Девочка Прасковья

удивление, непонимание и немой упрек, точно она говорила: «Ну зачем ты так?!» Но более всего меня поразило в этом взгляде даже не это, а какая-то необъяснимая покорность судьбе, точно девчонка понимала, что получает расплату за свои проступки, и, похоже, она была готова и дальше терпеть любые мои выходки. И тут я впервые ощутил внутри себя острый укол совести. Не перегнул ли я палку своей мести? «А вдруг эта девчонка тогда, в башне, задела меня действительно случайно?» — промелькнула в мозгу стремительная мысль.
И, поддаваясь этой минутной слабости и желая поскорее уйти от девичьего взгляда, я мухой подхватил уже почти пустую бутылку и, неуверенно буркнув: «Прости! Я же не специально...», убрался восвояси. Я подошел к краю парома и повис на его железных поручнях. Уши у меня горели, от духоты и от внезапно нахлынувших чувств совсем не хватало воздуха. Я дышал широко раскрытым ртом, приводя себя в порядок. Две силы боролись у меня внутри. Одна ликовала и говорила, что ты, Жорка, молодец! Сделал эту зазнайку на все сто! Будет теперь знать, как обижать такого классного пацана! Кажется, она поняла свои ошибки и впредь не станет так себя вести — надменно и вызывающе. Другая, наоборот, упрекала меня, считая, что я поступил подло, ударил в спину, как самый последний трус. А ведь она не такая уж и зануда, и совсем не уродина, даже симпатяшка! Вон ведь какие у нее живые глаза!
Я не знаю, что делала в это время девчонка, так как боялся обернуться, но, похоже, на пароме никто даже и не заметил наших разборок. Плавание спокойно продолжалось.
Когда я наконец пришел в себя, то снова почувствовал уверенность в своих силах и в правоте поступков. Я отомстил и теперь могу спокойно возвращаться домой. Ведь сама судьба дала мне такой шанс хоть как-то поквитаться за свои поражения, и я его не упустил. И нечего себя больше укорять! Через пару дней мы уже полетим в Египет, и все эти мелочные разборки изгладятся из памяти и души, вытесненные новыми захватывающими впечатлениями. Став прежним Жорой-Обжорой, я усмехнулся и, забросив баклажку далеко в реку, решительно обернулся. Однако то, что я увидел, заставило меня поразиться! Нет, это вовсе не касалось Пашки, я, кажется, и думать-то о ней уже забыл. Видение, открывшееся моему взору, было тревожным и впечатляющим: из-за леса прямо на паром надвигалась страшенная серо-лиловая туча. Гонимый ею ветер какими-то невероятно резкими и свирепыми порывами кидался то на прибрежные заросли, то на реку, то на наше хлипкое судно. Хоть берег был уже и далеко от парома, но я слышал, как трещат там отрываемые с деревьев сучья, как протяжно скрипят и стонут старые сосны да ели. В небе что-то гулко прогрохотало.
— Эге, кажись, начинается представленьице! Эх, не успеем теперь оторваться... — услышал я рядом голос старичка, спешно идущего к своему рюкзачку с камушками.
— Ничего, дедуль! — подбодрил его паромщик. — Оторвемся! Ветер-то, он теперь нам в помощь будет, попутный! Вмиг на том берегу очутимся! Гроза-то, она еще не так скоро разразится, пужает пока токмо. Держитесь покрепче и все! Щас вас всех с ветерком прокачу! — и он, кинув за борт потухшую папироску, начал что-то делать у пульта управления паромом.
Я взглянул на Пашку. Она стояла все на том же месте и кого-то усиленно отыскивала взглядом своих огромных глаз. Платок она держала в руке, а раскрытая книга лежала на брезенте, и ветер жадно ее перелистывал то в одну, то в другую сторону, как бы нетерпеливо пытался узнать, где там самое интересное место. И тут снова раздался оглушительный гром, и налетел такой внезапный и мощный шквал ветра, что застал всех пассажиров врасплох. Злые порывы ринулись на паром, точно стая голодных хищников, хватая и швыряя все, что попадалось им на пути. Люди загалдели, засуетились, прикрывая свои пожитки, началась суматоха, более похожая на легкую панику.
