МАМА! НЕ ЧИТАЙ… Часть 4

НЕДОИНТЕЛЛИГЕНТНОСТЬ

Первый эпизод с детским садом, с которого я начала своё печаль-ное повествование, когда меня хвалили, и мамочка радовалась, – ба-а-альшое исключение из правила. Мама посетила мой детский сад. Где-то бегемот издох. Ведь правило было таково: всегда и везде, на все собра-ния и на все мероприятия, в театры и в кино, на ёлки и «отвести в гос-ти» со мной ходил только папа. Мама – никогда. Я тогда воспринимала это как нечто само собой разумеющееся. Мама всегда была занята (и это правда!). У мамы часто было очень плохое самочувствие (и это тоже правда). А с папой ходить, к примеру, в театр, было весело. Мы никогда ни о чём серьёзном не говорили, сплошные шуточки да баечки, обсуж-дение увиденного и просто пустой треп. А мама нас ждала дома с обе-дом. В общем, было здорово…
Правда, когда я выросла, то поняла, что очень многого в культур-ном воспитании, какое бывает во всех столичных (и не только) интелли-гентных семьях,  я недополучила. Ведь папа не водил меня ни на вы-ставки, ни в музеи, ну, может разок в Пушкинский, и то – безо всяких объяснений, а потому я мало что поняла и усвоила. Мамочка всегда го-ворила: надо интересоваться культурой, надо знать живопись. Конечно, надо, кто ж спорит. А как?
Я с огромным интересом разглядывала художественные альбомы, что были у нас дома. Кстати, любопытный момент: как только я лихо заболевала – с температурой и плохим самочувствием, сваливалась так, что меня укладывали в кровать под тёплые одеяла и в шерстяных нос-ках – я тут же просила дать мне все эти альбомы и часами разглядывала репродукции. Часами! И так каждую болезнь. Мамочка очень радова-лась и с гордостью рассказывала об этом всем. «Ребёнок интересуется классической живописью!» Ну да, я интересовалась… Но дальше-то что? В конце концов, я выучила наизусть все имевшиеся в доме картин-ки. И постепенно охладела к этому. Но чтоб хоть раз отвести меня в Третьяковку, такого не было к моему несчастью. Справедливости ради отмечу, что и сами родители ни по каким музеям сроду не ходили. Не спрашивайте, почему. У меня нет ни объяснения, ни предположения, кроме одного: не очень-то им самим хотелось. Ибо у мамы был один бог – книги. Она искренне считала, что оттуда можно почерпнуть всё, лю-бое знание, любое образование.
Мамочка всегда считала себя очень культурной женщиной. По-жалуй, на фоне посещавшей наш дом «интелихенции», большинство из которой были примитивной образованщиной (провинциалы, команди-ровочные из глубокой периферии, московские недоучки), она могла слыть интеллектуалкой и энциклопедисткой. Ведь на самом деле книг ею прочитано было… сказать – много, значит, не сказать ничего. Она прочитала ВСЁ, что возможно, всё, что попадалось ей на русском языке. Но если говорить о живописи…
К нам в дом приходят люди и аж приседают.
- Ах, какие картины! Боже, сколько у вас картин, это же просто га-лерея! Ах, искусство…
Искусство приобреталось в Измайловском парке по сходной цене. Например, «глубокомысленная» картинка, на которой изображен стол с рублем и мелочью и запиской «Купи молока и хлеба». Или кривой оч-кастый интеллигент и подпись «Кто не пьёт пива, тот смотрит криво». Пошловатые пейзажи, какие-то якобы натюрморты. Ну, и разумеется, сколько-то изображений Христа (а то как же без него!).
После одного из ремонтов в родительском доме, когда я уже жила отдельно со своей семьей, в их гостиной появилась чудовищно безвкус-ная люстра с висюльками под богемский хрусталь. М-да, получается, что лучше было тогда, когда выбора в магазинах никакого не было: бе-ри, что дают… Тогда хотя бы не приходилось предъявлять миру свой вкус, вернее, полное его отсутствие… Но, собственно, кому предъяв-лять-то? Впрочем, и вкус – откуда бы он взялся? Из шахтёрского посёл-ка? Или из книг? Не-а, так не получится никогда. Как говорится: девоч-ку можно вывезти из провинции, но вот провинцию из девочки…
Бедная моя мамочка! Она даже не подозревала о себе такое. Хотя, возможно, в этом она счастливейший человек, убеждённый в том, что он и есть носитель Культуры и Знания.

