МАМА! НЕ ЧИТАЙ… Часть 4

разные стороны, давать неравномерный рост то влево, то вправо, может ползать по организму, вызывая то тут, то там всякие ощущения: боли, тошноты, ломоты, что он может мигать, как красная сигнальная лам-почка в самом центре мозга, может затыкать изнутри уши и заливать чем-то серым глаза… Всё это я узнáю, непременно узнáю в течение гря-дущих лет, долгих лет страха. Конечно, если бы мамочка догадалась то-гда, что со мною произошло, наверное, она приняла бы какие-то меры, что-то попыталась бы изменить. Ведь это же ужасно, нестерпимо, когда твой ребёнок так страдает. Любимый ребёнок… Вот, возможно, здесь ошибка в моих рассуждениях. Любимый… Я ни в чем не уверена…
Свой страх я считала заслуженным – я же реально провинилась! Я обожала маму и до смерти боялась потерять её любовь или спровоциро-вать её нездоровье, плохое настроение, слёзы. А потому я до резей в животе стала бояться школы, контрольных, отметок, вызовов к доске – в общем, всего того, что является нормальной каждодневной школьной жизнью. Таким образом, школа (и музыкальная тоже!) превратилась в мýку. В наказание. В ежеутреннюю пытку болью и тошнотой.
Иногда я не выдерживала и бросалась к любимой мамочке на грудь:
- Мамуля, ведь всё будет хорошо, всё будет в порядке? – а зубы мои стучали.
- Да, конечно же, ты чего, доча? – недоумевала мамочка, гладя ме-ня по голове. Этого мне хватало для успокоения. Минут на десять. Очень скоро я опять начинала слышать стук собственных зубов…
Мамочка иногда страшно удивлялась:
- Не понимаю, что с Катькой произошло? Была малышкой такой храброй, везде лезла первой, ничего не боялась. Я так радовалась, что у меня такой незакомплексованный, в отличие от меня самой, ребёнок…
Ох, мамуля, и тут я не оправдала твоих ожиданий! Прости…

С каким недоумением и недоверчивым ужасом смотрела я на тех своих одноклассников, которые хватали на уроках «тройки» и (ужас!!!) «двойки»! К моему величайшему удивлению, эти ребята почему-то не начинали корчиться от страха, не рыдали, не выбрасывались из окна, а, напротив, как ни в чём ни бывало, играли на переменках, носились, шу-мели, смеялись – будто ничего особенного не произошло. А разве не случился конец света? Разве можно так легко и просто пережить при-шедшую беду? Они что – совсем глупые, тупые, недоразвитые, не по-нимают, что ли, что дальше жить невозможно? Разве дома их не ждёт ад? Разве вообще возможна жизнь после «тройки»?
Тогда мне даже в голову не приходило, что другие родители могут иначе, чем моя мама, реагировать на школьные оценки детей, а потому подобное странное поведение одноклассников я объясняла лишь их не-доумием. Я смотрела на них с жалостью, красочно представляя себе, что тех ждёт дома… Я им сочувствовала. В последующие дни я просто вос-хищалась их стойкостью и завидовала их силе духа: надо же, после по-гружения в ад они всё равно спокойны и жизнерадостны. Живут себе и живут… А у меня вот не получается. Какая же я ко всему прочему ещё  трусливая, слабая, нюня…

Наверное, тогда же из жизни ушла радость. Вот та обычная детская щенячья радость, которая ПРОСТО ТАК. Если козырнуть музыкальны-ми терминами, то можно сравнить наступившее у меня состояние с ре-жущим слух диссонансом, когда, к примеру, вы играете гамму до мажор и с какой-то дури вдруг жмете на соль-диез, которого быть не может в этой гамме. Вот такой «диссонансной» стала моя жизнь: она «звучала» неправильно, некрасиво, резала слух, глаз и все прочие органы и чувст-ва.
Пожалуй, что обрести вновь радость жизни (бр-р-р, как высокопар-но!) мне постепенно удаётся только теперь, тридцать с лишним лет спустя. И то – не в полной мере, с оглядкой, с недоверием к собствен-ным позитивным ощущениям: ведь этого не может быть! Как это можно – радоваться жизни? Это же глупость недальновидная! Беда подстерега-ет нас на каждом сантиметре!
…И тут же возникают передо мной вечно печальные мамины глаза, скорбно поджатые тонкие губы. Постоянная складочка между бровей, тяжелый вздох: «Боже, как это всё ужасно, тяжело и невыносимо!» Сцепленные, будто в молитве, ладони, ускользающий от меня взгляд…
- Мама, мамочка! Что-то случилось?
- А? Что? – она меня не видит, не смотрит на меня. Или делает вид? – Нет-нет, ничего не случилось… Просто всё плохо…
- Как жить? – это мама разговаривает с пришедшей в гости подру-гой. – Разве так можно жить? Нет, ты скажи мне, что же у нас за жизнь такая?
Я не вполне понимаю, о чём, о каких бедах идет речь, но мамино страдание ужасно больно отдается у меня где-то в животе. И я пони-маю, что смеяться и радоваться, когда моей мамочке так плохо, просто безнравственно.
Ей было плохо на самом деле? Наверное, да. Теперь, когда я пони-маю, что рядом с нею, кроме моего брата, совсем не было любимых ею людей, что она была одинока в этой страшной, непонятной, совершенно чужой Москве, ей, конечно же, действительно было лихо. Несчастная женщина… Но в результате она умудрилась создать вокруг себя эдакий Остров Страданий, где, по-видимому, никому уже не было и не могло быть хорошо, весело или хотя бы просто спокойно. В общем, не очень-то хотелось жить…
Перефразирую классика: «Страдать всегда, страдать везде – вот ло-зунг мой…» Я довольно-таки рано заметила мамино раздражение на всякое «дурацкое», на её взгляд, веселье. У нас дома скучно проходили все праздники: дни рождения, новогодние посиделки и прочие. К при-меру, ёлку мы всегда наряжали 30-го декабря вечером, тогда как у всех моих друзей она уже дома по целой неделе стояла, и по этому поводу в семьях давно царило праздничное настроение.
- Вот ещё, глупости какие! – фыркала мама на мои просьбы купить и нарядить ёлочку пораньше.
Как я уже говорила, «веселье» приходило в наш дом только с не-ким количеством выпитого… Но это было совсем не то веселье, о кото-ром я мечтала.
Ещё эпизод. Когда мне было лет восемь, папа исполнил одну мою мечту: купил катушечный магнитофон с микрофоном! Я была счастлива до весёлых колик в животе. Естественно, что я начала изо всех сил ду-рачиться и записывать с помощью микрофона всё подряд: собственные  шуточки, болтовню с папой, свою игру на пианино и так далее. В об-щем, веселилась от души и, надо сказать, папа тоже был доволен и не возражал принимать со мной участие во всех этих «глупостях». Но в комнату вдруг вплыла мама и ужасно раздражённо, даже зло начала нам выговаривать что-то типа: «Как же нам не стыдно чёрт те чем занимать-ся, тратить время на всякую ерунду, проявлять свою недоразвитость!?» и «Бу-бу-бу, бу-бу-бу…». Это «буканье», кстати, тогда даже записалось на плёнку… Папа хихикнул и как-то смешался, моё настроение, естест-венно, сильно подпортилось.
Много лет спустя в своей знаменитой повести писательница Галина
Щербакова выскажет мысль о том, мол, кем же это надо быть, чтобы не уметь радоваться чужой радости? Вот и я думаю: действительно - кем?