Я от неожиданности оступился и едва не вылетел за борт, повиснув на поручнях. Они меня удержали, и я снова встал на ноги. В лицо ударила пролетавшая по воздуху газета, к ступням полетели клочья сена, срываемые с подводы. По палубе катались пластиковые бутылки и яблоки, носились бумаги, полиэтиленовые пакеты, картонные коробки и даже чье-то кепи.
— Жора, ты где?! Иди быстрей сюда! — донесся зычный голос тети Клавы.
В это время Пашка тоже крикнула:
— Тетя Зоя, я здесь! — и замахала рукой.
Однако коварный ветер тут же рванул ее платок и, выдернув его из пальцев, швырнул далеко за борт.
— Ой! — пискнула девчонка и обернулась.
А проказник, подвывая, как волк, уже вовсю теребил ее платье и запутывал косички. Видя, что платку уже не поможешь, Пашка кинулась к книжке, но и тут опоздала... Резкий порыв вырвал пухлый фолиант буквально из рук и с легкостью погнал его по гладкой палубе. Девчонка в отчаянии бросилась следом, пытаясь задержать бег книги. Где там! Свирепый проказник норд-ост не оставил ей никаких шансов. Он словно играл с человеком, напевая при этом свою заунывную песенку. Ветер замедлял натиск, давая девчонке возможность нагнать бесценную для нее книгу, но как только она плюхалась на палубу, чтобы прикрыть собой черный фолиант, тут же ловко подхватывал его и опять гнал к краю парома. А потом вообще взял и грубо закинул книжку прямо в реку!
— О, нет! — воскликнула пораженная девчонка и, быстренько перекрестившись, тоже бросилась за борт.
В отчаянном рывке Пашка добралась до своего уже собравшегося идти ко дну сокровища и выхватила книгу из воды.
Отфыркиваясь, хотела уже было возвращаться, но заметила белеющий неподалеку лоскут ее платка, который весьма стоически еще держался на поверхности реки, и погребла к нему.
— Куда, дуреха, а ну, назад! — завопил паромщик. — Там же водовороты! Утопнешь!
— Паша, вернись немедленно! — поддержала его тетя Зоя. — Бог с ним, с платком, возвращайся немедленно! Буря идет! Там нельзя купаться! Кому я говорю?!
Но девчонка была уже у платка и упустить шанс вернуть его просто не могла. Я бы на ее месте, пожалуй, поступил бы так же. Пашка еще пару раз взмахнула рукой и завладела своей пропажей.
— Греби назад быстрее! — гаркнул матрос и, сплюнув, произнес уже неизвестно кому. — Елы-палы! Кажись, ее уже затянуло!
Развернувшись в воде, Пашка тоже поняла, что идти ей против бурного течения будет весьма и весьма сложно, тем более, что она все еще не желала расставаться с книгой и платком, сжимаемыми в одной руке.
— Похоже. Ей лучше плыть не к парому, а обратно к берегу — там слабее течение! — предложил подошедший бард-очкарик.
— Да, вы правы, — согласился паромщик и опять тяжело вздохнул. — А хватит ли ей сил на это? Надо ей помочь! Вот оказия... Вы тут присмотрите за рулем, а я попробую ее достать, — говорил крепыш, скидывая с ног кирзачи и портянки. — Это ей не Москва-река, у нас речки норовистые! И куда ее только понесло...
Потом он разбежался и сиганул за борт. Нам было хорошо видно, что девчонку, как она ни старалась грести, течение неумолимо относит к водовороту. Конечно, брось она свое добро, может быть, еще можно было бы попытаться оторваться, но Пашка, похоже, даже такой и мысли себе не допускала. Все пассажиры потянулись к нашему борту, чтобы посмотреть на поединок людей и реки, однако, бард осадил их:
— Товарищи, товарищи! Не подходите все сразу! Мы можем так перевернуть паром. Здесь нет ничего интересного! Все будет хорошо. Лучше не мешайте нам работать.