Мой любимый человек постоянно водит теперь меня по лучшим музеям, я своими глазами вижу шедевры из «Огонька». Он терпеливо мне рассказывает, объясняет, втолковывает… Ну что ж, лучше поздно, чем в другой жизни… Но как же мне стыдно…

А ещё с детства я страшно любила рисовать! Так же страстно, как человек без слуха любит петь. Вот уж чего мне нельзя было делать ни в коем разе, так это пытаться что-то изображать с помощью карандаша или красок. Поразительная бездарность! Зато много и с любовью порти-ла бумаги… Будучи совсем ребёнком и не зная, что же я могу подарить любимым родителям на дни рождения или другие какие праздники, я всегда рисовала им картинки. Ну, и подписывала, конечно: «С Днём рождения, любимая мамулечка!», «С 23 февраля тебя, дорогой папоч-ка!». Однажды я услышала, как мамочка накануне какого-то 8 марта сказала папе: «Опять она нарисует какую-нибудь каляку-маляку, чтобы отделаться!»
Отделаться? Я немного растерялась тогда… А что же ещё я могла подарить? Как? Так и остался этот вопрос для меня непостижимо таин-ственным: что мама имела в виду? Что ей надоели мои рисунки? Или… Или я просто её так сильно раздражала?

Всё-таки мамуля ошибалась насчет универсальности книг как ме-тода познания и образования: проплешины в знании изобразительного искусства, к примеру, у меня страшенные. И не только в знании… Я их всё-таки уже не так чувствую, картины. Они не вызывают у меня тех ощущений, какие были тогда, в детстве, в гриппе, в пледе и носках. Я к ним намного более равнодушна. Сейчас пытаюсь заполнить этот стыд-ный пробел. Пытаюсь… Сейчас…

Открывать заново жизнь в моём возрасте? Вообще впервые понять, что такое жизнь и научиться (нет, пока не научиться, но учиться, быть в процессе познания)… сейчас будет смешно до колик… учиться слы-шать пение птиц, чувствовать запах цветов, разглядывать оперение пташек и следить за их повадками, такими, оказывается, разными у раз-ных пород… Учиться нюхать воздух и ощущать разницу между возду-хом, напоенным разнообразной зеленью и совсем другим запахом ды-хания моря, соседствующего с мёртвой пустыней. Мир потрясающе разнообразен, интересен и достоин того, чтобы жить! Боже, осознать это в полной мере после сорока – сколько потеряно времени! Как без-дарно прожита большая часть жизни.
Я научилась, наконец, смотреть не только под ноги, но и вверх, на небо. А там, оказывается, звезды и такая игривая луна, которая все вре-мя меняется, кокетничает, подмигивает, почему-то выглядывает днём во время царствования солнца… М-да, из меня просто сыплются баналь-ности, как крупа из дырявого мешка! Но что ж поделаешь, если в моей жизни это всё – открытие, большая новость.

…Мы гуляем по Риму, и моментами я не могу сдержать слёз – слёз восхищения перед этой божественной красотой вечного города. На ка-ждом сантиметре – потрясающие исторические памятники, будто рукою волшебника чудесным образом вписанные в ландшафт удивительной природы! Никогда не знала, что бывает такая красота! Хочется встать на колени и поклониться до самой булыжной мостовой то ли древним римлянам, то ли местным ботаникам, то ли маэстро Бернини, то ли всей Италии, то ли всё-таки богу…


ЛЮДЯМ ДОЛЖНО БЫТЬ СО МНОЙ КОМФОРТНО. А МНЕ С НИМИ?

