произошедшего, изви-няющимся тоном сказал, что по роду службы вынужден реагировать на подобные склочные бумажки брошенных мужей. Ещё он со вздохом до-бавил:
- Боюсь, что товарищ на этом не остановится и мне придётся бес-покоить вас ещё раз. Заранее извините!
Знал милиционер своё дело и людей, подобных Шурику, знал. Че-рез пару недель Шурик опять к нему явился с жалобой на то, что он о-о-очень боится бывшей жены, ставшей маньяком-убийцей и её страшного мужа - олигарха-беспредельщика.
Я более чем убеждена, что действовать так его научила моя мать. Слишком хорошо знаю «бывшего»: ему такое в голову бы сроду не пришло, да и самолюбие какое-никакое имелось. А вот если ему ско-мандуют, побежит выполнять задание старшего по чину.
Потом он «нанял» адвоката для раздела квартиры (подозреваю, что оплачивали адвоката опять же его бывшие тёща и тесть). Адвокат при-езжал к нам с Женей, мы поговорили и, если поначалу тот был в боевом и даже задиристом настроении, то через полчаса расслабился и, попивая чаёк, заметил:
- Что-то я не понимаю, почему мой доверитель не может с вами договориться: я думал увидеть монстров, а вы же всё хотите по-нормальному, вы же совершенно цивилизованные люди!
- Это он вам о монстрах сказал? – уточнила я.
- Ну… да… По его словам, с вами вообще невозможно ни о чём разговаривать.
«Это не по его словам, - подумала я. - Это по словам его… моих родителей. Впрочем, они и не пытаются разговаривать. Просто им так больше нравится жить, как мелким бесам», - а вслух добавила:
- Он боится с нами вести переговоры.
- Что ж, бывает, - кивнул адвокат.
Полквартиры «бывший» отсудил, по закону отсудил. Впрочем, я и не судилась с ним, суд был заочным, без меня. Я не стала бороться: раз положено по закону, пусть подавится. А моральным фиговым листоч-ком, которым он прикрывался (то есть они прикрывались!), была защи-та квадратных метров от гипотетических неправедных Жениных пося-гательств (господи, да хоть бы у юриста спросили, как он в принципе мог это сделать, убить нас с Алисой, что ли, да заодно и родителей мо-их, чтоб наследников не осталось). И вот с тех самых пор, хотя уже прошло шесть лет, а Алиса выросла и даже вышла замуж, её отец никак не соглашается, чтобы мы переоформили собственность на дочь. Я не раз предлагала это сделать. Отказывается. Что бы это значило?
Так, в этой гнусной возне, шёл месяц за месяцем. Я чувствовала, что со мной происходит что-то совсем нехорошее. Я практически пере-стала спать, вздрагивала от любого громкого звука, у меня всё время болела голова и стало дурить сердце: я не могла пройти и десяти мет-ров, чтобы не начать задыхаться. Сердце то бежало куда-то, как сума-сшедшее, то замирало и забывало биться: меня охватывал ужас, за се-кунду-две приходила мысль, что оно уже вообще биться не будет, что это конец. Потом оно всё-таки «запускалось» и меня начинал одолевать дикий кашель из-за сбитого напрочь дыхания. Плакала я раз по пять в день. Настроение уже практически не исправлялось. Женя был в отчая-нии:
- Я скоро забуду, как ты улыбаешься! – восклицал он.
В эмоциях меня бросало от дикого гнева, с криком, рыданиями, истериками – до полного отчаяния, исступления, чёрной меланхолии то с завываниями, как на могиле близкого человека, то с гробовым молча-нием часами, когда не было ни желания, ни даже капельки сил, чтобы произнести хоть звук.
И вот как раз в этот момент, как назло, как специально, стали по-являться великолепные варианты работы. До сих пор при воспоминании о замечательно интересных предложениях, которые вдруг посыпались на меня, хочется от досады стучать кулаком по стене (а ещё лучше по чьей-то башке) и вопить что есть сил. Потому что очень обидно было, найдя, тут же потерять… Меня брали, меня звали: и в интересные жур-налы, и даже на телевидение. Но я была в ужасающем состоянии: уже не могла больше ни о чём думать, кроме как о том, что происходит в моей семье. Я жутко зациклилась на этом и полностью погрузилась в постоянные мысленные объяснения, убеждения, доказательства, выяс-нения отношений. Это страшно выматывало, отнимало все силы, трепа-ло нервы. Ночами во сне споры, ругань, крики, рыдания продолжались. Утром я вставала совершенно измученная, пустая, слабая. Иногда после тяжёлой ночной «семейной» ссоры я просто не могла подняться с кро-вати. Лежала и тупо смотрела на серенький рассвет за окном, утирая ещё не высохшие слёзы. «Господи, почему, зачем? – терзали меня во-просы. – Зачем так мучить себя, меня, всех нас? Зачем они превращают всю нашу жизнь в ад? Неужели им хорошо от всего этого?»
Я шарахалась от новых людей и новых отношений, как чёрт от ла-дана, у меня просто-напросто на это не хватало никаких сил. Да плюс к тому все прежние, старые страхи и недомогания вдруг враз вернулись. Доходило до того, что я с ужасом глядела на звонящий телефон, не в силах заставить себя снять трубку. Я знала, что звонят по поводу рабо-ты, что меня ждут и хотят договориться о встрече, но стоило мне поду-мать, что я услышу чьё-то «добрый день!» и что дальше надо с челове-ком разговаривать, меня прошибал пот, руки тряслись, как у алкаша, и хотелось бежать куда-нибудь на край географии.
Я чувствовала себя старой, выпотрошенной, обманутой и предан-ной и уже не могла быть счастливой даже рядом с Женей. Из моей жиз-ни уходил сам её вкус, цвет и запах. Меня переставало что-либо радо-вать. А уж что такое надежда я вообще больше не знала, забыла на-прочь. Было ощущение, что медленно-медленно передо мной закрыва-ется занавес, пряча за собой яркие декорации, костюмы, артистов, праздник; а неведомый звукорежиссёр постепенно приглушает музыку и вообще все звуки. Жизнь «закрывается». Замедляется. Прекращается.
