ВАНЯ, ДАВАЙ!
РАССКАЗ
Громыхнуло так, что он подумал «Это конец». И с потолка и со всех сторон посыпалась пыль. А что же тогда там творится наружи?
Полковник снова сорвал трубку. Нет! Связи не было. Ну, и как теперь? Он, как слепой, в этом блиндаже. А потерять руководство боем, это уже проиграть его.
— Майора Петрова ко мне немедленно! — крикнул он адъютанту.
Майор как будто был тут же за стенкой и услышал, что его требуют и явился немедленно. Только грязное потное лицо говорило о том, что он прибежал из окопа.
— Связь куда дел, Петров?
— Товарищ полковник! Уже двух связистов посылал, не вернулись. Там невозможно пройти. Всё пристреляно противником. Каждый сантиметр. Носа высунуть нельзя. А ребята какие были! Опытные! Считай всю войну прошли. И вот тебе…
— Ты понимаешь, что без связи мы слепые и глухие. Может быть, уже сейчас противник заходит нам в тыл. А мы здесь сидим и ничего не знаем. Сейчас прибегут артиллеристы и скажут, что снаряды на исходе. Это уже третья атака. И скорее всего так оно и есть. Нам нужно подкрепление, Петров! Что хочешь делай, а связь давай! Я должен соединиться со штабом.
— Но поймите, товарищ полковник…
— Ничего не хочу понимать. Но чтобы связь была. И никогда-нибудь, не потом, а сейчас. Сейчас ничего важнее связи нет. Выполнять!
— Есть выполнять!
Петров уже шагнул к двери, как полковник остановил его.
— А этот маленький у тебя…Как его?
— Ваня. Иван его зовут, товарищ полковник. Рядовой Иван Михайлович Николенко.
— Вот! А он живой?
— Так точно!
— Так ты и пошли его! Он же маленький, как пацан. Фрицы и не заметят его. А если заметят, так попади в такого.
Майор вздохнул и вышел.
Ваню Николенко забрали в армию в 1943 года. И мать его до последнего надеялась, что его такого маленького и хилого не заберут. Как увидят его, так сразу забракуют. Ну, куда такого: ведь он меньше винтовки в два раза. Не забраковали. Никаких болезней у него не было. А что рост – так это не помеха.
Хотели его в танковые войска направить. В танке крупным мужикам нельзя. Будут за всё зацепляться и поворачиваться им трудно, и других зажимают. Потом решили в разведку. И в конце концов попал он в связисты. Хотя до этого ни разу не пользовался телефоном. Только в конторе его видел. Весной его послали в Польшу, где шли напряженные бои. Немцы цеплялись за каждый бугорок, потому что за их спиной был фатерланд. И тех, кто бросал позиции и отступал, расстреливали свои же. Поэтому сражались они ожесточённо и упорно.
Ваню жалели. Сначала думали, что попал на фронт он по ошибке. Приписал себе лишний возраст. Так делали многие, потому что боялись, что не успеют повоевать. И вот пацан бежал из дома, прибавил себе годы, чтобы попасть на войну. Жалко, если убьют. Пожить ещё не успел, ничего не видел.
Нет! По всем документам ему девятнадцать лет. И закончил он восемь классов. И в совхозе успел поработать. И был очень работящий, как и положено деревенскому парнишке. Когда он засыпал в землянке, свернувшись калачиком, казалось, что под шинелью лежит собака. И рядом с ним вполне мог устроиться ещё один боец. Товарищи поправляли шинель, если она сползала с него. Повар всегда давал ему добавку, считая, что так он лучше подрастёт.
Теперь Ваня стоял на вытяжку перед своим командиром, маленький, востроносенький, с большими любопытными глазами. Полковника он боялся, хотя тот ни разу не повысил на него голос.
«Чисто пацан, — подумал полковник. — А форму для него что специально шили? По заказу? И жалко посылать. И что делать? Эх, война, проклятая!»
Ваня выслушал приказ.
— Могу идти, товарищ полковник?
— Да. Но сначала зайди к майору. Он тебе всё объяснит, что и как, и почему.
Майор подошёл к нему, положил ладони на плечи и, глядя сверху вниз, сказал:
— Иван! Рядовой Николенко! Вся надежда на тебя. Задание очень важное, но и очень опасное. Ваня! Будь осторожен. Немцы там всё пристреляли. Двое наших ребят уже не вернулись. Очень нужно восстановить связь. От этого зависит выстоим ли мы или все поляжем здесь.
Ваня зашёл ко своим. Его стали готовить.
— Нужно слиться с землёй, — поучал сержант Винник. — И по-пластунски! По-пластунски! Тише едешь, дальше будешь. Будь бдителен и не торопись!
Его с ног до головы обмазали глиной, облепили травой, листьями, ветками. И получился такой небольшой зеленый холмик. Лицо измазали сажей. Посидели перед смертельно опасной дорогой.
Не хотелось покидать окоп. Там какая-никакая защита и рядом друзья-товарищи. А за окопом всё гремит, свистит, там рядом смерть, которая может настигнуть тебя в любое время. Ваня вздохнул. Майор хлопнул его по плечу
— Ну, давай, Ваня! Вся надежда на тебя. Теперь ты наш спаситель. Помни об этом!
И двинулся Ваня в путь, где его ждала или гибель, или слава. Товарищи-связисты грустно смотрели ему в след. Сразу стало ясно, что работы тут не на пару минут и не на час. На пути то и дело попадались воронки от разрывов снарядов, которые приходилось обходить, то есть обползать. А это удлиняло путь. Сразу было понятно, что двигаться здесь перебежками не получится. Рвались снаряды, не умолкали пулемёты и где-то там сидели снайперы, готовые уничтожить любую живую цель.
