Произведение «МАМА! НЕ ЧИТАЙ… Часть 5» (страница 1 из 3)
Тип: Произведение
Раздел: По жанрам
Тематика: Без раздела
Автор:
Оценка: 5
Баллы: 8
Читатели: 1465 +1
Дата:

МАМА! НЕ ЧИТАЙ… Часть 5

«В ЧЕЛОВЕКЕ ВСЁ ДОЛЖНО БЫТЬ ПРЕКРАСНО»

…Тогда в гостях у мамы была, кажется, тётя Лина. Такая красивая женщина, на которую я смотрела с нескрываемым восхищением. (К слову: тётя Лина была из тех персонажей моего детства, которые потом исчезли навсегда, и довольно долго мне было непонятно, почему. По-нятно стало много позже). Мама, конечно, была красивее всех на свете, но вот эта тётя Лина, она была, как бы это сказать… ухоженная, что ли… Я тогда не знала ещё такого определения, но видела сильную раз-ницу между мамой и её подругой. У тёти Лины были красиво уложен-ные волосы (у мамы такой прически не было никогда, она вообще край-не редко посещала парикмахерские, разве что только для «перманен-та»); у тёти Лины были длинные, красивые ногти бледнорозового цвета, – это был маникюр. У мамы я такого не видела ни разу. А еще у тёти Лины красиво накрашенные ресницы, как-то удивительно волнующе изогнутые брови… Я спрашивала маму потом, почему она себе ТАК не делает и заодно интересовалась, почему не носит серьги, как тётя Лина и другие её подружки, или кольца, браслеты… Мама вздергивала под-бородок:
- Я и так лучше всех! – и с гордым видом, резкими движениями на-носила морковную помаду на свои удивительно тонкие, бледные губы.
Украшений, обычных женских украшений у нас в доме практиче-ски не водилось.
- Мещанство! – фыркала мама. – Я и так всегда привлекала всех мужчин безо всяких побрякушек и тонн косметики.
Видимо, она говорила правду. Ведь и папа ей никогда ничего тако-го не дарил. Он и без этого её обожал и восхищался ею. Наверное…
Но никуда не деться от того, что с каждым годом мне труднее было принимать внешний вид моих родителей.  Каким бы «мещанством» это ни было, но всё-таки мы, люди – животные общественные… Я пережи-вала сильно, старалась как можно деликатнее что-то маме советовать по поводу её одёжки и вообще внешнего вида, пыталась водить её к масте-рам-парикмахерам, косметологам… Всё тщетно: ей это не нравилось, возможно, она искренне продолжала считать себя и без того совершен-ством. Впрочем, пожалуй, вру, не поэтому она пренебрегала нормаль-ным женским позывом «выглядеть».  Просто она искренне считала, что глупое мещанство, вроде ухаживания за своим лицом и телом, поиск приличной одежды и использование косметики ниже её достоинства, несовместимы с высоким интеллектом, что и без этой ерундистики она неотразима и привлекательна для мужчин любого возраста и положе-ния. А мне, когда я смотрела на маму, агрессивно упорствующую в сво-ём нежелании привести себя в порядок, всё чаще приходила в голову горькая мысль в виде цитаты из репертуара Райкина: «Вы на себя плюё-те? Другим тоже плюнуть хочется!» Естественно, я молчала, никогда не позволяя себе ни слова – ни в глаза, ни за глаза. Родители – это святое. Было…

