать у себя на голове, и то, как правило, безуспешно... Значит сам Гольберман?!
Странно... Еще более странно, если бы он нанял дизайнеров...
Да и у этой художественной братии частенько бывает не все в порядки со вкусом».
/Г. Мухин считал себя знатоком интерьеров/...
Незаметно для себя, гость обошел всю прихожую и гостиную, в которую оная плавно перетекала, и приблизился к выходным дверям, ведущим в столовую, по словам хозяина - обеденную залу.
Возле этой хлебного цвета резной двери с обеих сторон возвышались тумбы красного дерева. Каждую из них венчала бисквитовая статуэтки Афродиты - Калиппиги...
Роскошь!
Рассматривая прекрасных полуобнаженных богинь, господин Мухин увлекся и неожиданно толкнул резную дверь. Она отварилась без всякого шума, подобающего дверям... Взору вошедшего, сразу открылось, словно ожидало его, нечто непонятное, даже ужасное.
…..Обеденная комната была превосходна, и не менее чем гостиная:
она играла желтовато-охристыми тонами, много золоченых поверхностей придавали ей помпезность, но не вычурность.
Продолговатый оливковый стол персон на десять был расположен в центре комнаты...
За трапезой восседали двое - конечно же, хозяин дома и его необъяснимая подружка - полукровка Сара... Они... ОБЕДАЛИ... Мало ли, кто обедает, нет в этом ничего удивительного.
НО этот «шедевр кулинарии» ( не будем уточнять, что же собственно эдекое было на обед , но читатель сам поймет через некоторое прочтение. Авт.) произвел на юриста гипнотическое действие: Мухин начал терять равновесие и с трудом успел схватиться скрюченными тонкими пальцами за дверную ручку. При этом, как он сейчас помнил, ему стало нестерпимо жарко, особенно в области затылка, перед глазами запрыгали черные точечки, которые невозможно сморгнуть...
Надо отдать должное профессиональному официозу некстати вошедшего. Юрист все-таки пытался сохранить свое положение незаинтересованного лица: он делал руками предупредительные па - мол, ничего страшного, продолжайте, я ничего не вижу... сейчас удалюсь... всего доброго... с Новым годом, с веселым праздником Хэллоуином... или с Днем рождении..., что-то попало в глаз…
Единственная, очень глупая мысль, вращалась в тот момент в его голове: «Этот обед, все-таки, уже мог ждать …» (не будем уточнять детали, оберегая нервную систему читателей. Автор сам не верит описанному).
Пришел в себя он лишь в гостиной на инкрустированном кожей бархатном диване. Возле него стоял Иосиф с мокрым полотенцем, переброшенным через согнутую руку, как официант на банкете. Он не был даже взволнован. А выражение лица имел, как у того же официанта, уже «набомбившего» свои деньги, и скучающего от позднего «нечайного» клиента.
Позже старик объяснил юристу, что это, мол, была шутка, якобы маленькая прихоть миллионера. Он мог убедить в этом суд присяжных из двенадцати бездельников, соседку-бабушку, встретившуюся на улице, давно ничего не видящую и не слышащую, но не пройдоху адвоката, который привык верить своим глазам!
Господин Мухин не стал возражать, человек, припертый фактами к стене, способен, черт знает, на что…
Мол, естественно "шутка", возможен даже обман, то есть - шутка, не говядина, а греховная свинина. Ха-ха! Очень смешная шутка!
О «свежести» обеда адвокат не брался судить. Он не считал себя выдающимся кулинаром. Но в воздухе пахло пресловутым жареным луком и сладковатыми пряностями. То мог быть запах имбиря, смешанный с кунжутом. Кто знает? Он только помнил, что пытался тогда все забыть, даже скорее просто не придавать происшедшему какого-либо значения. У каждого, в конце концов, свои причуды.
«А почему бы и нет» - пришел, наконец, служитель Фемиды к окончательному выводу...
…От чего такое вспомнилось сейчас, в преддверии волнующих событий, связанных с оглашением завещания? Если бы припоминающий только знал в минуты нерадостных размышлений, как неслучайны были сии видения прошлого. Если бы он только догадывался, что это - самая настоящая телепатия, чтение мыслей, запечатанных в конверт... на расстоянии.