Женщины и дети послушались и вернулись к своим вещам. За стремительно разворачивающейся драмой остались следить лишь я, бард, тетя Зоя, Фомка да старичок в спортивном костюме. Мы все были уверены, что опытный паромщик быстро спасет девчонку и ничего страшного не произойдет. Однако все складывалось совсем не так, как хотелось. Матрос вынырнул весьма неудачно и сам оказался втянутым в другой омут, внезапно образовавшийся недалеко от борта. Старичок кинул ему спасательный круг. Наивная простота! Круг в водовороте не помощник.
— О Господи, она же пропадет! Смотрите, ее затягивает в омут! — заметалась по палубе тетя Зоя. — Надо же что-то сделать! Помогите же ей кто-нибудь, о Господи!
И я тоже понял, что дело действительно приобретает зловещий оборот. От этой мысли у меня по спине пробежал нехороший холодок. Каждая минута теперь приближала Пашку к страшному исходу. Правда сама она всего ужаса своего положения еще толком не понимала и по-прежнему упрямо карабкалась вверх по течению. Но нам было хорошо видно, как ее неумолимо тянет вниз по реке — туда, где бурлил суровый пенистый водоворот. Паром, подгоняемый ветром, начал набирать обороты и круто пошел вперед к желанному берегу.
— Паша, брось все! Ты же утонешь! Брось! Греби сильнее! — закричала вновь тетушка Зоя, но слезы задушили ее и она отпрянула от борта, простонав. — О Господи! Господи... Пашенька моя...
Паромщик по-прежнему барахтался недалеко от судна, преодолевая круговерть воды, и выкрикивал:
— Спасайте девчонку! Я сам тут справлюсь! Девчонку! Я сам!
— Эй! — вскрикнул я. — Ну кто ж так плавает! — и резким движением скинув с себя кроссовки, заскочил на какой-то высокий ящик и фигурно, мастерски, точно на тренировке, сиганул с него в воду.
— Жора, не смей! Это же опасно! — услышал я отчаянный вопль тети Клавы прежде, чем мутные воды сомкнулись над моей головой.
Вынырнул я далеко от парома и, отфыркиваясь, энергично погреб к девчонке. Мне что-то кричали, но я уже не разбирал голосов. И тут я с ужасом увидел, что Пашку затянуло в воронку. Похоже, только здесь она поняла, в какую беду попала. Теперь уже было не до книги, не до платка... Девчонка, вскрикивая, фыркая, изо всех сил отчаянно забилась в воде, пытаясь вырваться из коварной ловушки. Тогда я заорал:
— Пашка, держись! Спокойно! Ноги не опускай! Греби сильнее к берегу! Не опускай только ноги! Греби! Греби и все! Ты сделаешь его!
Это я, конечно, не от себя так говорил, а повторял лишь слова своего тренера. Помнится, он говорил как-то нам: «Знаете что, ребятки, если уж когда доведется попасть в водоворот, главное — не паникуйте! Не так страшен черт, как его малюют! Упорно работайте и стремитесь только вперед. И ног не опускайте в глубину! И вовсе не потому, что этот Водокруч  вас схватит за них и утащит вниз, а для того, чтобы легче было бороться с натиском воды. Спокойно и упорно гребите и вы прорветесь! Природа, какой она гордой ни кажется, всегда уступает смелому, крепкому и мужественному человеку!»
Девчонка, похоже, меня услышала. Распрощавшись со своими вещами, она пошла на прорыв, усиленно заработав руками и ногами. Хотя, надо сказать, в ее-то странном одеянии делать это было весьма проблематично.
— Греби! Смелей! Сделай его! Давай! Еще немного! Ну! Греби! — снова поддержал я ее.
Но тут порыв ветра поднял волну, и она накрыла меня, ударив прямо в лицо. Я поперхнулся, захлебнулся и оглох одновременно. Отплевываясь от воды и приводя себя в порядок, я перевернулся на спину, а заодно и поглядел на то, что творилось в это время на пароме. Судно было уже на приличном отдалении. Никто из его пассажиров больше не пошел к нам на помощь. Да и кто смог бы это сделать? Вы же помните — там было всего пять мужчин. Паромщика река вывела из строя сразу же, из однорукого мужика с гусями пловец и вовсе был никудышный, дедульки имели сил лишь на