- Я ничего... я справлюсь, - упрямо говорил вслух мальчик. - Я ведь, санитар!..
Рамаданов приоткрыл веки:
- Паренёк... не тащи, не надо!.. Вон, они какой огонь ведут!.. Не сдюжишь один... Вон, у тебя кровь по лицу стекает на подбородок, и на руке тоже... ты ранен!
- Нет-нет, я смогу!.. Товарищ бригадный комиссар, вы не смотрите, что я молодой, я сильный, мне уже пятнадцать!.. Не таких ещё тяжёлых вытаскивал... Я справлюсь! - повторил парнишка, подтягивая к себе тело комиссара по хлюпающей мартовской грязи.
Алёша сел поудобнее в разъезженную дорожную колею, напряг колени, крепко ухватил за плечи Рамаданова. Он тащил его, напрягаясь всем телом, вдоль оврага, спустился в низину, поросшую ольхой и колким папоротником. Вот и спасительный лес. Алёша делает последний рывок. Всё, они находились теперь под густой сенью берёз и тополей. Позади рвались где-то снаряды, неистово свистели трассирующие пули, срезающие макушки мелких осинок и елей. Парнишка отдышался. Отвинтил крышку фляги, припал к ней губами, оглянулся на чащу. Им ещё долго предстояло ползти. Этот неглубокий лесок, потом пойменная балка, низина у бывшего коровника, заполненная талой водой, а там... там госпиталь. Их наверняка увидят от дороги при спуске в низину, подоспеют на помощь...
- Я смогу... я справлюсь, - шепчет раненый парнишка, смахивая с лица кровавый пот.
Алёшка попытался приподнять от земли тучного комиссара, но тут же упал со слезами на мокрый снег: - Нет, мы дойдём, товарищ бригадный комиссар... Не сомневайтесь! - но тот уже не отвечал, он впал в беспамятство.
Парнишка с усилием поднялся на ноги, снова ухватил Рамаданова за плечи, напрягая все свои мышцы. Висевшая поперёк санитарная сумка с красным крестом, шлёпалась о тугой кожаный ремень, подпоясавший промокший, отяжелевший ватник. Свою шапку с завязанными наверху ушами, Алёшка потерял и не помнил где. Чёрные колечки густых волос стекали по вискам вместе с кровавыми полосками. Осколком была пробита голова чуть выше лба и по затылку скользнула шальная пуля, когда их вместе с Тимченко накрыло взрывом. Но Алёшка не понял тогда, что ранен, в горячечном бреду боя он ещё этого не осознавал. Слабость проявилась позже, она навалилась всей своей тяжестью уже в лесу и стала невыносимой. Именно с ней сейчас боролся парнишка с красивым русским именем Алексей.
Их увидели из деревни Синявино от большака госпитальные караульные. На фоне закатного малинового неба из темнеющей сизой мглы у оврага поднимались из низины две фигуры. Один тащил другого волоком по раскисшей, талой земле, отдыхая, с остановками, а потом... обе точки замерли. К ним подбежали санитары из крайних госпитальных палаток в тот момент, когда Алёшка опрокинулся на спину, останавливая хлынувшую из носа кровь.
Как его подняли и донесли до госпиталя товарищи, Алексей не помнил, он в этот момент провалился в белый туман. Парень очнулся под серым брезентовым сводом с перевязанной головой и грудью. Раненое плечо онемело, тело было будто чужое, не своё. Он обвёл глазами помещение полевого госпиталя. Взгляд остановился на пожилом очкастом мужчине в белом халате и шапочке. Вскоре память вернулась и подсказала, что рядом сидит военврач. Алтунин Дмитрий Борисович держал его за руку, щупал пульс, покачивая седой головой.
- Смотри-ка, очнулся! - долетели до Алёшки слова подошедшей медсестры. Звуки были ватными, доносились из глубины не чётко.
- Тяжёлое ранение головы, - был ответ врача. - Контузия ещё... Может слух пропасть, - Алтунин наклонился, поднял парнишке вверх воспалённые веки сухими пальцами, посмотрел зрачки. - И зрение тоже... может пропасть, но не на долго. А вот судороги могут ещё бить, и тошнота... Эй! - он похлопал Алёшку по щекам. - Очнулся?
- Товарищ бригадный комиссар... как? - еле ворочая языком, спросил Алёша.
- Жив! Дотащил ты его... Тебе спасибо! - врач развёл руками. - Не пойму только, как ты удержался в сознании длительное время с такими ранениями? Боль ощущал?
- Нет! - парнишка при этом склонился в бок от приступа дурноты.
- Ничего, потерпи немного, скоро пройдёт... Будем отправлять в армейский госпиталь в Урядное под Черновцы. Оттуда скоро должны приехать за тяжёлыми со своим транспортом, - повернулся к медсестре Алтунин, а после снова посмотрел на Алексея: - Ты откуда родом будешь? Родня где у тебя? Кому сообщить о ранении?
