Татьяна Ивановна, глубокая пенсионерка, крутила в руках старое ружьё и так, и эдак. Знала, что не заряжено. Патроны издавна хранились в картонной коробке на антресоли. А ружьё всегда висело в спальне над кроватью, на гвозде, вбитом в стену прямо через толстый ковёр. Старушка привыкла, что оно всегда тут висит, а сегодня решила его снять. Пора.
Она давно закончила земные дела, готовясь к встрече с Богом. Отдала все распоряжения родственникам, мягко озвучила свои пожелания, насчёт того, что будет потом. Только одно незавершённое дело держало её здесь. Сегодня бабушка добралась и до него.
Участковый Сергей Груздь, это фамилия такая, звонил в дверь. Сетовал, что сначала отрывают от неотложных дел, срочно вызывают на дом, а потом не открывают. Прислушивался к шуму за дверью, напоминающему шаркающие шаги. Вздрогнул, когда дверь неожиданно резко распахнулась.
Перед ним стояла лохматая старуха с ружьём наперевес.
– Заходи, Серёжа, не стесняйся! Извини, что заставила ждать, ноги болят, долго шла.
– Татьяна Ивановна, не волнуйтесь! Вы же видите, что это я, ваш участковый, вы меня по имени и в лицо знаете. Давайте тихонько положим оружие на пол….
Бабушка рассмеялась, седые пряди заплясали в такт неожиданно звонкому смеху, морщины на старческом лице разгладились.
– Что, ты, Серёжа? Подумал, что я в тебя палить собралась? Вот умора!
– А что можно ещё вообразить в такой ситуации? Давайте всё-таки сложим оружие и пройдём!
– Прямо, как у Хемингуэя, «прощай, оружие!». Да я просто его положить забыла, опиралась при ходьбе, так легче. Вот ведь что удумал! Трофейное это, свёкра моего покойного, не заряжено. Оно и есть моё не законченное дело в этой жизни. Умру, вот и будут у родственников проблемы. Помоги мне, посоветуй, что делать. А сначала послушай мою историю.
Они сидели на кухне, пили чай под стук ходиков. Татьяна Ивановна неспешно рассказывала о прошлом, замолкала, будто проживала его вновь, снова возвращалась к настоящему. Сергей слушал затаив дыхание, боялся нарушить ощущение причастности к чужой судьбе, вызванное воспоминаниями пожилой женщины.
Отец моего мужа Тимофей Иванович Скворцов родился в начале прошлого века. Говорил, что подростком Ленина видел. Прошёл Великую Отечественную с первых дней до последних. Имел много наград. Я уже передала детям подушечку с орденами и медалями. А самую ценную для него награду, вот это трофейное ружьё с памятной гравировкой, отдать не могу.
– Почему?
– Слушай, сейчас сам поймёшь. В то время на фронте бойцы отличались почти каждый день. На все случаи медалей не вручишь. Вот и отмечали воинские заслуги памятными подарками. Тимофей всю жизнь вёл архив своих документов. Были там и свидетельства награждения за отвагу: фотоаппаратом ФЭД, сокращённо Феликс Эдмундович Дзержинский, радиоприёмником. Эти вещи до сих пор вместе с архивом хранятся в семье. Находилась в нём и потёртая, пожелтевшая от времени записка, в которой от руки было написано о том, что командир полка награждает за отвагу сержанта Скворцова трофейным ружьём. Вот этим самым.
– Ружьё прошло войну? Оно принадлежало немцу?
– Всё правильно. Так и есть. Видишь, и надпись соответствующая на окладе имеется.
Хозяйка погладила потемневшее дерево, вспоминая.
– Когда Тимофей Иванович вернулся с войны, ружьё, вместе другими наградными подарками, привёз с собой. На основании той записки от командира полка как-то удалось поставить его на учёт, легализировать. Сколько себя помню, оно всегда висела вот на этой стене, на этом гвозде. Стало частью обстановки. Не воспринималось, как оружие.