Мы с мамой очень часто и подолгу вели беседы на общеморальные, нравственные, весьма и весьма высокие темы. Главный пафос маминых речей всегда был таков: человек должен быть безупречен в своем пове-дении по отношению к другим людям. И ещё, очень важное: мама при-знавалась не раз, что в воспитании сына и дочери главной её целью бы-ло, чтобы людям рядом с её детьми было хорошо, приятно, комфортно. У меня просто дух захватывало от такого понимания родительского долга. Я восхищалась и даже не задумывалась над тем, где в таком пре-красном раскладе помещается мой комфорт, моё счастье? Каким оно виделось мамочке? Но я вообще-то не была склонна к критическому анализу маминых чувств и мыслей: они для меня были, как для право-верного христианина Библия – непререкаемы, некритикуемы, но при-нимаемы, как истина в последней инстанции.
Мамочка больше всего на свете боялась, что её дочь может быть кому-то в тягость, может как-то мешать. Всякий раз среди людей я ло-вила на себе её «страшные» глаза: мол, не болтайся под ногами ни у ко-го, веди себя тихо, не возникай. Я всячески старалась прислониться ку-да-нибудь к стеночке, желательно слиться с ней и не дай бог не попа-сться лишний раз никому на глаза. Наверное, мама была права: дети не должны мешать взрослым и вообще это правильно – воспитывать чело-века так, чтобы он прежде всего думал об окружающих, а уж потом о себе. Что-то мне это напоминает… А-а-а! «Прежде думай о родине, а потом о себе!»
Недавно мне в голову пришёл образ, который меня сильно позаба-вил: мама всегда хотела, чтобы я была чем-то вроде прокладки или под-гузника для окружающих людей, то есть, чтобы я была для них удобна и создавала комфорт. Ну, и очевидно, играла ту же роль. А после исполь-зования меня можно было бы просто выбросить. И я не должна роптать: главное – быть нужной людям. По-моему, очень неплохой слоган для рекламы прокладки как бы от имени прокладки. С крылышками.  
Вот с тех давних-предавних пор сидит это теперь накрепко в моей натуре: я – мешаю, я – лишняя, я – хуже других. Не умею отстаивать свои права, ибо на подкорке у меня записано: нет у тебя прав, тварь дрожащая! С людьми строить отношения совершенно не могу: либо сразу начинаю сооружать изо всех сил барьеры, выпускаю на всякий случай иголки, как дикобраз (меня же могут, просто обязаны обидеть, и правильно!), либо, наоборот…
«Ой, вы такая милая! Как с вами приятно общаться! Сразу видно хорошего человека! Давайте дружить!» – говорит мне некто, и я кида-юсь бездумно в распахнутые объятия чуть не со слезами благодарности: боже, я понравилась, значит, я буду любить этого человека до сконча-ния веков! А потом, понятное дело, очередные грабли по лбу. Поэтому теперь предпочитаю в принципе держаться от людей подальше. Я не знаю, как с ними жить в гармонии и согласии.
Смешно: в любом заведении (ресторане, отеле, магазине, поликли-нике) я всегда на уровне подсознания убеждена в том, что я – не глав-ный, не лучший и вообще неправильный клиент, а все прочие – как раз те, кого необходимо обслужить в первую очередь. Опять же: поражаю, злю моего любимого, когда в любой ситуации начинаю пятиться и при-говаривать: «да, ладно-ладно, ничего, я подожду, ради бога, мне ничего не нужно…» - вот так бормочу и отступаю. Отступаю, уступая свои права, абсолютно такие же, как у всех прочих. Могу развернуться и во-обще быстро-быстро уйти. Мне проще остаться голодной, не принятой врачом, не поселенной в номер, чем нормальным образом заявить о своих абсолютно законных правах.
- Чем гордишься-то? – кипятится любимый.
Господь с тобой, родной, какое там горжусь! Ненавижу себя, пре-зираю, но…

…Да, в тот далекий страшный год имени «тройки по труду» жизнь моя изменилась кардинально, стала совершенно иной. Главным её на-полнением, её господином, повелителем, начальником и генералисси-мусом стал страх. Я ещё не знала тогда, что страх может расползаться в