…Кажется, именно тогда, лет с десяти, я перестала смотреть вверх, на небо, я видела только асфальт, землю, жухлую траву, собачьи какаш-ки, человеческую блевотину… Меня не интересовали ни звёзды, ни птички, ни цветочки, ни весеннее цветение деревьев. Именно тогда я узнала, что такое бессонница – в десять лет. Я лежала без сна до трех-четырёх утра, зажимая изо всех сил уши ладонями, чтобы не слышать этого ужасного, с каждой секундой звучащего громче и громче, уже просто устрашающего тиканья будильника, заведенного на семь ча-сов…
«Мамочка, милая, любимая, родная! Спаси меня, помоги, мне так плохо!!!»
Бессонница стала моим проклятием, видимо, на всю оставшуюся жизнь. Больше никогда я не испытывала того блаженного чувства, когда закрываешь глазки – и всё, паришь где-то в неведомых тёплых краях, а паришь-то всего минуты две-три, никак не больше. И вот уже глазки от-крыты, ты полна сил для подвигов и свершений, а прошло-то, оказыва-ется, аж восемь часов! Нет, ночи мои очень длинные, куда длиннее дня и даже полных суток. Они мучительны своими короткими снами-видениями, а главная пытка – не уметь уснуть. Или, проснувшись в три часа, попытаться уснуть снова, часто безуспешно. Утро – просто кош-марный момент дня: голова тяжелая, тошнит, тело усталое и разбитое. И самое главное: снотворные не помогают…
Могла ли я, маленькая девочка, не жаловаться тогда родителям на то, что плохо сплю? Вроде бы, жаловалась. Меня же это так изматыва-ло. И что? И ничего. Игнорирование. Ставшее впоследствии хрониче-ским. Моих проблем, серьёзных, болезненных не замечали и не хотели знать. Ход был верный: я переставала жаловаться. Проблема (для них) исчезала сама собой. Или она даже не возникала? Вопрос открытый…


Я ОЧЕНЬ ЛЮБИЛА ПАПУ

Я очень любила папу, очень. Он в моём детстве всегда был добрым. Он не кричал, не ругал меня сильно даже за какие-то проступки. Но и не хвалил, вот что странно… Когда я думаю о детстве и о папе, то вспоми-наю одно и то же: да, папа меня всегда водил на «мероприятия» и ходил на родительские собрания. А дальше одно сплошное «не»: ни разу в жизни с папой мы не вели никаких важных для меня-ребенка бесед. Ни разу в жизни он не учил меня чему-то важному, не говорил того, что должен был бы сказать девочке-подростку именно мужчина. Ни разу не назвал меня красивой, не дал никакого мужского совета… Ни разу не подарил ни духов, ни колечка. Позже мама объяснила это так:
- Папа любит только м-а-а-аленьких детей. Он как бы огорчался из-за того, что ты росла, росла и выросла. Он не знал, не понимал, каким быть папой для повзрослевшей дочки.
Понятно? Нет, дико до невозможности! Но тогда мне, девочке, это было  обидно и странно. Папа меня перестал любить? Почему, за что? Видимо, я совсем никуда не гожусь и полностью его разочаровала. С какого-то момента папа не скрывал своего раздражения ко мне. А не надо было расти, изменяться фигурой, «включать» себе месячные и по-крываться прыщами. Сама виновата!
Знаю, что подобное отношение к подросшим дочерям бывает у мужчин в сильно религиозных семьях, либо, как я читала, у маньяков, обследованных уже в местах не столь отдалённых. По мнению таких вот не вполне нормальных отцов, их бывшие девочки-куколки, девочки-пупсики, когда почему-то вырастают, становятся грязными и мерзкими. Они (папаши) ничего не могут с собой поделать, им противны эти не-складные подростки, они их бесят, и сделать с этим ничего нельзя. Ка-кая уж там любовь! Любовь умирает с первыми прыщами на мордочке некогда любимой дочечки.
Однажды (мне было лет двенадцать) на моих глазах машина сбила сразу двух игравших на проезжей части кошек. Кошки – мои любимые животные. Естественно, у меня началась истерика. Я со всех ног броси-лась домой, заливаясь слезами, икая и рыдая. Мама открыла дверь, и я бросилась ей на шею: «Ой, мамочка!» Тут в коридоре возник папа, ко-торого почему-то сразу затрясло от злости:
- Ну, что ещё случилось? – неприязненно и раздражённо спросил он.
От рыданий я не могла справиться с голосом и дыханием:
- Там… там…
- Да говори же, черт! Что ты здесь устраиваешь? Прекрати рыдать! Или говори или кончай свою истерику! – это он почти прокричал. Когда я с трудом рассказала о происшедшем, он в сердцах махнул рукой:
- Ну и что так орать-то, вот идиотка! – и ушел в свою комнату, всем своим видом демонстрируя, какая я дура. Может, и впрямь дура? Сло-вом, папе ни чуточки не было жалко ни кошек, ни меня. Я его раздра-жала абсолютно всем. И, по-моему, каждую минуту.
Нечто подобное, к моему ужасу, произошло и с отношением па-пы к моей дочурке, его единственной внучке. Когда она родилась, я бы-ла в шоке от его любви к моему пупсу и пребывала в счастливой уве-ренности, что свет не видывал более любящего дедушки. Казалось, он просто потерял голову от внучки! Так и было, пока она не стала подро-стком, не вытянулась, пока не обозначились под одеждой грудки. В этот трудный для девчонки период (полнота, прыщи, комплексы) родной де-дуля резко потерял к ней интерес. И по сей день внучка, уже молодень-кая женщина, ему не нужна. Как и не было никакой любви. Как будто теперь они чужие друг другу люди… Мой ребёнок до сих пор ничего понять не может: что же она сделала дедуле не так, в чем провинилась перед ним?
Именно тогда, когда папа охладел к моей дочери, мама и поведала мне об этой его странной особенности: огромной любви к крохотным малышкам и резком охлаждении к «щеночкам» подросшим. Такой вот непонятный человек, мой отец…