Тимофей Иванович не был любителем охоты. Изредка снимал ружьё, чтобы почистить. Патроны хранил в коробке отдельно. Воспользовался им всего один раз.
Мы тогда только поженились с его сыном Виктором, жили вместе с родителями. Я, тогда молоденькая девчонка, удивлялась, что с наступлением темноты, окна в доме зашторивались, деревянные ставни закрывались. Когда я забывала это сделать, свекор сердился, выговаривал:
– Понимаешь, без штор, своеобразной защитной маскировки, ты на виду у всяких проходимцев, которых сейчас много развелось.
– Это вас война никак не отпустит.
Я смеялась, считая требования Тимофея бредом.
И однажды, опасения старого вояки подтвердились, а я получила жизненный урок. Когда наша семья отправилась на прогулку, в дом влезли грабители. Они не ожидали увидеть на пороге хозяина с ружьём наперевес. Тот остался дома, задремал, потом проснулся, когда услышал шум у дверей.
Незваные гости с позором сбежали. А дело приняло неожиданный оборот. Тимофея Ивановича обвиняли в превышении самообороны. С трудом удалось доказать невиновность заслуженного человека, участника войны, имеющего многочисленные награды. Тогда чудом ружьё осталось в семье. Спасла именная гравировка. Следствие установило, что оружие было не заряжено.
На тридцатилетие своего сына Виктора Тимофей Иванович подарил ему своё ружьё. Опять чудесным способом на основании пожелтевшей записки, не являющейся официальным документом, удалось переоформить оружие.
Витя был заядлым охотником, имел современное охотничье ружьё. Но частенько «выгуливал», беря на охоту, трофейное, вызывающее зависть приятелей.
– Ты стреляешь из музейного экспоната! И где ты его взял?
– Читайте! Моя фамилия выгравирована на окладе. Это подарок отца, боевая награда.
Татьяна Ивановна замолчала, возвращаясь в настоящее. Казалось, свиделась с мужем.
– Уже десять лет, как нет Виктора в живых. Я много раз подумывала пристроить куда-нибудь ружьё, да откладывала на потом. Теперь тянуть больше нельзя. Времени у меня в обрез. Срок регистрации оружия давно истёк, да и сам хозяин умер. Незаконное ружьё получается. Я хотела со старой наградной запиской пойти в полицию, покаяться.
– Ходили?
– Не получилось. Полезла в архив Тимофея Ивановича. Все документы на месте. А там, где была заветная бумага, пусто! Видно, кто-то вырвал её с корнем, одни обрывки остались. Теперь концов не найти. Кто это сделал? Когда? Где записка сейчас? Никто не знает.
Вот и получается, что ружьё не могу ни подарить, ни продать, Хотела в музей отдать – без документов не берут. Беспокоюсь, что, когда умру, у родных моих будут проблемы. Незаконное хранение оружия получается.
Я уже решила, что возьму ружьё, пойду в полицию сдаваться. Скажу, заберите его, а со мной делайте, что хотите. Не много мне осталось. Только вот ноги не ходят, ослабли совсем, не дойду.
Вот и вызвала я полицию на дом, сынок.
Участковый Сергей Груздь, это фамилия такая, смотрел на старое ружьё. Оно помнило руки: первого хозяина, говорившего по-немецки; командира полка Советской Армии, вручавшего награду отважному бойцу; самого бойца, доблестно сражавшегося за Родину; его сына, ухаживавшего за оружием в мирное время. Не в этом ли заключается и людская память?
И кто рассудит, что это: предмет нашей истории, или криминальное оружие, хранящееся без разрешения и регистрации? История нескольких поколений и нашей Родины связаны с этим ружьём. И как с ним поступить?
– Вы не волнуйтесь, Татьяна Ивановна! Я обязательно что-нибудь придумаю.
Сергей шёл и размышлял о том, что теперь связан с героями услышанного рассказа. В долгу перед ними. И он обязательно найдёт верный выход из создавшейся ситуации.
Вокруг буйствовала весна, предвещая очередную годовщину Дня Победы.