Он полз. Через зажатый кулак пропускал телефонный провод. И полз, и полз, и полз, останавливаясь от каждого разрыва снаряда и вжимаясь в землю. Земля вздрагивала. Снаряды разрывались перед ним и за ним. Любой из них мог оказаться для него смертельным. Но он заставлял себя не думать об этом. На мгновение умолкал пулемёт и вновь принимался строчить. Но самыми опасными были снайперы, которые сидели в окопах и через оптику прицела рассматривали наши позиции, поджидая очередную жертву. От их пули уже никто не мог спастись. И единственная надежда на то, чтобы оставаться незаметным.
Если приподнимешь голову или попытаешься бежать, то это верная смерть. Здесь выживал не самый бесстрашный, а самый незаметный, которого противник не мог увидеть. Хочешь выжить, слейся с землей, стань этой самой землёй.
Ваня полз и полз, оставляя за собой всё больше смертельно опасного пространства. А сколько его ещё будет впереди, он не мог знать. Он знал одно, что если он не найдет этот чёртов обрыв и не восстановит связь, то погибнет не один его товарищ, а, может быть, даже и весь полк. И наступление на этом участке сорвётся. И командование бросит сюда другие полки, бойцы которых тоже будут гибнуть и гибнуть.
Высшая сила берегла его от смерти. Может, он прополз километр, а, может, и два, а, может, и все три. Он не считал эти проклятые метры, которые он проползал по израненной искалеченной земле, которую беспощадно убивали. И неожиданно он натолкнулся на препятствие. Это было не дерево и не камень. Это был человек. Мёртвый человек. Это был Ермаков, связист, весёлый балагур, шутник, родом откуда-то из-под Уфы. Больше он уже никогда не будет шутить и никого не рассмешит своими шутками. В его боку было большое черное пятно запекшийся крови. Его убило осколком снаряда. Ваня вспомнил, что Ермаков на войне с самого первого дня, как она началась. «Костя! Костя! — пробормотал Ваня. Ермакова звали Костей. — Похоронить бы тебя по-человечески, с почестями, как подобает. Хороший ты был человек и боец отважный. Уже столько медалей имел. Похороним, как только наши пойдут в атаку и захватят это место. Всех бойцов соберут и похоронят. А немцев закопают в общей могиле, над которой не будет ни креста, ни могильного холма. И н никто не будет знать, где они захоронены. Для нас вы все враги. И как звать вас, величать, нам не нужно».
Ваня пополз дальше. Но перед его глазами стоял Ермаков, то живой, то убитый. И тут он подумал со страхом: «А что, если немецкий снайпер заметил странный зелёный холмик, который не стоит на месте, а передвигается. Он сразу поймёт, что это маскировка. И может быть, уже целится в него. И палец его лежит на спусковой крючке и готов в любой момент нажать на него». Нет! И нет! Отогнал он от себя эту пугающую мысль. Он должен выполнить задание и выполнит его. Иначе получается, что зря погиб Ермаков и другие бойцы. «Я слишком мал. И бугорок слишком мал, чтобы враг принял его за замаскировавшегося бойца. Скорей всего подумает, что это какой-то зверёк. Именно меня и послали, самого маленького из связистов. Потому что были уверены, что враг не сможет меня заметить. Но Ермаков вон какой опытный и не первый год воюет, но не смог обмануть противника. Но ведь он погиб не от пули снайпера, а от случайного осколка».
Он успокаивал себя и продолжал ползти вперёд, пропуская провод через кулак. Ладонь уже горела, но он не мог выпустить провод. И время от времени подёргивал его. Если провод даст слабину, легко потянется, значит, обрыв рядом. Но этого всё не происходило. Провод был как натянутая струна. Да где же этот чёртов обрыв? Совсем рядом просвистела пуля. Он уронил голову в землю и несколько мгновений лежал, не шевелясь. Но тут же выругал себя. Уже столько раз он слышал от бойцов, что пулю, которая тебя убьёт, ты не услышишь. А если просвистела, значит, мимо. Он снова полз и полз. День уже клонился к вечеру. Солнце огромным кровавым шаром светилось в дымном далеке, там, где засел враг. Ночью в темноте безопасней. Можно даже передвигаться перебежками. И падать, как только в небе будут осветительные снаряды.
Связь нужна сейчас. Он видел, как полковник нервно расхаживает по блиндажу, ожидая радостного крика телефонистки: «Товарищ полковник! Связь появилась!» Полковник прыжком бросается к аппарату, хватает трубку и радостно ревет: «Алло! Алло!» Но телефонистка молчит.
Полковник ругается сквозь зубы, чтобы никто не слышал. Он нервничает. Он еле сдерживает себя. И готов взорваться от любого пустяка. «Что же ты, Ваня? Ты же подвёл всех. Ведь вся надежда была на тебя. Эх, Ваня! Ваня! Ну, как же так? Ты знаешь, сколько теперь бойцов погибнет?»
Он замер. Рядом кто-то стонал. А если это немец? Раненый. Он увидит его, направит автомат и изрешетит. Ваня передвинул автомат со спины к животу. Надо ползти стороной. А если это не немец? Да и откуда здесь взяться немцу, ведь рядом наши позиции? Если бы они дошли досюда, то были бы уже в наших окопах.
Он пополз
