Государство Хулагуидов. 6794 год от Сотворения мира (1286 год от Рождества Христова)
Несмотря на то, что Мирослав проводил большую часть времени в Багдаде, Мирза нередко брал его с собой в Тебриз. Был ли в том особый умысел, чтобы на время оторвать его от Мелании, или Мирза даже не задумывался о чувствах рабов, относясь к ним, как скоту и прочей своей собственности — используя, когда в том была нужда — Мирослав так и не смог понять. Но предполагал, что раз определившись со своим отношением к окружающему, Мирза уже не возвращался к пересмотру своих решений. Разве что изредка, вроде тех случаев, когда Мирослав пытался бежать из плена, и Мирзе, вместо того, чтобы полноценно заниматься торговыми делами, приходилось отвлекаться на непредвиденные происшествия, чтобы вернуть всё в хозяйстве на круги своя...
Но шли годы и Мирослав настолько свыкся с присутствием Мелании в своей жизни, что даже нечастые отъезды с Мирзой в Тебриз, доставляли ему немалые душевные переживания при разлуках с ней...
То же самое чувствовала и Мелания во время каждого отсутствия Мирослава. И, как не пыталась она скрывать свои чувства, заметно это было даже невооружённым глазом...
Именно в один из таких переходов из Багдада в Тебриз на караван попытались напасть басурманские разбойники. Или как называли их в Иранской земле — бадавийуны. Или бедуины. Они же — жители пустыни.
И в Багдаде, и в Тебризе ходило немало то ли слухов, то ли небылиц, то ли «свидетельств из первых рук» — в зависимости от отношения слушателей к тем рассказам — о том, как бедуины нападали на торговые караваны, неожиданно появляясь из безбрежных песков или степей. Хватали без разбора всё ценное, и без зазрения совести убивали тех людей, что пытались оказывать хоть какое-то сопротивление. После чего уже с награбленным добром также быстро исчезали в дрожащем мареве...
Мирослав не раз задумывался о том, чем бедуины жили и промышляли. А также о том, чем они добывали себе пропитание в безжизненных и, казалось, совершенно бесплодных землях. Но к какому-то чёткому и однозначному выводу так и не пришёл. На первый взгляд, именно разбой и был их основным промыслом...
В целом же, Мирославу было ясно лишь одно — сам он вряд ли сумел и захотел бы вести такой образ жизни: непрерывно кочуя с места на место под постоянно палящим солнцем. Среди выжженных степей или однообразных желто-коричневых песчаных пустынь, от вида которых быстро уставали глаза и даже душа мгновенно лишалась покоя...
...Произошло это под конец пятого года его плена. И случай тот стал первым и, как оказалось в дальнейшем, единственным в жизни Мирослава, когда на караван, с которым он добирался до Тебриза, напали бедуины.
Но после того дня, даже Мирза переменил своё отношение к Мирославу и стал относиться к нему с настоящим уважением. Едва ли не как к равному самому себе...
Караван в тот раз был не особенно большим. Собрали его за пару дней и чтобы не тянуть время и не ждать других желающих присоединиться к нему из числа багдадских торговцев, на третье утро он двинулся в путь.
Мирза спешил в Тебриз по какой-то своей надобности. Было это заметно по всему его поведению. Кроме того, ещё пару дней назад, Анастас, отлучавшийся из конюшни в хозяйский дом, рассказал Мирославу, что сам видел, как Мирза лично принимал какого-то посыльного. Запылённого и явно после долгой и нелёгкой дороги, что было видно по уставшей и совсем загнанной лошади.
Как полагал Мирослав, ждали Мирзу в ханских хоромах с новыми дарами за какую-то помощь его очередным торговым делам.
Перед самым отъездом, из глубин хозяйского дома, в которых Мирослав никогда не бывал, рабы вынесли много тюков с разным добром. Четырёх камилов нагрузили дорогими тканями и ещё чем-то тяжёлым, завёрнутым в толстое сукно. Как показалось Мирославу, были то дорожные сумки из толстой и дублёной кожи, набитые золотом или иными драгоценностями, судя по тому, с каким трудом рабы выносили их из дома.
Состоял весь караван из пары десятков лошадей и такого же количества камилов, навьюченных тюками с добром. И ещё около полусотни людей, включая и Мирзу с Мирославом. Всю охрану каравана составляли лишь четверо незнакомых Мирославу всадников, уже с раннего утра чуть ли не по самые глаза замотанных в белые тюрбаны от пыли и солнца. Вооружены все четверо были кривыми арабскими клинками.
О нападениях на караваны не было слышно уже несколько месяцев, и Мирза с другими торговцами на этот раз, судя по всему, решили не сильно тратиться на охрану, надеясь добраться до Тебриза без особых происшествий. Тем более, что больше половины всего каравана принадлежало самому Мирзе...
По ощущениям Мирослава, до Тебриза в то утро оставалось не больше сотни вёрст. В караване то и дело слышались разговоры на персидском и греческом, что, вероятнее всего, доберутся они до столицы улуса не позднее заката следующего дня. Если не случится песчаной бури или чего-то иного, что надолго задержит караван в пути.
Все люди основательно устали от многодневного перехода, и единственным их желанием было попасть, наконец, в Тебриз, отмыться от пыли и многодневного едкого пота, отдохнуть и выспаться хоть в сколько-нибудь человеческих условиях. Такими же уставшими выглядели и лошади. Во всем караване из Божьих тварей разве что камилы казались спокойными и невозмутимыми, как и в первый день пути...
Бедуины появились неожиданно из-за ближайшего песчаного бархана и с дикими криками намётом пустили своих лошадей на караван. Было их всего десятка полтора. Но у каждого в руке было по обнажённому кривому клинку, и своими дикими и хриплыми криками они явно намеревались подавить любую волю к сопротивлению, как у охраны, так и у погонщиков.
Уже позже Мирослав убедился, что с искусстве рубки на клинках были бедуины совсем никудышными, но в первое мгновение он и сам жутко испугался неожиданного нападения и диких воплей. Похожих на те, что напомнили ему его последнюю рубку с татарами почти пять лет назад под Владимиром.
Продолжение - в книге