Но г. Мухин не проник так далеко в понимании сути своего мозга. Он лишь наблюдал за прибытием страждущих.
…Вот двоюродный брат покойного, Сеня. Крепкий, добротный мужичок - никогда не дашь семидесяти - без всякого налета видимой интеллигентности, который вводил бы в заблуждение по поводу «тончайшего» Сениного Я.
Тоже пришел …
Кто бы мог подумать!? Их ненависть с Иосифом Гольберманом была взаимной и яростной. Они ненавидели друг друга так, как Ромео с Джульеттой друг друга любили - крепко и на всю жизнь! Они, как и пресловутые шекспировские герои, в любую минуту готовы были воспользоваться ядом и ножом, /конечно, не относительно самих себя /.
И вот он, Сеня Гольберман!! На тебе! Явился слушать прихоть своего любимого врага. Ей богу! Со времен Вавилонского плена жизнь не видела ничего подобного! Неужто, он надеялся услышать в оглашенном списке жертв и претензий свое полюбившееся имя?! Уму непостижимо!
(но как же, господа? Разве вы не собираетесь умирать в будущий час? И предстать перед Всевышнем? И чем оправдаетесь тогда? К чему же такая алчность?! Прим. уставшего Авт.)
Но Сеня Гольберман так не считал.
«Позвольте! » - Говорил Сеня, - «чем я хуже других?!»- возмущался он вслух,
хотя его никто не спрашивал, и никто, естественно, не отвечал, вопрошающий воспринимал молчание как положительный знак. То есть - он не только не хуже, а, даже - намного лучше других…
( Всю жизнь он – Сеня, Уже разменял 70 годков, а все - Сеня.).
И так, Сеня считал иначе, и для получения законного капитала обрядился в смокинг.
"Где он его только взял?"- с брезгливостью подумал г. Мухин, и хотя всплеснул руками мысленно, все же задел рукав желтого в оранжевых соцветиях кардигана соседней дамы.
- Прошу прощения, мадам, - запел, было, нотариус, но дама порывисто отвернулась, обнаруживая аккуратно уложенный голубыми буклями затылок.
«Надо же так вырядиться?» - отметил про себя держатель завещания, имея в виду сразу обоих гостей. - Неужели у бабули это траур? А что же у нее тогда в одежде из нарядного!? Кружевные чулки с резинками и бустер в оборках с дынными куклуксклановскими чашечками?! И все это, наверняка, черное…»...
Мухин улыбнулся в густые соломенные усы. Его рыжеватые глаза заморгали, будто смахивал слезу - это чтобы не заметили улыбки, столь неуместной.
...И тут влетела она! Именно влетела. Легкая, бирюзовая, с жемчужными тяжестями у шеи и в ушах. Скандалистка, бесстыжая девица, посмевшая выудить еще при жизни виновника сегодняшнего сборища 10 тыс. долларов!! О, пардон, сего торжества… еще пардон, не торжества, а события печального, конечно, (Ура! Ура! Умер старый хрыч!
Кто такое сказал?! Наверное, послышалось…) У него, у Иосифа Гольбермана! Когда он вообще кому-то что-то давал просто так? Хотя бы грош?! Господин Мухин прослужил у "булочника" столько лет и, как ему казалась, неплохо, но ни рубля сверх положенного не имел!
А тут такое… Возмущены были все, и те, кто имел к этому хоть какое-то отношение, и даже те, кто этого отношения не имел вовсе. Здесь что-то было не так.
И когда эта несправедливость – грабеж средь бела дня - произошла три года назад,- Цыля Семеновна Ризбер, дочь двоюродного брата умершего, предприняла целое расследование столь вопиющего факта. Она потратила уйму денег на сыщиков. Ее седые, вечно всклокоченные волосы стали еще белее, если это вообще было возможно, а лицо желтое и угловатое, приобрело выражение вечного оскорбления. Но, увы, вся компания по восстановления «справедливости» утонуло в общем невезении.
И теперь эта дылда - правнучка имела наглость явиться еще за одной порцией! Ей мало!!
Пришедшая на сорок минут раньше положенного, Цыля Ризбер, с трудом сохраняло видимое спокойствие, в душе у нее был
