– Ясно… – царь нахмурился, а после жёстко сказал: – Един я во власти, одному всё решать приходится. Сначала я вреда в летании не разглядел, а теперь ясно вижу вред великий. Если кому и суждено летать, так это лучшим людям, по породе их и достоянию, а холоп от земли отделяться не должен. Что будет, если холопы летать начнут? Возгордятся и возомнят о себе: какие тогда они холопы? Нет, холоп должен знать своё место, Господом ему отведённое!
– Так и есть, великий государь, – едва мог прохрипеть Лупатов, у которого перехватило горло.
– Вот вопрос: что теперь с этим холопом делать? В кипятке сварить, чтобы прочим неповадно было? Иль на бочку с порохом посадить, дабы взлетел на небо и уподобился ангельского чина? – ядовито спросил царь.
– На всё твоя воля, великий государь, – с трудом отозвался Лупатов.
Царь призадумался, а потом приказал дьяку:
– Постановим так, пиши: «Человек – не птица, крыльев ему не иметь. Если же кто приставит себе крылья, тот против естества творит. За сие содружество с нечистой силой отрубить выдумщику голову, тело окаянного, пса смердящего, бросить свиньям на съедение, а выдумку после священной литургии огнём сжечь».
– Воистину! – выдохнул Лупатов. – Туда ему и дорога! Ввёл во искушение, холоп проклятый!.. – он упал на пол перед царем. – Не вели казнить, великий государь: по глупости я сие допустил, – помилуй меня, верного раба твоего!
– Пошёл вон! – царь пнул его ногой. – За четыре аршина шёлка с тебя взыщем.
***
Вечером царь в одиночестве сидел на кресле в своих палатах; на коленях его была раскрытая книга, но он не читал её, погрузившись в глубокое раздумье.
В палаты неслышно вошёл огромного роста человек, густо заросший рыжей бородой; на одном глазу его было бельмо, второй глаз – серо-жёлтый, волчий, – дико смотрел из-под мохнатых бровей.
Подойдя к царю, человек отвесил земной поклон:
– Здрав будь, великий государь!
– А, это ты, Лукьяныч, – вздрогнул царь, очнувшись от раздумья. – Я рад тебе. Не каждому душу откроешь, а тебе можно: ведь ты не предашь меня? – царь испытующе посмотрел на него.
– Малюта Скуратов – пёс твой! Прикажи, – издохну за тебя с радостью, – угрюмо ответил человек.
– Знаю, – сказал царь ласково. – Ты верный раб мой, безо лжи и лукавства.
– Ты – царь, власть твоя от Бога, – Малюта поцеловал ему руку. – Все мы рабы Божьи и твои рабы.
– Верно говоришь: как все человеци – рабы Божьи, так все подданные мои – рабы государя своего: Бог на небе, царь на земле, – кивнул царь. – Видано ли дело, чтобы рабы давали наставление господину своему и определяли, как ему управлять? Как Господу подчиняются беспрекословно, так и государю подчиняться следует, и если понадобится – жизнь отдать по приказу его.
Коли они так живут и жизни не жалеют для государя своего, – они хорошие рабы, будет им воздаяние в Царствии Небесном; строптивых же и прекословных, а пуще того, исполненных гордыни и ропщущих, ждет кара Божья, но прежде того – кара земная, от государя, ибо Господь вверил их мне, дабы я был для них повелителем, и карал за грехи их, как Господь карает.
А если суждено им принять мученический венец, пусть принимают с покорностью и смирением. Обрекая их на муки, душу свою гублю: чем больше их мучаю, тем больше сам мучаюсь, а им от мучений – одна отрада, ибо открывается через это дорога к вечному спасению. Кто же больший мученик – я или они?..
А о благочестии и разговора нет: я молюсь обо всех убиенных мною, – а кто помолится обо мне? Много ли умученных мною обо мне молится?.. Грешники окаянные, – есть и такие, что проклятия изрыгают на государя своего, идучи на казнь!.. Обиды чинят мне великие, но я несу крест свой с покорностью, как и подобает православному христианину…
– Государь!.. – Малюта снова поцеловал ему руку.
– Они там, в своих гнилых европах, человеколюбие проповедуют, – с едкой иронией продолжал царь, – так я и есть истинный человеколюбец: сколько душ человеческих спас, на небо отправив! Ежели тех умников послушать, так и не смей я какого-нибудь человечишку своего казнить – как же, жизнь-то его великую цену имеет! А то и мнения его слушайся, или ещё пуще – к делам государственным допускай; нет, у нас, славу Богу, так не повелось!
В государстве Российском есть единственный правитель – царь: ему власть от Бога дана и потому полное право имеет рабов своих казнить. Людишки наши к строгости привыкли, ими без строгости управлять нельзя: сами пропадут и государству погибель. Грозный им царь нужен, суровый, от одного вида которого поджилки трясутся: вот такого царя они любят, почитают и уважают, как отца строгого, но родного; от такого царя любые муки готовы вытерпеть не только что с покорностью, но с восторгом.
Так-то у нас в России издавна устроено, на том стояли и стоять будем! А ихняя Европа всё равно скоро издохнет – туда её и дорога, суке проклятой: ишь чего вздумали, жизни нас учить! – с яростью вскричал он. – Хороши учителя, нечего сказать: мы их били и бить будем, а вскорости все их земли себе возьмём, и тогда раскинется на весь белый свет лишь одна держава – наша, православная! Два Рима пали, а третьему, Москве, Богом суждено всем миром править!
Но для этого всех изменников надо извести: как заповедано в Писании – весь род до седьмого колена, – царь отбросил книгу; его взгляд вспыхнул нестерпимым огнём. – Андрюшка Курбский, слуга антихристов, Иуда, аспид ядовитый, сколько лет другом прикидывался, а оказался врагом первейшим и злым погубителем Русской земли. Перебежал к литовцам, и теперь в мерзких письмишках своих сравнивает нас с Литвой и немецкими странами: во всём превосходство их находит, а нас в тиранстве и жестокости обвиняет. Истинный василиск, от коего одно избавление – голову срубить, остов сжечь, и всё семя василесково истребить! Так-то и с другими изменниками поступить следует; Андрюшка Курбский называет нас «адским воинством», так мы покажем им, – изменникам, крамольникам, злопыхателям! – адские муки, – голова царя затряслась, на губах показалась пена; он начал выкрикивать тонко, быстро и отрывисто: – Живьём распиливать будем, в кипятке варить! На сковородах жарить, кожу на ремни резать, кишки по кускам вынимать!.. И жёнам их пощады не дадим, и детей покидаем в печи огненные!.. Мы им покажем «адское воинство», сам ад содрогнётся!.. – по телу царя пошли судороги, он упал на пол и забился в припадке.
– Опять падучая, – пробурчал Малюта. Встав на колени возле него, он всунул ему в рот свою шапку, чтобы царь не отгрыз себе язык, а после приподнял его голову и стал поглаживать, приговаривая:
– Ничто, государь, ничто! Ты только себя береги, а уж мы выведем всех изменников под корень, – никому пощады не дадим, не сомневайся! – единственный глаз его блеснул жутким светом.
Вместо эпилога
Казнь холопа Никиты прошла незамеченной из-за многих других казней, начавшихся в Александровской слободе. Дело о полёте человека на изготовленных им крыльях было надолго похоронено в архивах, и лишь в XIX веке сведения о нём были опубликованы в одном из русских исторических журналах как курьёзный факт.