- Из Москвы я буду, а из родни только сестрёнка Тоня осталась, но она маленькая ещё, в детском доме она... Мы к бабушке на каникулы приехали летом 1941 года под Харьков. Она погибла во время эвакуации под бомбёжкой... Отец погиб в Москве в первую военную зиму при исполнении служебных обязанностей. Он был сотрудник милиции. Мама ещё до войны умерла. Я теперь один... Когда бабушка и дальние родственники погибли, там ещё под Харьковом, я отправил сестрёнку в эвакуацию вместе с пионерским лагерем, который вывозили в безопасное место, успел... а сам остался с подошедшими частями на фронте санитаром. Я по другому не мог... В полковой госпиталь, в который раненый угодил сразу после первой своей вылазки к передовой, меня и взяли на службу... Как иначе, я же пионер был! В комсомол прошлой осенью приняли... А, что со мной? - Алешка пожевал сухими губами.
- Вылечим, не беспокойся, - ответил неопределённо Алтунин. - А сейчас набирайся сил, тебе поспать нужно... Настя, ещё один укол ему поставь!
Врач со скорбным лицом отошёл от Алёшкиной постели.
Через пару дней на рассвете в неподвижной тишине за тонкими брезентовыми стенами госпитальных палаток раздался рокочущий гул моторов подъехавших с большака автомобилей. Несколько крытых санитарных машин были присланы из армейского госпиталя за тяжелоранеными бойцами. Их неспешно погрузили в машины, на каждый борт было по одному сопровождающему в дороге.
Алёшка очнулся от равномерного покачивания кузова, сквозь узкую щель крытого полога были видны мелькания деревьев в предутреннем тумане. Голова тут же закружилась, он со стоном повернулся к кабине водителя. Над ним склонился молодой санитар, по возрасту не старше самого Алексея. Это был высокий ростом парень, темноволосый, чёрнобровый, с мягким внимательным взглядом ярко-карих глаз.
- Что, браток, едем к нам в госпиталь... Очнулся? - с улыбкой произнёс он и поглядел в медкарту. - Тебя, сказали, лишний раз трогать нельзя, и подниматься тебе тоже самому не велено, зрение может пострадать... Лежи спокойно. Это который раз тебя ранило-то? Видать, уж не первый...
- Шестое ранение, - ответил Алёшка, разлепив ссохшиеся губы.
- Ясно, браток!.. Ты откуда родом?
- Из Москвы, а ты?
- А я из Ростова, что на Дону... Батяню перевели перед войной на Карпаты. После присоединения новых территорий, там требовалось порядок организовать. Он учитель, партийный, его направили на дальние хутора школы восстанавливать. Мы семьёй за ним поехали, а потом... война, - парень отодвинул брезент, посмотрел на дорогу. - Скоро приедем уже, вон, переправа показалась.
Машины встали в ряд у низкого моста, пропуская вперёд автоколонну с боеприпасами для идущего впереди танкового корпуса. Рядом на возведённую понтонную переправу уже вступили пехотинцы с гаубичными расчётами. Алёшка слушал, как гремели по гулким тракам их тяжёлые сапоги. Санитар сопровождения вылез из кузова, подошёл к старшему санинструктору. Они вступили в неспешный диалог, когда рядом мимо проехал бензозаправщик. Машина остановилась аккурат на середине моста и, вдруг, объятая ярким пламенем, взлетела на воздух... Гибкие языки с шумом просвистели над стоявшими санитарами, обдавая крытые машины угарным смрадом, задевая горячими ошмётками деревянные борта и кабины. Крайние машины сразу охватило бушующее пламя. Сопровождающие бросились вытаскивать раненых.
Алёша не понял сперва ничего... Потом его обдало невесть откуда взявшимся жаром. В кузов к нему быстро запрыгнул уже знакомый парень-санитар. Он ловкими движениями поднял Алёшку на руки, снял с носилок и передал его из кузова вниз подбежавшему санинструктору. Они вместе подхватили раненого парня, оттащили его подальше от моста и горящего бензовоза. Старший санитар побежал обратно, а сопровождающий вновь склонился над Алёшкой, придерживая его голову рукой. Вспыхнувшее обратно зарево с новой силой обдало горячей волной. Рядом уже рвались телеги с гружёнными снарядами, кому-то удалась сегодняшняя диверсия, устроенная на переправе. Над головой засвистело и завыло... Чернобровый парнишка заслонил своим телом Алёшку, он опустился на него сверху, слегка придавив к земле.
Когда отгрохотала эта страшная канонада, а над рекой завис голубоватый дымок, колеблющийся под первыми лучами утреннего солнца, парнишка зашевелился. Он улыбнулся, приподнялся над Алёшкой:
- Ну вот, теперь будем жить! - радостно произнёс он, смахивая с волос пыль и копоть. - Меня Женей зовут, а тебя, я знаю из сопроводительных документов, Алексей... Ну что, Михалыч, ещё раз родились за ново?!
У Алёшки в глазах стоял туман, заслонявший чёткую видимость, но Женькина улыбка ясно сияла сейчас перед мутным взором искристой молнией. Сквозь гомон, шум, крики, привычный гвалт после столь неожиданного происшествия, вдруг откуда-то донеслись по-домашнему мирные звуки деревенской жизни, топот копыт и мычание... Алёшка повернул голову к взорванной переправе - стадо коров гнали через мост с другой стороны. Животные успели перейти до взрыва, а теперь протягивая морды, мягкими губами тянулись к позеленевшим проталинам на обочинах дорог. Оба посмотрели на это зрелище и улыбнулись!
Солнце светило в