И папа мой для меня непонятный, и мамино отношение к нему, скажем мягко, на мой взгляд, странное. Порой на маму нападали мину-ты болезненной откровенности… Болезненной потому, что в таких слу-чаях она рассказывала мне о какой-нибудь ужасно мучительной боли своей, высказывала то, о чём гордо молчала всегда и со всеми, в чём признаваться не позволяла ей весьма болезненная гордыня и неуёмное самолюбие, граничащее с манией величия.
- Чего мне стоило терпеть слабость и безволие твоего отца! – горе-стно качала головой мама. – Меня буквально травили на работе, сжива-ли со свету, а он, встречаясь с этими людьми, с мужчинами, между про-чим, которые говорили мне и обо мне жуткие гадости, не только не да-вал им в морду, но и улыбался, раскланивался, руки пожимал…
- Мама, он – трус? – печально спрашивала я.
- Скорее, такого пошиба интеллигент, - мамины губы кривились презрительно, а голос становился очень недобрым. – Он, видите ли, именно так понимает настоящее хорошее воспитание и интеллигент-ность…
А в других беседах мама говорила о том, что плохо переносит ря-дом с собой сильных мужчин, имеющих своё мнение, отличное от её, позволяющих себе настаивать на своём и берущих на себя роль главных в семье.
- С такими я не могу!
Ну, так это и есть твой выбор, мама. А потому не надо злиться и кривить губы. Тебе нужен такой, как мой папа. Да, собственно, только такой и смог бы выдержать тебя много лет, выдержать твою дурную си-лу, гордыню, дурной нрав, агрессию… Наверное, ты сделала правиль-ный выбор, но только не стоит жаловаться на «неправильное» папино поведение. Существо не может быть наполовину львом, а наполовину кроликом. Что-нибудь одно, мама…

                                             Следующую часть (вставку, переход во времени для остроты восприятия или просто авторский выпендрёж) можно было бы назвать так:
                                             Записки, сделанные в стадии давно запущенной бо-лезни. Или бред стремительно стареющей женщины, каждый день теряющей силы. Или оптимистичнее: аго-ния  жизни плохой, но уходящей…
                                             Факт тот, что эти записи были сделаны совсем не-задолго (за каких-нибудь пару лет) до начала Новой жизни.       Нет, не так: до начала Жизни. Есть родители, кото-рые дали существование, за что им низкий поклон, разу-меется, а есть тот, кто подарил Жизнь. Так вот, существование без Жизни есть мучительное отсчитывание дней до конца. И вот, наконец, в моем существовании на-ступает момент, когда Жизнь  постепенно начинается. Или рождается… Естественно, в муках.
                                            Кстати, вставок будет несколько. С перерывами на основной текст.
                                            Итак…


                              ЗАПИСКИ НЕЗДОРОВОЙ ЖЕНЩИНЫ

4 февраля
        Опять кошмар утра. В смысле – кошмарное утро. Другим оно и не бывает. Объяснить это очень трудно: всё, всё вокруг кажется тошно-творным, серым и липким. А на своё отражение в зеркале смотреть во-обще невозможно – столбняк

Реклама
Реклама